Фантастическая четверка: New Age (СИ)

- Что здесь происходит?! – громовой голос Арсения на мгновение перекрыл гул голосов, и все повернули головы к ученому, дорассказывая уже ему приключения желтого автобуса. Смирницкий подошел к ребенку и тихо, чтобы больше никто не слышал, поинтересовался:

- Это твоя работа, Антоша? Не бойся, мне можно доверять.

Остапчук недоверчиво посмотрел на улыбающегося искренней улыбкой Арсения и кивнул:

- Я просто хотел узнать, что произошло, и ту вот это…

- Что ты делал перед этим? Смотрел ли ты им в глаза?

- Ну… - Тоша замялся, а затем решительно кивнул, крепче сжимая подушку: - Да, я всегда так делал. Когда-то вычитал в старой книге, что так можно расположить собеседника к доверительной беседе. Или как-то так.

- Все ясно… - Арсений выпрямился, осененный догадкой. – Послушай, Антон, если я тебе скажу, что у тебя есть сила, как у супергероя из комиксов, ты бы поверил мне?

- Года два назад – да. Сейчас – нет, - прямолинейно заметил Остапчук, и у Смирницкого даже дух перехватило от подобной прямолинейности, свойственной, скорее, взрослому человеку, чем десятилетнему ребенку.

- А как ты можешь объяснить тот факт, что все тебя слушаются? Что моя сестра и Катерина принесли тебе сок по первому твоему желанию?

Антон призадумался:

- Да, это странно. Но я не уверен…

- Что это, черт возьми, было?! – недовольное ругательство Егозина разорвало воцарившуюся спустя секунду паузу. – Я, словно идиот, пересказывал события той ночи, совершенно не смущаясь того факта, что еще трое человек, кроме меня, поступают подобным образом.

Арсений поднялся с кровати и победным голосом заявил:

- У Антона самый сильный дар из всех, что получили дети. Он умеет контролировать мысли, внушать свои требования всем, кто находится рядом с ним.

- Круто! – мальчишка не сдержался, от переизбытка чувств подбросив подушку в воздух. – А можно еще попробовать?

- Может, не стоит? – мягко заметил Смирницкий, но Антона поддержал сам Егозин:

- Давай. Катерина, подойди к мальчику.

Слишком шокированная, чтобы сопротивляться, Вейс подошла к кровати, с опаской взглянув на своего бывшего пациента.

- Попрыгай на одной ноге и прокукарекай! – приказал Остапчук, уставившись на блондинку. Та, не сопротивляясь, проделала требуемое.

- Офигеть! – эмоции мальчика били через край, и он стал раздумывать, что бы еще сказать, но Арсений внес коррективы в его планы:

- Стоп, достаточно, Тоша. Ты недавно пришел в себя, тебе надо отдохнуть. Все остальные – за мной!

И все ту же вышли, опасаясь находиться в комнате с таким источником силы.

«Надо приступать к диссертации, пока память свежа. И еще сыворотки наделать, да… А вот докладывать наверх я торопиться не буду – надо подождать, пока всем подопытным не исполнится восемнадцать, иначе вместо всемирной славы я получу пижамку в полоску и камеру без удобств», - думал Егозин, возвращаясь к себе в кабинет. Он был достаточно впечатлен, пожалуй, даже раздавлен результатом действия сыворотки. Конечно, ее стоило бы усовершенствовать, чтобы полностью исключить побочные эффекты, зато потом… Деньги, слава, покой.

«Это просто кладезь невиданной силы, громадный потенциал! Я лично займусь тренировками и исследованиями способности Антона, чтобы собрать мозаику воедино. Этот мальчик – недостающий элемент в моей головоломке побега, и он – мой главный союзник: самый сильный, выдержанный. Прирожденный лидер. Я помогу ему, чтобы он потом помог мне», - думал Арсений, загадочно улыбаясь. Он был близок к цели, как никогда ранее.

========== Антон ==========

Жизнь Антоши Остапчука тоже не была безоблачной и безмятежной; пожалуй, из всех детей, выживших после ужасной катастрофы, только Майя была по-настоящему счастливой. Мальчик не был сиротой, как Гриша, и не познал другую крайность – старый образ жизни Оли, третьей дочери в многодетной семье. Семья у него была полноценной, многие могли бы назвать ее крепкой – Остапчуки предпочитали не выносить сор из избы, не обсуждая семейные дела вне стен маленького частного домика на окраине города.

Виктор Остапчук пил. По поводу и без, в выходные и будни, в церковные и государственные праздники. Повод находился всегда, вернее, раньше находился, зато потом мужчина и вовсе перестал обращать внимание на такую ерунду, как придумывание предлога. Он просто покупал чекушку в магазине по дороге с работы и нес ее домой, где, усевшись за кухонный стол, по-мазохистски медленно открывал бутылку, так же медленно наливал прозрачное содержимое в стакан, и так же медленно пил, смакуя каждый глоток. Потом еще стакан, еще и еще. И с каждым разом темп увеличивался, больше не было той неторопливой манеры поведения, не было стремления походить на гурмана, смакующего бокал какого-нибудь изысканного Шардоне. К лицу мужчины приливала кровь, делая его свекольного цвета, глаза становились узкими, заплывшими щелками, а нос покрывался паутинкой синих сосудиков, в «комплекте» с цветом лица делая его фантастически фиолетового цвета.

И вот тогда все живое стремилось спрятаться по углам, скрыться, чтобы только не попасться под руку этому человеку, чьим поведением руководил алкоголь. Людмила Семеновна, его жена, разом становилась похожей на забитое, запуганное животное. Она сжималась комочком на диване, в ожидании требовательного крика:

- Эй, ты! Жена! Неси свою тушу сюда и грей мне обед! Жуть как жрать хочу. Да поживее, а то отхватишь…

Но поживее никак не выходило, и вскоре из кухни доносился дикий нечеловеческий рык Виктора и тихий, захлебывающийся в слезах крик Людмилы.

Антон и его младшая сестра Лера тихо сидели в своей комнате, боясь тоже попасть под раздачу. Девочка тихо всхлипывала, утирая кулачком слезы, а мальчик угрюмо молчал, сжимая кулаки. Он мечтал об одном: заступиться за мать, оборвать отца раз и навсегда, заставить его даже забыть о том, что у него есть жена и дети.

Столь похожий на Виктора внешне, его сын обладал сильным, закаленным характером. Мальчик собственными глазами каждый день видел пример, как не стоит поступать со своей семьей, а потому к десяти годам уже точно знал, какой хочет видеть свою жизнь и себя в ней. Кем угодно, но только не домашним тираном и пьяницей.

А на следующий день, приняв противопохмельное средство, Остапчук-старший вставал и, как ни в чем не бывало, отправлялся на работу, где он слыл весельчаком и душой компании. А Людмила Семеновна, глотая слезы, тщательно замазывала тональным кремом свежие синяки.

***

В день аккурат перед поездкой Антона на Кавказ, в доме Остапчуков вновь разразился скандал, и мальчик вновь был в самом его эпицентре. Брызжа слюной, Виктор, потрясая дневником сына с тройкой, кричал:

- Никакого тебе Кавказа, ублюдок, пока не подтянешь математику!

- Витя… - несмело произнесла мать Антона, кладя руку на сгиб локтя мужа, но Остапчук одним движением отбросил ее в сторону, сконцентрировав все внимание на сына, бесстрашно смотрящего прямо в глаза разъяренному отцу.

- Поспорим? – с диковинным для десятилетнего ребенка хладнокровием проговорил мальчик, не изменившись в лице.

Виктор опешил. Никто и никогда не осмеливался дерзить ему, более того, глядя в глаза прямым, твердым взглядом, особенно родной сын, который просто обязан почитать своего отца. Но, стараясь ничем не выдать своего замешательства, Остапчук заорал:

- Ах, ты гаденыш! Да как ты смеешь дерзить мне?! – школьный дневник полетел прямо в лицо ребенку, и Людмила вскрикнула.

- Заткнись, мамаша, - грубо рыкнул Виктор, покосившись в сторону жены. Та инстинктивно прикрыла лицо руками. А Антон просто поймал дневник, трясущимися руками (это было единственным признаком его волнения) поправил обложку и положил его на стол. Такое спокойствие ребенка еще больше разъярило мужчину, и он занес руку для удара, но тут же был перехвачен женой. Людмила могла стерпеть любые побои, но видеть, как на ее месте оказывается сын, она просто не могла. Возможно, это и была ее ошибка, ибо теперь внимание Виктора было направлено на нее. Остапчук со всей силы влепил жене оплеуху, да так, что несчастная женщина с громким воплем повалилась на пол.