Обреченное королевство

— Ты думаешь, что я никогда сам не задавал себе такие же вопросы? — холодно сказал Далинар, глядя на него жестким взглядом. — Много раз я обдумывал все то, о чем ты говоришь.

— Тогда, может быть, ты должен обдумать еще раз.

— Я должен верить в себя. Видения пытаются показать мне что-то важное. Я не могу доказать это или объяснить, откуда я это знаю. Но это правда.

— Конечно, ты так думаешь, — сердито сказал Адолин. — Неужели ты не понимаешь? Именно так ты и должен чувствовать. Люди всегда видят то, что хотят увидеть. Посмотри на короля. Он видит убийцу в каждой тени, и перетершийся ремень превращается в коварный заговор против монарха.

Далинар ничего не ответил.

— Иногда самые простые ответы и являются самыми верными, отец! — сказал Адолин. — Подпруга короля просто перетерлась. А ты… ты видишь то, чего нет. Извини.

Их взгляды встретились. Адолин не отвернулся. Он не мог отвернуться.

Наконец отвернулся Далинар.

— Оставь меня, пожалуйста.

— Хорошо. Великолепно. Но я хочу, чтобы ты обдумал мои слова. Я хочу, чтобы…

— Адолин. Иди.

Адолин стиснул зубы, но повернулся и ушел.

Я должен был это сказать, подумал он, выходя из галереи.

Но легче на душе не стало.

Глава двадцать пятая

Палач

Семь лет назад

— Так не годно, — сказал женский голос. — Для чего резать народ, доставая наружу то, что спрятал Всемогущий, и не без причины.

Кал застыл, стоя в переулке между двумя домами. Небо над головой было серым; зима пришла вовремя. Скоро Плач, сверхштормы налетали нечасто. Но для растений было слишком холодно, чтобы радоваться передышке; камнепочки проводили зимние недели, свернувшись внутри раковин. Многие животные впадали в зимнюю спячку, ожидая возвращения тепла. К счастью, сезоны длились всего несколько недель. Непредсказуемо. Так устроен мир. Стабильность настает только после смерти. Так по меньшей мере учили арденты.

На нем было толстое, подбитое ватой пальто из хлопка разрыв-дерева. Грубая, но теплая материя, выкрашенная в темно-коричневый цвет. Капюшон накинут, руки в карманах. Справа от него стоял дом булочника — семья спала в треугольном погребе у задней стены, впереди находился магазин. Слева от Кала находилась таверна, в которой всю зиму текли в изобилии лависовый эль и шлакпиво.

Недалеко от него болтали две невидимые женщины.

— Ты знаешь, что он украл у старого лорд-мэра целый кубок сфер? — сказала женщина, понизив голос. — Хирург говорит, что это подарок, но он единственный, кто стоял у кровати бедного Уистиоу, когда тот умирал.

— Но, как я слышала, есть документ, — сказал первый голос.

— Немного глифов. Не настоящее завещание. И чьей рукой написаны эти глифы? Самим хирургом! Не годно, что в этот момент рядом с лорд-мэром не было женщины-писца. Говорю тебе, так не годно.

Кал стиснул зубы, ему захотелось выйти и показать женщинам, что он слышит их. Отец бы не одобрил. Лирин не хотел становиться причиной раздоров или конфузов.

Но то отец. Так что Кал вышел из переулка и прошел мимо нанны Терит и нанны Релины, чесавших языки перед булочной. Терит, жирная женщина с курчавыми черными волосами, была женой булочника. Она, захлебываясь от удовольствия, пересказывала очередную клевету. Кал резко поглядел на нее и с радостью увидел смущение, на мгновение вспыхнувшее в ее карих глазах.

Кал осторожно пересек площадь, стараясь не поскользнуться на тонком льду. Дверь булочной с грохотом закрылась, обе женщины сбежали внутрь.

Однако радость продлилась недолго. Почему люди говорят об отце такие гадости? Они называют его сумасшедшим и отвратительным, но со всех ног бегут покупать заклинания и охранные глифы у приезжего аптекаря или торговца счастьем. Пусть Всемогущий пожалеет тех, кто действительно помогает людям.

Все еще кипя от возмущения, Кал обогнул несколько углов и подошел к ратуше, к стене которой была прислонена длинная приставная лестница; на ней стояла его мать и тщательно обрабатывала карниз здания. Хесина была высокой женщиной и обычно связывала волосы в косу, а на голову повязывала платок. Однако сегодня она надела поверх платка вязаную шапочку. На ней, как и на Кале, было длинное коричневое пальто, из-под полы которого выглядывала синяя кайма ее платья.

Она занималась несколькими свисавшими с крыши наростами, похожими на сосульки. Сверхштормы приносили с собой воду, а вода приносила крэм. Если ничего с ним не делать, крэм постепенно облеплял здание. И надо было регулярно его счищать, иначе крыша в любой момент могла обрушиться под его тяжестью.

Она заметила Кала, и на ее красных от холода щеках появилась улыбка. Узкое лицо, решительный подбородок, полные красные губы — она была красивой женщиной. По меньшей мере так думал Кал. Но уж красивее, чем жена булочника, в любом случае.

— Отец отпустил тебя с уроков? — спросила она.

— Все ненавидят отца, — выпалил он.

Мать вернулась к работе.

— Каладин, тебе уже тринадцать. Ты уже достаточно взрослый и не должен говорить такие глупости.

— Но это правда, — упрямо сказал он. — Только что я слышал, как разговаривали женщины. Они сказали, что отец украл сферы у светлорда Уистиоу. И еще они сказали, будто отцу нравится резать людей и вообще делать то, что не годно.

— То, что не годится.

— Почему я не могу говорить, как все?

— Потому что это неправильно.

— Это достаточно правильно для нанны Терит.

— А что ты о ней думаешь?

Кал задумался.

— Она невежественная и болтает о вещах, в которых ничего не смыслит.

— Верно. И если ты хочешь быть таким, как она, я не буду возражать против твоего языка.

Кал состроил гримасу. Говоря с Хесиной, надо было внимательно следить за своим языком; она любила выворачивать слова. Он оперся спиной о стену ратуши и какое-то время смотрел на вырывающиеся изо рта клубы пара.

Возможно, другая тактика сработает.

— Мама, почему люди ненавидят отца?

— Они не ненавидят его, — сказала она. Однако вопрос был задан спокойным голосом, и она продолжила: — Но он заставляет их чувствовать себя не в своей тарелке.

— Почему?

— Потому что некоторые люди боятся знания. Твой отец очень образованный человек; он может объяснить то, что многие не понимают. То, что им кажется темным и непостижимым.

— Но они не боятся торговцев счастьем и охранных глифов.

— Этих они понимают, — спокойно сказала мать. — Сжигаешь охранный глиф перед домом и отгоняешь от себя зло. Очень просто. Твой отец не дает больному заклинание, которое вылечило бы его. Он требует, чтобы человек оставался в кровати, пил воду, принимал лекарство и каждый день промывал рану. И это трудно. Они, скорее, во всем уповают на судьбу.

— Быть может, они ненавидят его еще и потому, что он часто не в силах вылечить человека.

— И это тоже. Если охранный глиф не сработал, ты можешь сказать, что такова была воля Всемогущего. Если пациент твоего отца умер, значит, виноват отец. Так они думают. — Мать продолжала работать, осколки камня падали на землю. — Они не ненавидят твоего отца — он слишком полезен. Но он не один из них и никогда не был. Такова цена за то, что он — хирург. Иметь власть над жизнями людей — большая и неприятная ответственность.

— А если я не хочу брать на себя такую ответственность? Что, если я хочу быть кем-то обычным, вроде пекаря, фермера или…

Или солдата, мысленно добавил он.

Несколько раз он втайне упражнялся с шестом, и, хотя то чувство, которое он пережил во время драки с Джостом, не повторилось, оружие притягивало и волновало его, придавало силы.

— Мне кажется, — сказала мать, — ты очень быстро поймешь, что пекари и фермеры живут не самой завидной жизнью.

— По меньшей мере у них есть друзья.

— У тебя тоже. Например Тьен.

— Он мне не друг, мама. Он — мой брат.