Ключ Лжеца (ЛП)

– Мы могли бы взобраться… – Хеннан замолк – мне даже не пришлось отвечать ему, что забраться мы бы не смогли.

– Чёрт возьми, не может ведь этот здоровенный придурок думать, что… я? Это просто неразумно! Я даже не…

– Тссс! – Хеннан повернулся и оттолкнул меня назад.

По нашей стороне улицы мимо нас прошли два мужчины, погружённые в разговор. Мы пригнулись, спрятавшись за лестницей, а я начал сражаться с внезапным желанием чихнуть.

– … другой. Но есть правила! Делай то, делай сё, подпиши это. Ох, Исусе! Десять форм, два суда и пять дней только на то, чтобы приложить раскалённое железо к плоти! – На фоне светлеющей улицы Патрициев вырисовывался крепкий мужчина с широкой шеей. В нём было что-то знакомое.

– Понимаете, специалист, здесь всё делается в своё время, и всё в свой черёд. Конечно, давление на них не было… мягким. Закон требует, чтобы перед железом применялись побои, розги и цеп. На каждого должно быть заведено дело и корректные… – Голос второго мужчины стих, когда они ушли по улице. В другую сторону процокала лошадь с всадником в чёрном на спине. Вскоре начнутся банковские часы, и улицы наполнятся посыльными.

Я поднялся над ступеньками и посмотрел на Хеннана.

– Было там что-то… – Второй тоже казался знакомым, хотя я видел только его силуэт – мужчина поменьше, современный, судя по глупой шляпе. Было что-то в его походке – такой точной, такой размеренной. И голос первого… в нём слышался акцент. – Пошли!

Я подтащил Хеннана к углу и, пригнувшись, выглянул вслед паре. Они перешли дорогу, встали перед механическим солдатом у дверей Башни и теперь стояли спинами к нам. Рядом с солдатом они оба казались карликами. Он удивительно изящно взял своими клещами свиток, протянутый самым высоким из них. Современный чуть повернулся, так что я смог разглядеть его профиль. Как и у всех современных, у него было белое лицо человека, фанатично избегающего солнца, но конкретно этот оттенок рыбьего брюха был даже белее бледности норсийца зимой.

– Марко!

– Кто… – Я закрыл рукой рот Хеннана и оттащил его назад.

– Марко, – сказал я. – Банкир. Один из наименее человечных людей из всех, кого я встречал, а я знал всяких монстров. – А ещё он был последним, кого я хотел бы видеть, поскольку задолжал его банку больше, чем Мэресу Аллусу. Но что он тут делает? Неужели это Золотой Дом наложил долг в шестьдесят четыре тысячи флоринов на мальчишку-беспризорника и отправил его голодать в долговую тюрьму? Неужели это Золотой Дом крутил шестерёнки правосудия Умбертиде, получая разрешение на раскалённое железо, чтобы развязать язык Снорри?

Я рискнул ещё раз выглянуть за угол. Солдат держал дверь Башни Жуликов для специалиста, и когда тот проходил внутрь, я мельком увидел его. Всего лишь мельком: тёмная рубаха, серые штаны, пыльные сапоги. И волосы: слишком коротко постриженные, железно-серые, и лишь одна полоска ото лба до затылка осталась не тронута возрастом – настолько чёрный гребень, что он почти отдавал синевой.

– Ай! – Хеннан вырвался из моих рук – мои пальцы впились ему в плечо. – А это ещё за что?

– Эдрис Дин, – сказал я. – Ебучий Эдрис Дин. – Я встал и вышел на свет дня.

ТРИДЦАТЬ ДВА

На мне лежит проклятье крови берсерка. Может, это примесь Красной Королевы, её склонность к насилию прорывается во мне редкими, но концентрированными выплесками. Насколько мне известно, такое случалось дважды, и я не помню ничего, кроме некоторых фрагментов: несвязанные образы крови и смерти, и мой клинок, прорубающийся через плоть других людей. А ещё крики. В основном мои. Не могу вспомнить никаких эмоций – ни гнева, ни ненависти, только образы, словно смотришь кусочки чужого кошмара.

Выйдя на улицу Патрициев с первым светом дня, который вполне мог стать моим последним, я всё ещё испытывал страх, но казалось, будто я положил его в маленькую коробочку где-то на задворках своего разума. Я слышал его вопли ужаса, требования, попытки меня урезонить… но, как и крики мальчишки за спиной, это был всего лишь шум. Возможно, от недостатка сна я заснул на ходу. Всё ощущалось не вполне реальным. Я не знал, что сделаю – только что в конце Эдрис Дин должен умереть. Подойдя к механическому солдату, я твёрдо и уверенно поднял руку перед собой, и она ни капли не дрожала.

Автомат шагнул ко мне, взглянул вниз, изучая моё лицо, сверкая медными глазами. При каждом движении гудели тысячи механизмов, сцеплялись миллионы зубцов, от самых крошечных, маленьких и больших, до огромных зубьев, способных пережевать меня.

– Да? – На этот раз нормальный механический голос – металлический скрежет, который каким-то образом казался осмысленным.

Парень уже стоял возле меня. Я видел его отражение на серебристой стали доспехов солдата – искажённый и покоробленный, но всё же Хеннан. Он пытался оттащить меня назад, пытался остановить меня, и понял, что не может. Удивительно, ведь именно этого он требовал всё это время. Такие уж мы. Дай нам всё, что мы хотим, и внезапно окажется, что этого слишком много.

Грудная пластина солдата блестела, и на ней, несмотря на возраст, почти не виднелось царапин. Но в одном месте, низко на боку, идеальную портила картину колотая рана – тёмная угловатая дыра, пробитая в такой толще серебристой стали, которую ни один человек не смог бы унести, и ни один кузнец – выковать.

– Значит, тебя можно ранить… – Я повернулся и взял мальчика за плечо. – Ступай к двери, Хеннан. – Я повернул его и толкнул туда.

– Назовите предмет вашего запроса. – Солдат сжал пальцы, каждый длиной с моё предплечье и со множеством суставов. От этого мне на память пришёл нерождённый монстр, созданный из могил в лагере Тэпрута. Чтобы его свалить, понадобился слон, а от солдата, судя по его виду, и слон бы отскочил.

– Я просто пришёл посмотреть, что делает мальчик, – сказал я. – Похоже, он собирается пробраться внутрь.

Верхняя часть солдата повернулась в сторону двери. Механический солдат не боится показывать спину потенциальному врагу. Удар боевым топором ему между лопаток развалит хороший топор и уберёт все сомнения в том, враг ты или нет.

Одну руку я держал в кармане. Она сомкнулась на ключе. Ключе Локи. Он казался холодным, скользким, словно выскользнул бы из пальцев при первой возможности. Я вытащил его, и по моей руке пошла радостная тёмная пульсация.

Высоко надо мной, между серебристыми пластинами плеч, на свету блестела круглая впадина, окаймлённая сложной смесью зубцов. Вблизи я видел не только одно кольцо с зубцами, но и второе – чуть меньше и установленное чуть дальше, потом третье и четвёртое, и другие, формирующие коническую выемку в пару дюймов. Ключ сохранял форму того ключа Раско, тень которого на него упала: грубый и тяжёлый, зазубренная прямоугольная пластина на толстом штыре дюймов шести в длину.

Олаф Рикесон держал его раньше Снорри. Ключ Локи взяли с его замёрзшего трупа, но до своей смерти Рикесон поднял с его помощью армию. Армию, которая, как он думал, сможет дойти до врат Йотунхейма и победить гигантов, которых боялись даже боги. Олаф открывал этим ключом не только двери – он открывал сердца, открывал умы.

Вытянувшись изо всех сил вверх, я бросился вперёд и сунул ключ в скважину для подзавода солдата. Холодный как лёд обсидиан, обжигая кожу, перетекал в моей руке, но я держал крепко, и в тот миг, как ключ встретился с замком, он стал толстым чёрным стержнем с конусом на конце, изрытым бесчисленными зарубками.

Есть правило, по которому что-то заворачивают или отворачивают. Это правило старше империй, и называется оно "по часовой стрелке" и "против часовой". В одну сторону заводишь, в другую – наоборот. Сгоряча, в холодном ужасе, я просто предположил. И всю свою силу приложил к задаче. За три удара сердца, каждый из которых, казалось, грохотал медленнее, чем самый торжественный погребальный ритм, эта чёртова штука не сдвинулась. Время вокруг меня заморозилось. С глухим лязгом солдат остановился и начал разворачиваться в мою сторону, вырывая ключ из моей ладони. Одна рука потянулась ко мне, выгнувшись на локтевом шарнире под таким углом, что развеялось всё сходство солдата с человеком. Длинные металлические пальцы потянулись, чтобы обхватить моё запястье, и каждый оканчивался острыми как бритва когтями, способными легко отделить мясо от кости.