Завещание предков (СИ)

Там друзья, с которыми я лил кровь. Я хочу остаться с ними.

— Что же вы наделали, люди?

— Эй, тут находиться нельзя. Эй, ты меня слышишь?

Одетый в желтый жилет и каску рабочий подошёл ко мне.

— Что же вы наделали?

Он посмотрел на то место, где работал бульдозер, и сказал:

— Да, жаль. Такое дерево спилили. Наверно лет пятьсот стояло.

— Больше, больше оно стояло. Что же вы наделали? — Ком в горле разростался.

Рабочий подтолкнул меня к лесу.

— Ты, иди, не мешай. Тут газопровод пойдёт. К вам в посёлок и тянут его.

Я повернулся и побрёл назад. Сердце забивало болью.

Остановился, прислонившись к толстой берёзе. Боль чуть отпустила, как будто дерево забрало часть её.

С удивлением понял, что я вышел на место, где стояла деревня Заимка.

Ничего не осталось, нет даже намёка на то, что тут когда-то была большая деревня. Всё забрал лес. На месте, где стояли когда-то дома, росли молодые сосны. Бывшие огороды густо заросли березняком, а на еле заметной дороге торчали молодые осинки.

Вот так. Ушёл человек из деревни — не стало деревни. Всё забрал, или возвратил себе лес. От этой мысли стало ещё горше.

Что делать? Найти другого лешего и попросить вернуть меня назад, в то время? А вернёт ли?

Долго бродил по лесу. Всё искал другие древа. Тщетно. Найти может можно, если долго искать, но туда ли я попаду?

К посёлку вышел уже вечером. Зашел домой, взял деньги и пошел в магазин.

На столе, среди пустых бутылок, старый будильник, с треснувшим пополам стеклом. Обе стрелки, часовая и минутная смотрели вниз. Не время показывают, а моё состояние.

Водка кончилась, а забыться не смог. Не брала меня она. Половина стакана, и всё. На дне стакана осталась вся моя горькая жизнь.

Перевёл взгляд в окно. А там…

Лица тех, кто остался там, далеко в прошлом. Демьян, Кубин, Борис Велесов, Иван Бравый, Садов и Макар Степанович Лисин, Николай Александрович Ефпатин по прозвищу Коловрат…

Они смотрели на меня, а я на них. Грудь сжимает тоской.

Господи, за что?

В окне отражается лицо Кубина. Он улыбается, показывая вокруг себя.

— Славные предки у нас с тобой, Володя.

— Да, славные. Мои предки, и твои, Власыч.

Улыбается Лада:

— Ты должен вернуться. В свой дом. Тебя ждут.

Я дома. Но кто, кто меня тут ждет? Нет никого. Я один. По-прежнему.

Ефпатин, с рваным шрамом на лице, произносит:

— Дело надо делать по совести. По совести землю защищать.

Ты прав, легендарный герой.

Серьёзное лицо Бориса Велесова:

— Я вой. Мой отец вой и дед, все мои пращуры вои были.

Да, я вой. Всегда им был. Теперь я знаю всех моих предков, и не только до седьмого колена, всех.

Старое, всё в мелких морщинах, лицо бабушки Мяги.

— Через Смородину-реку перейдёт только мёртвый. А если через неё захочет перейти живой, вмиг мёртвым станет. Но увидеть Смородину можно и живому. Надо только пролить каплю крови нежити в воду любой реки. И эта река станет рекой Смородиной.

— Сказки это всё, баба Мяга, сказки, — говорил я тогда, во сне.

Я вздрогнул, поняв. Значит, вот что произошло на реке Линде! Моя кровь, попала в воду и превратила её в сказочную реку Смородину. Я же был нерождённым. Нежитью. А монгол окунулся в неё и превратился в мумию.

Вот так дела!

А Мяга из окна, с улыбкой, грозит мне пальцем:

— Делай всё с любовью. Даже с врагом сражайся с любовью. Не давай заменить в себе любовь на ненависть. Ненависть разрушает. Любовь созидает. Пусть будет ярость, но никак не ненависть. Помни об этом.

Помню. Всегда буду помнить.

— Вернись. Вернись живым, боярин. — В окне отразилось грустное лицо Софьи Гориной.

Эх, Софьюшка, я вернулся, только не туда куда хотел.

— История жестока, мой друг. — Эти слова заставили меня вздрогнуть. Из окна на меня внимательно смотрел протоиерей Григорий. — То, что уже вписано в книгу событий, уже не изменить.

Его глаза буквально буравили меня, отчего по спине прошла холодная волна. Хмель, что оставался вылетел из меня в один выдох.

— Это не повод заливать душу горькой! — Иван Петрович Кулибин погрозил пальцем. — Невместно русскому боярину опускать руки. Ты же русский офицер!

Его взгляд смягчился и он, улыбнувшись, произнёс:

— Ты сделал много, очень много. И не надо горевать. Жить надо, бороться надо.

Я хотел сказать, но он, внимательно смотря прямо в глаза, перекрестил меня:

— Храни тебя Господь, сын мой.

Уже растворяясь в пейзаже за окном, услышал его последние слова:

— Ты увидишь и всё поймёшь, когда придёт время.

Я ещё долго смотрел в окно, и ждал, но больше никого так и не увидел.

Меня обдало ветром, входная дверь скрипнула. Кто-то вошел в дом.

— Э, да ты тут совсем захирел.

Мой сосед и друг Куклин Василий Сергеевич сел за стол рядом, оглядел бардак на столе и хмыкнул:

— А мне сказали, что ты опять запил. Зашел, вот, и вижу — сидишь вроде трезвый, в окно как в телевизор смотришь. Ух, а тары-то! Да-а-а. Ну и что за причина на этот раз?

Он отодвинул пустые бутылки. Понюхал стакан, а затем выплеснул водку в раковину.

— Чего молчишь. Ладно, не хочешь говорить не надо. Но пить хватит, лады?

— Я уже бросил.

— Вот и хорошо. — Васька поднялся. — Сегодня Владимирская, а после ночь на Ивана Купалу. Поехали-ка, Иваныч, на Светлояр. Хоть развеешься. Там хорошо будет, ансамбли приедут, песни-пляски, много народу. Поехали?

Я, смотря в окно, пожал плечами. Светлояр напомнил мне о Китеже, и настроение опять упало.

— М-да. — Куклин посмотрел на меня, — Вот что, Иваныч. Пошли, с нами поедешь.

Глянул на часы:

— Давай приводи себя в порядок, мы тебя подождём.

А действительно, чего сидеть и горевать? Всё равно прошедшее не вернуть, только…

— Вы поезжайте без меня. Я позже буду.

— Ты уверен? Пить больше не будешь?

Я кивнул:

— Не беспокойся. Больше водки я не выпью. Хватит. И трезвый я. Давно причём.

По телу прошла тёплая волна, как будто прибавилось сил.

Васька улыбнулся:

— Вот и хорошо, вот и прекрасно. Приезжай, Иваныч, мы будем ждать. Сходим к источнику, глотнёшь святой воды, она тебе силы и настроение вернёт.

Он вышел, на пороге подмигнув. А я посмотрел на себя в зеркало, странно видеть в нём себя. А ведь своё отражение видел почитай десять месяцев назад, а странно то, что по этому времени в зеркало я смотрел позавчера. Стал сам на себя не похож. Для начала в парикмахерскую заеду, подстригусь.

Вдруг затрещал мобильный телефон, немного напугав меня. Как же я отвык от всего этого. Смотрю, кто звонит — хм, это Солонин, мой начальник отдела. В душе стазу похолодало.

— Слушаю.

— О, Иваныч, ну наконец-то ответил. Слушай, хорошие новости! Твой вопрос снят. Мы убедили прокуратуру в правомерности применения тобой оружия.

— Стоп, что, решили до суда не доводить?

Трубка засмеялась:

— Какой суд? Забудь. Дело закрыли. Ты ведь две жизни спас, хоть и отнял при этом одну, пристрелив того урода. Ну, по общему мнению наших, каждый пристрелил бы эту сволочь. — Трубка, вдруг зашептала. — Я сам, лично пристрелил бы его. Раза два. Да ты первый успел. Кхм… ты только… это. Не вздумай сказать кому нибудь, ладно? А то знаю я тебя, остряка!

— Ладно, спасибо тебе, Ильич. Хорошие вести за последнее время.

Солонин опять рассмеялся и, на прощанье, сказал:

— Ладно, пока. Ты теперь в заслуженном отпуске. Хоть в первый раз нормально отдохнёшь.

— Пока.

Новость действительно хорошая. А я думал всё, в лучшем случае я безработный. Но я не жалею, что пристрелил эту сволочь. Опять бы вышел условно-досрочно и взялся за старое, как уже бывало. Я терпеть не могу насильников, а этот ещё и убийца. И таким срок сокращают!

И, слава Богу, что я тогда успел первым. Как увидел его на жертве, так и выстрелил.

Чёрт!

А ведь ещё тогда я видел в прицеле врага, как через оптику. Это что, предки мне помогали уже тогда? Или это в крови?