Конан и осквернители праха

– Хорошо сказано, киммериец! – похвалил Исайаб. – Целиком и полностью присоединяюсь. Давайте переменим род деятельности и будем отныне честными ворами!.. – Он встряхнул бурдючок и поднес его к губам. – Жажда замучила! Столько болтал языком, что аж протрезвел!..

Осгар ничего больше не сказал, и путешественники, налюбовавшись зрелищем, двинулись дальше.

Дорога вновь углубилась в лес, но лес постепенно редел и вскоре уступил место садам, где выращивали финики и гранаты. Потом холмы сменились открытой равниной. Придорожный ручей влился в поблескивающую сеть оросительных каналов. Люди, работавшие в полях, черпали воду с помощью длинных «журавлей» с шарнирами из глины, прожаренной солнцем. Медленный, терпеливый скрип «журавлей» и журчание выливаемой воды служили монотонным аккомпанементом ритму конских копыт. Конан всей кожей ощутил влажную духоту, висевшую над равниной. Солнце беспощадно жгло ему затылок. Но благодаря этому же солнцу из тучной, хорошо политой земли охотно лезли ростки эммера и ячменя.

– Нижние поля еще не засеяны: разлив Стикса только-только начинается, – сообщил ему Исайаб. – Скоро в городе будет не протолкнуться: набегут земледельцы, которых попросту смоет с участков. Надо полагать, разлив в этом году наделает дел! Царь Ибнизаб торопится закончить свою гробницу, ни на что другое рабочих рук не хватает, и в результате многие каналы весьма опасным образом засорились. С другой стороны, иные из тех, кто лишился земли, получили работу на строительстве... Разлив – это время года, когда возведение гробницы движется быстрее всего!

Болтовня подвыпившего Исайаба лилась непрерывным потоком, словно воды вечного Стикса. Выслушивать откровения приходилось в основном Конану. Зефрити судьба пощадила: Осгар подозвал ее к себе и велел ехать рядом. Стигийка послушалась, но немедленно принялась дразнить своего господина. Это чувствовалось по его резкому тону и жестам. Зефрити то и дело хихикала.

Еще немного подальше возделанные поля кончились. По обе стороны дороги раскинулись заросшие тростником плавни. Дамбы, если они там и были, либо смыла, либо покрыла вода. Стикс, вздувшийся от ливней в джунглях и от таяния снегов в далеких южных горах, с угрожающей силой надвигался на сушу. Скоро мощенная белым камнем дорога превратилась в невысокую насыпь, тянувшуюся через самое настоящее море. Вода отливала желтым в лучах клонившегося к западу солнца. Дважды всадникам приходилось спешиваться и переправляться через широкие каналы. Лошади плыли сами, людей перевозили тростниковые лодки, управляемые смуглыми гребцами в набедренных повязках.

Потом они снова увидели перед собой Абеддрах. Шпили и бастионы зубчатым силуэтом громоздились на фоне пламенеющего западного горизонта. Слышно было, как ревели на зиккуратах трубы жрецов. Дым поднимался над жертвенниками и очагами, окрашивая солнце в густой багрянец. Несмотря на вечерний час, прибавилось движения и по дороге, и по каналам. По дороге следовали бычьи повозки, груженные мехами и фруктами, и окованные серебром колесницы, влекомые легконогими лошадьми. По каналам двигались баржи. Они везли кипы тростника и громадные камни, предназначенные для строительства.

Вскоре по сторонам дороги потянулись первые городские постройки. В основном это были глинобитные развалюхи, а то и вовсе палатки из обдрызганных одеял, растянутые веревками по берегам каналов. Голые грязные дети задорно галдели, выскакивая прямо из-под копыт лошадей. Их родители бродили по мелководью, пытаясь поймать угрей или раков на ужин. В нескольких шагах от людей дремали и грелись на вечернем солнышке здоровенные обленившиеся крокодилы.

При виде этих последних у Конана заурчало в животе, а перед мысленным взором пронеслись картины недавней схватки в подземелье.

И вот наконец неудачливые могильные воры достигли главных ворот города. Это было весьма впечатляющее сооружение с мощной укрепленной аркой, выложенной цветными плитками и причудливо подсвеченной факелами, разгонявшими сумерки. К немалому удивлению Конана, Осгар направил свой маленький отряд мимо ворот. Пришлось ограничиться лишь заманчивым зрелищем товаров, которые как раз осматривала таможня, да поглазеть издали на пеструю толпу, сновавшую туда и обратно.

Проехав некоторое расстояние вдоль стены, путешественники добрались до перекрестка.

– Вон тот северный тракт, – пояснил Конану Исайаб, – ведет на Ирук и далее в Хайборийские страны. А тот, что уходит на запад, тянется до самого Асгалана и упирается в море. Вдоль этих-то дорог и расположены великие города-государства Шема. Я отважился бы сравнить их с самоцветами, вставленными в ожерелье. Нигде больше в мире нет такой богатой торговли!

У дальнего от них угла перекрестка стояло обширное, приземистое строение из высушенного солнцем кирпича – наполовину укрепление, наполовину жилье. Ворота в обнесенный стенами двор стояли распахнутые, внутри было видно мерцание факелов и слышался гомон, в котором переплетались голоса людей и животных. Осгар первым въехал во двор и оглушительно проревел:

– Эй, слуги, проснитесь! Гости, навострите уши! Ваш хозяин приехал!..

Глава пятая

Танец Зефрити

В воздухе, напоенном ароматами постоялого двора, витала музыка. Рокот струн, звон цимбалов, густой дух жарящейся баранины, сладость медовых тянучек – от всего, вместе взятого, голова шла кругом. А если к тому же обоняние и слух постояльцев не были слишком притуплены неумеренным питием, они могли насладиться разговорами и серебряными колокольчиками женского смеха, не говоря уже о неисповедимой смеси благовоний, курений и дурманящего дымка, – смотря чем были заряжены курительные трубки и кальяны в темных уголках помещения.

Главная комната, объемистая и просторная, была разделена на небольшие альковы невысокими изящными арками, прикрепленными к колоннам, на которые опирался потолок. В альковах и вне их пол был разного уровня, но повсюду лежали подушки и стояли низенькие столики с едой и питьем. За столиками возлежали постояльцы и посетители. На потолках альковов поблескивала замысловатая мозаика. Она, впрочем, не могла равняться со звездным небом, которое служило единственной крышей многим гостям караван-сарая в эту знойную шемскую ночь. Двор украшали цветущие лозы, карабкавшиеся по стенам, а посередине плескался фонтан.

– Вот уж не ожидал, что главарь вашей воровской шайки так богато живет, – за бокалом желтоватого пальмового вина сознался Исайабу Конан. Он сидел, скрестив ноги, в освещенном лампами алькове, и усталости от завершенной накануне дальней дороги не было и в помине. Великан-киммериец красовался во взятых поносить шелковых штанах и шелковой же безрукавке. Жесткую черную гриву покрывал неплотно намотанный полосатый тюрбан. Конан добавил: – Прямо царский пир задал нам твой ванир.

– Да, живет он не бедно. Здесь, в Абеддрахе, он почти вельможа... – Шемит кивком головы указал на светлобородого северянина: тот, разодетый и увешанный драгоценностями, стоял на пороге, принимая увенчанных тюрбанами гостей. – В его постоялом дворе, – продолжал Исайаб, – ты не встретишь каких-нибудь вечно ссорящихся паршивцев, что ездят по пустыням с западными караванами. Здесь селятся лишь богатейшие торговцы, те, что торгуют всякой роскошью. Иногда им случается подзадержаться в дороге, и они прибывают к воротам, когда те уже заперты на ночь... – Исайаб подмигнул киммерийцу. – Ну, мы-то с тобой понимаем, что каждому хочется немножко поторговать, обойдясь без никому не нужных заморочек с таможней...

– М-да, Осгар, конечно, умница, – проворчал Конан. Опустошив свой бокал, он потянулся к кувшину на столе. – Как добычу делить, он прямо сирота и вот-вот по миру пойдет под бременем общих расходов. И добыча-то ничтожная, и камни дешевые, и золото с примесью. А как продавать, так прямо произведениями искусства торгует.

– Да... – Исайаб глубокомысленно поболтал в чаше остатки вина. – Абеддрах часто напоминает мне глубокий пруд из тех, что остаются, когда отступает разлив. Сверху блестит, как хрусталь, зато внизу – ил непроглядный. Чтобы свободно плавать в обоих слоях, надо быть рыбкой особой породы. Такой, например, как Осгар... – Исайаб посмотрел на Конана и сказал: – Чужеземцам это иногда удается лучше, чем местным.