Счастливчик Ген (СИ)

Ее лицо жалобно скривилось, и из глаз полились слезы. Вот почему я не могу выносить женских слез?!

Этой ночью я существенно расширил свой опыт и заснул совершенно без сил. Тем удивительнее было то, что я проснулся с рассветом, полный сил и без малейшего желания поспать. Лаша сдержала слово и больше за все время пути на меня не покушалась, хотя я иногда ловил на себе ее взгляды, от которых сердце сжималось от жалости к этой девушке.

За три дня пути на нас не пролилось ни одного дождя, и первый закапал только тогда, когда местность начала сильно понижаться, а дорога постепенно превращаться в болото. Этот участок пути вымотал и людей и лошадей, которым теперь пришлось идти без отдыха, так как все заводные лошади шли под грузом. Последний день был самый тяжелый. Некоторые лошади просто отказывались идти, и приходилось лупить несчастных животных плетьми. Слава богу, что в столицу мы успели добраться дотемна, да еще дождь надолго прекратился.

– Привезете груз в орден, – сказал я Мишану, который у нас в отряде был и проводником, и старшим группы, – а потом переправьте его в замок и сложите во флигеле. И будьте осторожнее с огнем.

До дворца я добирался долго. Зверь вымотался и еле передвигал ноги, и начавшийся холодный дождь ему не прибавил бодрости. У ворот я соскочил с коня и несколько раз стукнул в ворота сапогом, пока из караульного помещения не появились гвардейцы, которые ушли туда от дождя, ошибочно полагая, что сегодня уже никто не появится.

Я отдал им Зверя, который от усталости даже забыл укусить взявшего повод гвардейца, и пошел в казармы. Первым, кто мне там встретился, был Глан.

– Милорд, вы приехали! – радостно вскричал он.

– Я только с коня. Глан, мне нужно где-нибудь помыться и сменить одежду. Не могу я заявляться к своим весь мокрый и в грязи, жен перепачкаю. Кстати, во дворце все в порядке? А то, может быть, парни на воротах меня просто пожалели и не стали ничего говорить?

– С вашими все в порядке, милорд. А вот одного из ваших магистров вчера подстрелили, не насмерть, правда, только ранили.

– Это кого, Лонара или Маркуса?

– Лонара, бывшего гвардейца.

– Ладно, я сейчас даже волноваться не в состоянии, до того устал. Раз не Маркуса, а Лонара, то маг его вытянет. Где у вас здесь вода?

– Пойдемте, милорд, я вам помогу. Только заскочу к себе, надо взять запасной мундир, ничего другого предложить не могу.

– Подойдет и мундир, иди быстрее, я подожду.

Я дождался гвардейца, с его помощью смыл с себя всю грязь, вытерся и влез в новый, но великоватый для меня мундир. Ничего, главное, что чисто. Грязь я уже успел возненавидеть всеми фибрами души.

У родных дверей я увидел одного из охранников ордена, болтающего со служанкой. Болтовня не помешала ему насторожиться при звуке моих шагов. Увидев меня в гвардейском мундире и сразу узнав, он просиял и, сделав шаг к двери, открыл ее передо мной и предупредил:

– Мастер, у вас король.

Я шагнул за порог, и за спиной с мягким стуком закрылась дверь.

Они были здесь все. Король вместе с Карой сидел на кушетке, Алина расположилась в кресле у горящего камина, у ее ног свернулась ларша, а Лана о чем-то спорила с Ником. При моем появлении все на мгновение застыли. В первое мгновение всех ввел в заблуждение гвардейский костюм, узнали меня мгновеньем позже. Недоумение в глазах жен исчезло, а сами глаза стали в два раза больше. С радостным визгом девушки устремились ко мне бегом и почти одновременно бросились на шею. На вас никогда с разбегу не прыгала девушка? А две сразу? А если вы еще измотаны дорогой и еле стоите на ногах? Одним словом, они меня повалили на ковер и оказались сверху, обе одновременно. 

– Почему меня ни разу так не любила ни одна девушка? – спросил король. – Да встаньте вы с него, затопчите, останется вам вместо мужа один мундир. Кстати, когда ты успел вступить в мою гвардию? Нет, я не возражаю, хотя это и непорядок, так как своих гвардейцев утверждаю лично. Но почему принц в чине рядового? Это урон чести! А тебе, Ник, на такое пялиться еще рано, брысь отсюда!

Прозвучали торопливые шаги, и послышался хлопок двери. С меня, наконец, слезли, хотя по-прежнему продолжали целовать в два рта. Хорошо, так бы и лежал. Подошла Лина и внесла свою лепту, лизнув мне щеку шершавым языком.

– Дамы, довольно! – заявил Игнар. – Нацелуетесь еще. Отпустите его хоть ненадолго, никуда он теперь не денется. Я с ним переброшусь парой слов, и мы с Карой уйдем, а вы тут целуйтесь хоть до утра. Хотя я бы на вашем месте поберег мужа, что-то у него какой-то дохлый вид.

Последние слова короля насчет дохлого вида живо привели моих жен в чувство, и они в четыре руки начали меня поднимать.

– Девочки, да пустите вы меня, шальные! – сказал я. – Сам поднимусь.

Они не послушались, и совместными усилиями я был водружен в ближайшее кресло. Лана тут же забралась мне на колени, подставив под поцелуи мокрое от слез лицо, а Алина пристроилась за спинкой кресла, обняв меня сзади и уткнувшись лицом в мои волосы, отросшие уже до приличной по местным меркам длины.

– Они невменяемые, – сказал Игнар Каре, имея в виду моих жен. – Ген, скажи только, как вы съездили, и мы уйдем, а подробно поговорим завтра.

– Да, сделали все, что надо, и без особых происшествий.

Король довольно кивнул, предложил руку Каре, и они нас покинули.

– Вот мы и одни, – сказал я в перерывах между поцелуями. – Только девочки, вы уж меня извините, но я так вымотался, что, кроме поцелуев, ни на что не способен. Нужно немного отдохнуть и отоспаться хотя бы до утра.

– А мы ни на что такое и не рассчитывали! – ответила Лана.

– Врешь, – разоблачил я ее. – Глаза выдают. Алина, ответь, ради бога, будет у нас ребенок, или ты тогда ошиблась?

– Будет, и это уже точно. Пойдем, путешественник, мы тебя уложим в кровать. Там ты нас хоть по очереди будешь целовать, а то здесь к тебе одна младшая присосалась. Заодно расскажешь, как съездил.

– Так все-таки, целовать или рассказывать? – сказал я, снимая с колен Лану и поднимаясь. – Эти два занятия как-то слабо совмещаются.

– Конечно, целовать! – решительно выбрала младшая. – Рассказ подождет.

– А не заведетесь? – усомнился я. – Будете потом полночи ворочаться или побежите к охраннику в коридор, а мне расстройство и урон чести.

– Какое тут заводиться! – сказала Алина. – У меня из всех чувств к тебе сейчас – одна жалость. Похудел, осунулся, круги под глазами!

– Это у него не от дороги, – сказала Лана. – Наверное, нашел себе в девицу и ублажал ее со всем старанием! Признавайся, было?

– Было, – признался я. – Только пару раз.

– А вот теперь поцелуи подождут! – сказала Алина, толкнув меня на кровать. – Садись и рассказывай!

Я им все рассказал насчет Лаши, честно и без утайки, как было.

– У тебя не было ни одного шанса, – задумчиво сказала Алина. – Если жрица Лакриши захотела кого-нибудь затащить в кровать, она это сделает, и желание или нежелание мужчины никакого значения не имеют. Раньше, еще до большой войны, юношей из знатных семей, которые могли заплатить храму, перед свадьбой отводили к жрицам, и те учили их искусству любви. Она тебе показала много нового?

– Достаточно, – ответил я. – Все, что она вытворяла, я не запомнил, только кое-что.

– Вот это кое-что нам завтра и продемонстрируешь! – сказала Лана. – А что пожалел девушку, в этом ничего плохого нет, она ведь тоже тебе помогла. Только чтобы больше с ней никаких дела не имел. Я об этих жрицах тоже достаточно слышала. Если иметь с ними близость часто, то мужчина привязывается так, что рвутся и любовные, и семейные связи.

– Мне во всем этом непонятно только то, как ее отпустил Храм, – сказала Алина. – Слишком много в них вкладывают, слишком много секретов они знают, чтобы их отпускали. Ты о ее бывшем жречестве не распространяйся. Может быть, она сбежала из храма, а тебе сказала только потому, что доверяет.

– А что может быть, если узнают? – спросил я.