Тень Стигии

— Что ж, если ты уже насытилась, идем, покажу комнату, в которой ты будешь жить,— сказал Ваату.— Ты, вероятно, не прочь отдохнуть с дороги.

Несколько дней Соня просто отдыхала после нелегкой дороги, присматриваясь к жизни местного люда, к их привычкам и обычаям, и, надо сказать, очень многое удивляло ее. Девушка неплохо знала, как живут земледельцы, охотники, горожане, торговцы и даже знать. Когда-то к образу жизни избранных пытался приобщиться ее отец, стараясь забыть дикую и бесприютную молодость, проведенную среди каменистых осыпей и ущелий Кезанкийских гор. Даже знатные люди, при всей их утонченности, совершали омовения раз, от силы — два в седмицу, простой же люд — и того реже, причем много реже. Ну а эти удивительные горцы что ни день дважды залезали в реку всем селением: один раз на восходе и еще один — на закате. Даже утренний холод их не пугал. Интересно посмотреть, что они будут делать зимой, думалось Соне. Ее не удивило бы, начни они рубить проруби во льду и нырять туда! Ведь этот обычай соблюдался с неукоснительностью ритуала. Мужчины и женщины совершали омовение отдельно.

Работали местные жители усердно, но по несколько раз на дню оставляли работу, садились на землю и настолько погружались в себя, что совершенно переставали замечать, что происходит вокруг. Однако назвать эту отрешенность сном было нельзя. Казалось, души этих людей воспаряли к небесам и уносились куда-то. Только вот куда же? Может, в чертоги богов? А может, наоборот, под землю, в царство Нергала? Хотя, помнится, Акиваша говорила, что темным силам нет хода в долину. Но может, есть ход, который ведет к ним отсюда? Кто знает… Во всяком случае, с помощью подобных ритуалов жители долины могли сосредоточивать свои силы самым удивительным образом. Однажды Соне довелось увидеть такое, что, расскажи ей кто-нибудь, вовек не поверила бы, решив, что ее пытаются обмануть, как ребенка. Но ведь она видела все это своими глазами!

Однажды утром, прогуливаясь по селению, она обратила внимание на сухонького старичка, который раскапывал делянку под огород. Кстати, старики здесь все же были, а значит, россказни о вечной молодости оказались явным преувеличением. Впрочем, надо признать, что их было очень мало и все они, как на подбор, были крепкими и бодрыми. Старику, копавшему делянку, мешал огромный замшелый валун, который лежал на краю его поля и весил никак не меньше, чем четыре-пять взрослых человек. Старик обошел этот здоровенный камень со всех сторон, внимательно оглядел его, затем сел на землю, скрестив ноги на кхитайский манер, и замер, точно уснул, с прямой спиной и открытыми глазами. Через некоторое время он поднялся, нащупал на валуне углубления, за которые можно было ухватиться пальцами, рванул… Огромный камень, глубоко ушедший в землю, отлетел в сторону, с него посыпались во все стороны комья дерна! Пожалуй, ни один из известных Соне силачей не сумел бы повторить того, что на ее глазах проделал сухонький старичок, напоминавший чем-то кузнечика.

Освободив место для дальнейшей работы, он как ни в чем не бывало снова взялся за лопату, а когда, подняв глаза, увидел, что за ним наблюдает изумленная до глубины души чужестранка, то подмигнул ей и весело засмеялся. Зубы у него оказались белыми и ровными, как у молодого…

Вообще, распорядок жизни обитателей долины был куда строже и размеренней, чем у обычных крестьян, однако не таким жестким, как, например, в монастырях, где всякое действие: дело ли, отдых ли, прием ли пищи — производилось сообща и непременно по сигналу колокола. Нет, здесь люди все же жили гораздо свободнее, чем монахи, послушники и храмовые крестьяне.

Спустя несколько дней вопросов накопилось так много, что Соня попробовала задать их Ваату. Разговор этот состоялся за завтраком, к которому Наиру подала козий сыр с медом, пресные лепешки, изжаренные на масле, зелень и фрукты. Выслушав первый вопрос, Ваату некоторое время задумчиво жевал, уставясь в окно, на далекие синевато-белые горные вершины.

— Я ждал, что ты начнешь спрашивать,— сказал он наконец.

— Почему? — поинтересовалась Соня.

— Все чужестранцы, приходившие к нам в долину, рано или поздно начинали задавать вопросы. Ведь наша жизнь достаточно необычна для вас, хотя мы считаем ее вполне естественной и даже, осмелюсь сказать, гораздо более счастливой, чем та, которой живут люди вашего мира… Ну что ж, я постараюсь удовлетворить твое любопытство. Ты спросила, живем ли мы вечно. Нет, хотя боги не дадут солгать, нам отмерен гораздо больший срок, чем кому бы то ни было.

— Насколько же больший? — спросила Соня.

— В два, а то и в три раза,— ответил Ваату.— Но даже это не самое главное. Здесь, в долине, люди до самой смерти остаются здоровыми и бодрыми как телом, так и духом. Наши старики не подвержены старческим болезням и старческому слабоумию. Надеюсь, ты согласишься, что это — большое счастье. А умираем мы просто потому, что рано или поздно устаем жить. Желание умереть приходит как желание уснуть. И тогда человек умирает: спокойно, тихо, почти всегда, во сне. Прожив долгую и счастливую жизнь, он не сожалеет, что она завершилась… Что еще хотела бы ты узнать?

Они еще долго беседовали, и девушка узнала много нового и удивительного. Например, Ваату рассказал, что правителей у них нет, во всяком случае, в обычном понимании этого слова. Нужды в каком-либо правлении попросту не возникало при той размеренной и спокойной жизни, которую вели жители долины. Впрочем, когда это бывало нужно, созывалось что-то вроде совета старейшин, но случалось это очень редко — от силы раз в два, а то и в три года. Законов тоже не существовало, но это вовсе не значило, что в долине царило беззаконие — неписаные моральные правила и обычаи были весьма строги, и нарушителей непременно наказывали. Если человек причинял вред окружающим, то он обязан был либо возместить ущерб, либо покинуть долину навсегда. Никто не хотел жить по соседству с людьми, не ценившими дружбу и мир.

Что же касается завидного здоровья и долголетия местных жителей, то эти качества, по словам Ваату, объяснялись очень просто: жили они размеренно, питались скромно и правильно, не отягощая желудки, да к тому же не ведали губительных страстей и пороков, сжигавших человека задолго до срока, назначенного ему природой. Ну и кроме всего прочего здесь было принято следить за своим здоровьем, и к этому всех приучали с детства. Помимо ежеутренних и ежевечерних омовений горцы, оказывается, регулярно применяли массаж, которым владели в совершенстве. Утро, например, они начинали с сильного растирания тела ладонями, чтобы разогнать по жилам застоявшуюся за ночь кровь. Известны им были и множество дыхательных упражнений, способных либо придать человеку спокойствие, либо, наоборот, взбодрить его, либо помочь снять напряжение и расслабиться перед сном. Существовали специальные духовные упражнения, с помощью которых можно было сосредоточить и на короткое время | многократно увеличить свои силы, как телесные, Е так и душевные. Именно такое упражнение и про-?. делал на глазах у Сони тот старик, что легко отшвырнул в сторону огромный валун. Кроме того, горцы изучали травы и готовили из них разнообразные отвары, придающие человеку бодрость.

На вопрос, как возникли такие обычаи и откуда взялись столь глубокие знания, Ваату ответил, что все это завещано им предками.

Разговор этот лишь отчасти удовлетворил Сонино любопытство. Девушка прекрасно понимала, что такое совершенство не может существовать само по себе, что должна быть какая-то сила, возможно, даже сверхъестественная, которая поддерживает уклад жизни этих горцев неизменным и гармоничным, не давая этому племени скатиться до того полудикого существования, в котором прозябает большинство окрестных племен. Но когда Соня попробовала узнать об этой таинственной силе, Ваату ушел от ответа.

— Сегодня к нам должны прийти юноши из соседнего селения, расположенного на востоке долины,— сказал он, переводя разговор на другую тему.— Вечером состоится церемония приема гостей и небольшой праздник. Обязательно приходи на него, тебе должно понравиться.