Весенние заморозки (СИ)

-Броганек! - вскрикнула она, уже понимая, что бесполезно, что ей не остановить воина; и ничто его не остановит, даже если солнце упадет на землю. Броганек шел драться.

И тут она наконец смогла увидеть еще одно лежащее на земле тело. Это было тело Галака; над металлическим воротом его доспеха аккуратно торчала короткая рукоять метательного ножа.

-Ваше сиятельство! Ваше сиятельство, враги атакуют! - голос посыльного пробился сквозь ряды все еще заторможенной после происшедшего свиты графа Гисса.

-Где? - граф резко обернулся; свита поспешила расступиться, пропуская молодого воина на взмыленной лошади.

-В холмах! Нас преследует большая армия арденов! Тысячник Эртолик Эанилин занял оборону на дороге, но он не сможет удерживать ее долго. Основные силы врага на подходе.

Граф закрыл глаза, задержал дыхание.

-Тысячнику Эртолику Эанилину - держать оборону. Кто там еще, в арьергарде? Раник Эаскин и этот, из Кагониса... воевода. В помощь Эртолику, не мешкая! Не дать себя обойти, если будет прорыв - немедленно сообщить мне. Все, сейчас или никогда. Альбероник Эаприн, ступай и прими командование конницей. Ты ударишь следом за истонцами, но не раньше, чем я скажу. Гонца к тысячнику Таларику! Пусть ударит с правого фланга, так скоро, как только сможет! Боги Звездного пика, мне нужен этот берег свободным от врагов! Иначе мы погибнем!

Лорбаэн заметила, как некоторые из придворных графа Гисса при этих словах побледнели.

В низине всадники Равнины были уже на расстоянии полета стрелы от частокола.

Глава 6.

Дигбран. Сказание о безумном прорицателе.

Словно и не было ничего.

Не было барона, который уходил воевать. Не было Ахроя, злокозненного и простодушного. Не было Лагориса, который вошел в его дом и остался там судьбу свою ждать. Дождался, вот. Впрочем, Лагорис-то как раз есть. Пока что - есть.

Не было Малыша-Нилруха, хорошего воина с характером ребенка. Старого стражника Браха, что любил поспать в дождь на лавке у стены в трактире Дигбрана - его тоже, наверное, не было никогда. Не было синего мельника Ора, не было дней, в которых страх за безопасность Ланнары мешался со злостью на ее озорные выходки. Никогда не было ополчения и единственной его бесславной битвы. Не было прощанья с округой - и вот опять вдали, за рекой, видны высокие башни замка Дубр. Не было охотника Кантаха, спасшего Дигбрана на погибель всем остальным.

Как вроде и не жил эти два месяца. Всего каких-то два месяца холодной весны, а лучше бы их не было. Лучше сидел бы, как прежде, у реки, бросая камни в воду, и не обращал никакого внимания на круги на воде, которых так и так не появлялось. Теперь уже и не будет, сумерки жизни переходили в ночь, вслед за весенними заморозками сразу наступала зима, а потом... неважно, теперь уже - совершенно неважно. Мало кто остался в живых из тех, что были Дигбрану близки и дороги. Кантах? Старый хрыч не даст себя в обиду, случись что - в холмах Эверин зеленокожие будут искать его до пробуждения Амунуса. Барон Глойдинг? Ну, тому по рождению положено на поле боя помирать. Стало быть, за него только радоваться надо, что предстоят ему еще многие лютые сечи, в коих встречается такое изобилие способов достойно сложить голову.

Ахрой? Странно, что вспомнился, синелицый сукин сын... освети Лайта путь всем помнящим покойную жену барона. Так и не почувствовал Дигбран к младшему из Глойдингов настоящей злобы. Не получалось у него злиться на это ничтожество, тем более что оное ничтожество помнил он еще сопливым мальчуганом.

Эрви... и Эрик. Удивительно и то, что успел подзабыть потомок баронских лесничих своего наследного воспитателя. Мало же, однако, места занимал тот в Дигбрановой душе. Кто он там - потомок Ровенда Великого? Это ему, кажется, Эрви рассказала. Эрви. Словно и ее тоже не было.

Обман, сон, колдовство какое. Сумерки жизни, и грезится чушь всевозможная. Плачущая у камина девушка-Старшая, в каменной гордости которой слезы проточили дыру - путь для понимания и желания быть понятой. Это ли было? Нет, не может быть. Не бывает так. Ардены никогда не простят завоевателей, и этот всадник, что командовал зеленокожими, кажется куда более правильным Старшим.

А Лагорис, еще один Старший? Он, конечно, эйторий, но - не обман ли и он тоже?

-Лагорис, ты живой?

-А то, - коротко выдал в ответ Лагорис. Даже головы не повернул, смотрел на ползущие по небу облака, темными своими космами предвещавшие дождь. Смотрел, глубоко задумавшись, погруженный в себя, и пальцы его лениво теребили хрустальный шарик на запястье.

Словно и не было вокруг больше ничего.

Моряка звали Гларек э'Гларек. Имя его Лагорис, - еще не успевший тогда потерять, подобно остальным пленникам, присутствия духа и старавшийся разговорами отвлечь их от тоскливой предопределенности происходящего, - сразу определил как латонсийское.

-Приставка 'э' характерна для Кагониса. Когда-то, пока ардены в долине Сакара не стали младше, она произносилась 'эах', - объяснил он, не успел моряк и рта раскрыть после того, как назвался, - но вот само имя Гларек в Кагонисе не встречается. Тем более в сочетании 'Гларек э'Гларек' - в Кагонисе не принято давать имена собственные по родовым. Имя созвучно тем, которые носят на севере Латонсы - а там, если кто не знает, живет совершенно другой по диалекту, культуре и даже происхождению народ. Гларек, сын Гларека, ты в Кагонисе был пришлым.

-А что делать? - моряк даже не удивился прочтенной Старшим лекции. - Когда я стал капитаном, провинциальное имя без родового мне носить было уже не с руки. Гларек я, так звали моего отца, деда, прадеда, так же зовут моего сына, освети Лайта его пути, если он жив, и память помнящих его, если нет.

Они стали непрошеными гостями в его клетке. Кроме него, там никого не было. Непохоже было на то, что он новым соседям обрадовался. Посмотрел, прищурился разок на Лагориса и отвернулся. Так и разговаривал с ними - не глядя, бросая слова в пустоту. Усталость за ним чувствовалась. Усталость от всего, что есть в жизни.

Лагорис с любопытством смотрел на их соседа. С серьезным любопытством, пытливым, изучающим человека до глубины души, до разбитой в детстве вазы и склонности к ковырянию в носу. Иного любопытства, как знал Дигбран, эйтории и не признавали. Потому и выжили, бродяги, за две-то тысячи лет - знали все, что нужно и что не нужно.

-За что сидишь? - выпалил вдруг Старший. Моряк вздрогнул.

-За свободолюбие, - отрезал он, подобравшись; так и не обернулся.

Говорил новый знакомец семейства Дигбрана с легким, едва уловимым акцентом. С севера дессалийская Латонса вплотную подступала к отрогам гор Сатлонда, где уже вовсю обитали северные миакринги. Неудивительно, что язык Сиккарты был ему известен.

-А чего боишься? - не унимался Лагорис.

-Безумного прорицателя боюсь, - честно ответил упрямый моряк, глядя в никуда. Каковым честным ответом поверг Лагориса в глубокую задумчивость и безразличие к происходящему вокруг.

Одет был этот латонсиец довольно пестро и не в меру потрепанно. Кожаная безрукавка, очевидно, была позаимствована им у зеленокожих; покрой и материал были сходными, если не одинаковыми, да и мала она ему казалась, по швам трещала. Под безрукавкой выглядывала чудом уцелевшими рукавами и на нескольких нитках держащимся воротом полосатая рубашка моряков; на ногах были выцветшие штаны чудаковатого покроя - да и все, пожалуй. Голову и ступни моряк не накрывал ничем, подобно самим зеленокожим.

-Я с ними давно, если хочешь знать, - сообщил он Дигбрану, заметив его изучающий взгляд. - лет пять, не меньше. Речь этих чудиков вполне понимаю, говорю более или менее сносно. Жениться даже хотел одно время, на одной... зелененькой. Можешь смеяться, если есть охота. Я вот часто думаю, какого цвета были бы мои дети...

Дигбран с трудом сдержал улыбку. Сосед по клетке оказался очень кстати. Иначе Дигбран так бы и ковырялся в себе, не видя спасенья для своей семьи и не зная покоя для своей души.