Каена (СИ)

Его дерево громко шелестело, и листья его рвались куда-то к небесам. Магия полыхала в нём - она заставляла ветви сыпать искрами, обжигая все соседние, давно уже мёртвые Златые Деревья.

Сегодня он убил свою дочь.

Сегодня он убьёт свою родину, своего отца и мать свою - покойный Златой Лес, который слишком задержался в телесной форме.

Рэн знал - есть пожары, которые нельзя залить водой. Туманы загорались, и в оранжевых диких всполохах он наконец-то рассмотрел силуэт над расколотой пополам могиле. Запыленную, покрытую длинными ожогами, с трудом затягивающимися, способными навеки оставить шрамы на совсем ещё молодом лице, но живую - с мутным-мутным взглядом карих глаз, потерянную, с дикой улыбкой, застывшей маской на её лице, не коснувшейся только нахмуренного отчего-то лба...

- Ты знаешь, - Роларэн спустил на землю Тварь Туманную, и та запрыгнула на могилу, прислоняясь пушистой головой к ладони Шэрры. - Ты знаешь о том, кто моя дочь.

Она промолчала. Улыбка на лице погасла, но в глазах не засияли слёзы. Она оставалась до такой степени холодной и равнодушной - словно мёртвая изнутри.

Роларэн понимал, что каждый из шрамов был нанесён рукой Каены. Каждая безумная рана, каждое слово, изрезавшее её душу на мелкие кусочки - всё это вина той, кого он называл своей единственной, своей любимой дочерью.

Но Шэрра должна была его понять. Хотелось верить... Ведь она мать. Она мать - пусть даже и не в этой жизни, пусть даже там её роль сыграла просто подделка. Может быть, ей хотелось что-то исправить?

Загодя следовало осознать - ничего не вернуть. Он нашёл живую Шэрру, но позволил ей понять - позволил осознать, о каком втором долге шла речь. Роларэн не нашёл в себе сил предложить ей отказаться и уйти - он обещал Каене. Он обещал ей вернуть, оживить, любой ценой, сколько б всего для этого ни пришлось разрушить.

- Шэрра.

Она подняла на него взгляд. Сжала губы. Руки - дрожали, и ладонь как-то беспорядочно скользила по мягкой шерсти Твари Туманной.

Он опустился на колени у неё ног, чувствуя, что не сможет встать - но его к земле тянули не года, прожитые в безмерно одинокой Вечности, а боль, камнем залёгшая на душе.

Их ореолом окружило бесконечное пламя. Яркие, дикие всполохи охватывали Златой Лес - сбитый со свечек, разнесённый Туманом по миру огонь. Его Златое Древо отравляло ядовитые испарения искрами - само оно не загорелось, не загорелась эта маленькая могилка, но вокруг мир пылал яркими красками. Оранжевое сменялось серебром, и казалось, что в нём можно было утонуть.

Рэн вступил бы в пламя, если б это даровало ему смерть. Но он не мог оставить свою дочь. Не мог позволить ей умереть.

Он не проронил ни слова. Роларэн был готов умолять - лишь бы Шэрра согласилась, - но слова растворились в этом кошмарном пламени.

- Я не могу, - прохрипел он, чувствуя, как тяжело звуки срывались с языка, сплетаясь в какие-то старые, незнакомые ему слова. - Я не могу позволить своей дочери погибнуть.

Шэрра содрогнулась, когда он обнял её колени, уткнулся носом в изорванные одежды, вдыхая запах дыма, её крови, пережитой боли. Он не слышал ни воплей Тварей Туманных там, за гранью, в огне, не слышал тихого урчания той малышки, которую принёс с собой.

Камень - вот чем сейчас была Шэрра, вот во что она превратилась, замерла, будто бы то изваяние, и не могла даже сдвинуться с места. Она не была мертва, нет, и Рэн чувствовал, как в ней билось сильное, но такое уставшее сердце.

- Я не могу к тебе прикоснуться, - прошептала она. - Потому что мои руки теперь яд хуже, чем твоя палица.

Роларэн ничего не сказал. Боль не имела значения - она не сравнилась бы с тем, что билось в его теле, пытаясь вырваться на свободу после смерти Каены. Не сравнилась бы с попытками этой безмерной любви к убитой им дочери вдохнуть свежий воздух и отравить его этим.

Шэрра осторожно провела ладонью по его тёмным волосам. Боль от её яда не пришла - не было ожогов и крови. Она тихо гладила мужчину по голове - словно пыталась убедить себя в том, что не причинит никому вреда.

- Это не только твоя дочь, - выдохнула она. - А и моя тоже. Даже если ты тогда меня не дождался.

Её слезинка обожгла хуже, чем весь яд - яд женщины, у которой не было своего дерева. Шэрра, казалось, была такой хрупкой, будто бы хрусталь - но всё равно не рассыпалась на крошки.

Она сильнее, чем ему казалось. Сильнее настолько, что всё ещё сидела здесь, всё ещё не оттолкнула его от себя, не позволила себе отступить.

- Я обещала тебе вернуть долг.

Роларэн вскинул голову, глядя ей в глаза. Такие карие, такие ясные - будто бы и не было фальшивки, поддельной супруги, которую он полагал, будто бы любил.

- Это не долг, Шэрра, - прошептал он. - Наш ребёнок не может быть просто долгом. Ты ведь понимаешь это.

- Понимаю, - согласно кивнула она, всё ещё не в силах говорить громче, чем шелест листвы. - Она уже однажды была долгом.

Могила под нею превратилась просто в каменную плиту. Роларэн знал, что теперь там не было никаких имён.

- Встань, - пошептала Шэрра. - Ты не должен стоять передо мною на коленях. Ты мог сказать мне о том, что это она. Я поняла бы.

- Нет.

- Ты прав, - послушно кивнула. - Тогда - нет. Но сейчас я понимаю.

Он сел рядом с нею. Шрамов становилось меньше - Шэрра, казалось, возвращала себе былую красоту и юность.

Она содрогнулась, когда мужчина обнял её за плечи, поворачивая к себе, но не стала вырваться.

- Каена, - казалось, она не находилась рядом, напротив, была где-то далеко-далеко, в таком отдалении, что и не дотянуться - не прикоснуться к плечу, не провести пальцами по щеке... - Как любовь к отцу могла превратиться в любовь к мужчине?

Роларэну нечего было ответить. Шэрра посмотрела, напротив, на свои ладони, словно пыталась отыскать в них что-то новое.

- Я сожгла эльфа, - прошептала она. - Своими руками, будто бы ты - палицей. Как будто яд - во мне.

- В тебе душа.

Девушка не стала спорить. Её тонкие, изрезанные, избитые палицами пальцы скользили по его коже - словно Шэрра проверяла, сможет он на самом деле выдержать эти приливы боли или, может быть, не чувствует их и вовсе. Мужчина за это время ни на миг не отпрянул от неё, позволяя прикосновениям обжигать его кожу.

- Это пройдёт, - наконец-то ответил он. - Уже совсем скоро ты научишься контролировать собственные руки.

- И как я такими руками буду держать ребёнка?

Она смотрела ему в глаза, словно пыталась выпить всю без исключения зелень. Поцеловала в губы, самовольно, не дождавшись ни его порыва, ни какого-нибудь невидимого разрешения, просто прижалась к мужчине, будто бы надеялась на то, что сию секунду выпьет его - и будет дышать невообразимой силой, пылающей в нём, будто бы...

Шэрра не думала о последствиях. Она чувствовала, как прижималась, как раздирала лапами плащ Тварь Туманная, словно пыталась добраться до Рэновой крови, но сама - словно не ощущала ничего из этого, не чувствовала прикосновений ядовитых клыков маленького зверька.

...Кулон с тихим звоном выпал из его разгрызенного кармана, но он будто бы и не услышал этот странный металлический звук. Тот растворился в пустоте неузнанным - просто взял и пропал, будто так и должно быть, и Роларэн не содрогнулся, ничего не заметил - казалось, ничего и вовсе не было.

Хотелось отпрянуть и сказать, что любви между ними никогда не будет. Но Роларэн ненавидел ложь.

Он знал, что уже её любит. Даже если попытается это отрицать - любит слишком сильно для того, чтобы это было хотя бы на миг неправдой.

Она пыталась задохнуться возмущением - но вместо него тоже приходило что-то другое. Что-то удивительное и страшное, что-то неведомое, такое далёкое, к чему она никогда в жизни не имела шанса даже притронуться.

Весь этот мир потерял свой смысл вокруг них.

И когда она отпрянула от него, вокруг пылал весь Златой Лес. Пламя скользило к небесам, словно пыталось сжечь и их, но до какой же степени ярко светились звёзды, как прекрасно сияла пустота там, вдалеке, как красиво луна отражала последний выдох их маленькой державы.