Каена (СИ)

Вечные не предают.

Она обещала вернуть второй долг. Она выживет.

Она - не та подделка.

...Перед глазами всё ещё стояли старые воспоминания, обрывки его собственной памяти. Его жена, чуть грубее Шэрры, с какими-то немного рваными движениями, всё ещё слаба после родов. И ребёнок у неё на руках - не способная самостоятельно полноценно дышать остроухая малышка, смертная, это видно даже невооружённым взглядом. Её испуганный взгляд и истинно отцовские, зелёные, будто бы самая лучшая трава, глаза.

Калека. Уродка. Вот что посмела родная мать, та, что привела её в этот мир, сказать о собственном ребёнке.

Надо же. Роларэн тогда даже не подумал о том, что это её испорченная кровь - причина смертности Каены, а не его собственная. Он отнёс дочь к её Златому Дереву, но это не помогло. Только волосы её, того осеннего человеческого оттенка, что и каждый угасающий в Златом Лесу лист.

Она сорвала тогда своими маленькими ручонками листок и сжала его в маленьком кулачке, совсем ещё дитя. А сейчас - сжимала так его пальцы, словно боялась, будто бы он попытается уйти.

Даже не говорила ни единого слова. Может быть, просто не могла.

...Рэну казалось, вот - его малышка, смотрит так враждебно на родную мать. Смотрит с болью, щурится от каждого слова, хлыстом ударяющего по сознанию. И прижимает маленького котёнка, искалеченную Равенну - к груди.

Он слышал - крики Шэрры. Той Шэрры. И без дерева, и без души. Шэрры, что называла его дочь ошибкой - больная, испортившая дерево. У нормальных эльфов рождаются здоровые, плевать, что смертные, дети. А его выродок - умрёт через несколько недель.

Сколько лекарств он перепробовал! Одно за другим, в непомерном количестве - начиная от трав и заканчивая даже добытой у людей древней эссенцией, заживляющей любые раны. Это продлевало Каене жизнь - на день или на полгода, - но не лечило. Она едва ходила, она просыпалась по ночам и содрогалась от кашля, выплёвывала на пол сгустки кожи.

Он был в отчаянье, его жена - шипела, что дочь  у них уже заранее мертвец. Но кровь Вечного сильна; она не позволяла ей умереть.

А потом Рэн пошёл на крайние меры. Он приехал слишком поздно, чтобы хоть что-то помогло; Каена уже лежала на кровати, сложив худенькие ручонки на груди, под кровать забилась Равенна, поскуливающая от боли, ещё одна калека на дом могучего Вечного. Ей помочь никто не мог; родителей Роларэна не было в живых, Шэрра - да что она могла?

Каена не поддавалась магии. Она отторгала всё - все элементарные и самые замечательные лекарства.

У него не оставалось выбора.

Он резанул острым краем чаши, той самой, что лежала сейчас на полу у ног Каены, по запястью, и свежая бессмертная кровь потекла по металлу. И поднёс к губам умирающего ребёнка, понимая, что если уж сила Вечного, всё, что он сумел в себе отыскать, уставший, измученный после войны, не поднимет её и не исцелит, то она умрёт.

У него мог быть только один ребёнок. Эльфы рожают поразительно тяжело и редко; у Роларэна был всего один шанс. Он не мог позволить этому шансу просто так погибнуть.

Но Каена выжила. Она впитала в себя родительскую силу - настолько, насколько смогла. Смотрела на него этим таким разумным и прекрасным взглядом, и он улыбался в ответ, чувствуя, что его дочь с каждым днём всё больше и больше набирается сил. Что в ней наконец-то забилась жизнь.

Сейчас он убивал её тем же, чем и поднял из мертвецов. Кровью, в которой билась её душа, кровью, в которой билась её сила.

Роларэн знал - не надо было уезжать. Но уехал. Златой Лес падал под натиском Тварей Туманных, и не все они так ластились, как это делала Равенна. Не все они мурчали, когда их брали на руки или гладили по кошачьим головам. Не у всех была хозяйка, катавшаяся с ними по траве под сенью Златого Леса...

Было время, когда его Каена умела смеяться.

Он тогда уехал на последнюю, думалось, битву. Вечных с каждым разом становилось всё меньше, и Рэн слышал, как громко, неусыпно и неотрывно звали Твари, как кричали, протягивая свои когтистые лапы из невидимой дали, из кошмарной пустоты. Он их не боялся, но боялись другие, а он - Вечный, что редкость в Златом Лесу, - вынужден был выступать впереди.

А когда он вернулся, окровавленный, с глубокими царапинами и одной серьёзной раной, заживляя на ходу то, что мог, пешком, потому что лошадь испугалась и ринулась к Тварям во время трапезы, один, ведь из двадцати трёх Вечных больше никто не выжил... А когда он вернулся, было уже поздно.

Его жена решила всё сама. Шэрра сказала, что от калеки должна быть польза. Каена была - она и есть, даже умирая, - красивая. Как настоящая Вечная, с тонкой фигуркой, острыми - порежешься, - ушами, с улыбкой, быстрыми, меткими движениями и кошачьей грацией. Его Каена - первая невеста Златого Леса, даже если смертная, и Роларэн знал, что она однажды повстречает мужчину, который полюбит её, а она - его. Но доселе у эльфийки был только отец, единственный, кто не отталкивал её, не кричал в спину, не прозывался и не пытался снять шкуру с бедной Равенны.

Каена колдовала. Она уже тогда позволяла себе маленькие жестокости - по отношению к малочисленным местным юным эльфам, что шипели ей вслед. Но королю, жалкому мальчишке без капли Вечности в разжиженной крови, было наплевать. Он прошептал своё знаменательное "хочу", и Шэрра не вздумала воспротивиться.

Он не видел, что творилось в Каене тогда. Королю понравилась не глубина, а яркость зелёных глаз, не сила, а блеск медной рыжевизны на пылающем ещё тогда на небесах Златого Леса солнце.

Сейчас не было солнца и не было звёзд. И волосы Каены больше не сверкали, потому что видели только свет сотен свечей. Но их пламя сорвалось с вершины дворца и помчалось куда-то вниз, а Роларэн даже и не заметил, когда всё вокруг превратилось в сплошные туманы.

Её голова покосилась у него на коленях, и она шептала что-то в полубреду. Она пыталась закрыть глаза и отойти в далёкий, вечный сон, но не могла, потому что яд терзал изнутри хрупкое женское тело.

Сколько мужчин с той поры побывало в её постели? Забеспокоился ли кто-то, когда после первой брачной ночи короля нашли мёртвым?

Каена тогда прошептала отцу, уткнувшись носом в воротник его рубашки, что король взял её силой. Она пыталась воспротивиться - но смогла только к утру, только к утру резанула по запястью и выпила то, что он попытался у неё отобрать.

Было ли это правдой? Роларэн не знал. Он простил тогда, прощал каждый раз. И когда Шэрру её собственная дочь столкнула на Пылающий Путь, Шэрру, которая и не старела-то потому, что Рэн отдавал ей свою магию, не всю, но часть. И когда стёрла и его, и собственную мать из памяти Златого Леса, спрятала их имена за семью печатями. И когда её дочерняя любовь к единственному доброму к ней человеку переросла в что-то больше схожее на женскую глупую жажду.

Он верил только в свои две половины. Почему же никогда не видел, что точно то же случилось и с его милой Каеной?

Но сейчас было уже поздно. Рэн знал, что мог её исцелить, и Каене тоже прекрасно было об этом известно. Но она не просила. Королева - умела ли она умолять? Нет. Он не учил её этому, а больше было некому.

- Ты будешь жить, - он поцеловал её в лоб, словно на прощанье, погладил ладонью по щеке. - Поверь мне, Каена. Ты проживешь долгую, счастливую жизнь.

Она не дрожала. В последний раз силой воли открыла свои большие зелёные глаза, такие ясные и такие искренние, и улыбнулась без единого налёта греха, как улыбалась в далёком-далёком прошлом.

Каена. Вечное Златое Дерево.

Он видел отблески пламени в пустоте. Она сжигала собственную душу, чтобы на том пепелище в последний раз сплясать со своей любовью. Заставляла пламя пожирать Златые Листья.

Роларэн помнил, как выхватил палицу из пламени, понимая, что его это убьёт. Не огонь, разумеется, но яд её души. А тогда, когда лишь пошатнулся, но устоял, осознал - нет. В Каене было слишком много от него.

Или, может быть, Рэн давно уже научился терпеть любую боль, даже самую жуткую, даже такую, как эта.