Война темной славы

Я понимал, что это очень плохо, но мой запас метоланта почти закончился. Вместе с лихорадкой начался бред, и я был уверен, что живым отсюда не выйду. Но, как оказалось, именно болезнь меня спасла.

Я плохо помню дни после бурана, а если и помню — то лишь отрывочно. Оказалось, буран так хорошо замел мои следы, что охотники Кайтрин просто проскочили мое убежище, так и не заметив меня. А потом, в своем лихорадочном состоянии, я брел прямо на запад и проскочил мимо входа на перевал. Каким-то образом я понял свою ошибку и свернул на юго-восток, где и встретился с флангом охотничьего отряда.

От стрелка, охваченного лихорадкой, не приходится ждать хороших выстрелов, и я просто не помню, как и где я стрелял, хотя мой запас стрел сократился до пяти штук. Знаю только, что не убил ни одного из тех, кто охотился за мной, потому что мы вели бой на бегу. Я почти превратился в животное, инстинктивно понимавшее, как лучше спрятаться от охотников, когда они охотятся толпами, потом кинулся и перестрелял тех, кто отстал.

Я уже добрался до северного подножья гор Бореаля, как раз с запада от перевала, и уже двигался через редкий лесок, когда меня выследило, наконец, основное ядро их своры. Я помню, как заметил тени, перелетающие от одной сосенки к другой, и услышал хруст наста под ногами. Камень, вплавленный в Цамок, мягко светился, отражая слабый свет луны. Это свечение выдавало меня врагам, но мне было наплевать, потому что я мог достать их единственным способом — если они окажутся в пределах действия меча.

Последняя четверка была ловкой и упорной. Я парировал копье, направленное на меня справа, потом поднял Цамок и взмахнул им, описав широкую дугу, и этим взмахом рассек позвоночник бормокина в области талии. Он рухнул, проломив толстый наст, а я вихрем развернулся налево и левой рукой нанес сильный удар своим длинным ножом. Я неглубоко разрезал врагу бок. Я все старался еще повернуться налево, чтобы закончить начатое, но тут наст проломился под моими ногами, и я по колено ушел в мягкий снег. Всем телом я мог вертеться в разные стороны, но ноги мои оказались связанными, и я свалился на правый бок, а Цамок глубоко ушел в снег.

Бормокин навис надо мной сверху, обеими руками занес свой длинный нож, нацеливаясь вогнать его мне в живот. Я зарычал и стал доставать Цамок. Я старался вытащить ноги, но они провалились глубоко. Я взглянул в зловещие глаза бормокина и понял, что мой бой закончен.

Потом в меня врезался жужжащий вихрь и что-то блеснуло в ночи. Бормокин вскрикнул и схватился за глаза. И бросился прочь, спотыкаясь и ломая наст. Снова послышался жужжащий звук, почти такой же, и иссяк, напоследок издав влажное чмоканье. Ослепший бормокин перестал стонать и дугой выгнул спину — в нее до середины воткнулся металлический крест. Враг шлепнулся мордой вперед и замер.

Снова раздался жужжащий звук, и я понял, что у меня, вероятно, смертельный приступ лихорадки, потому что только в бреду можно было увидеть существо, которое уселось мне на живот. Существо ростом в полтора фута, целиком одетое в скафандр из блестящих черных сегментов — как у насекомого, сложило на груди все свои четыре лапы. Его четыре крыла, как у стрекозы, сложились на спине и отогнулись книзу. Изо лба торчали две антенны, позади них всю голову покрывала жесткая щетка волос. Существо рассматривало меня двумя блестящими многогранными глазами.

— Скорее, скорее! — пропищало оно тонким голосом. — Жив, он жив. Скорее!

Я слышал приближающиеся тяжелые шаги, с хрустом ломающие корку наста.

— Вот свиньи эти бормокины, весь наст проломили.

Я узнал голос и повернул голову в сторону идущего.

В лунном свете белые волосы и серебряные глаза Резолюта радужно светились. Я протянул к нему левую руку. Я хотел позвать его по имени, но слова застряли в горле. Я опустил руку на грудь и заплакал.

Резолют с улыбкой присел на корточки рядом со мной:

— Да успокойся ты, Хокинс. Ты ведь обещал освободить Воркеллин, и я должен позаботиться, чтобы ты жил долго и выполнил свое обещание.

Резолют взвалил меня на длинные сани — на таких ездят зимой. Их обычно тянут собаки, но в данном случае — я могу ошибаться, учитывая мое состояние, — я совершенно уверен, что часть пути нас тащили бормокины, которых Резолют магическим способом вернул к жизни.

Его магии не хватало, чтобы вылечить меня, но его товарищ помог мне восстановить здоровье. Спринт был на самом деле эльфом, он собирал метолант и другие травы, скрытые под толстым слоем снега — глубиной в фут. Он каким-то образом чуял, где они растут, и еще Резолют рассказал мне про такое свойство эльфов: бывает, они просто чувствуют, что им надо оказаться в каком-то месте, и они сразу туда отправляются.

— После твоего отъезда из Ислина Спринт разыскал меня и сказал, что он точно знает — вместе со мной он должен быть в Авролане, чтобы спасти тебя. — Воркэльф покачал головой: — В его словах сомневаться нельзя, и представь себе, если будешь от него отмахиваться, он пристанет, как чума.

— Да, я отличаюсь очень большим упорством, — эльф положил нижние лапы на бедра, пока верхними лапами зашивал разрез в моем черепе. В мерцающем свете Небольшого костра, разложенного Резолютом, я увидел, что Спринт вовсе не черный, а темно-красный, а глаза у него рубиновые. Волосы черные, кожа между сегментами скелета имеет цвет сухой крови. Это существо часто улыбалось и обращалось со мной очень осторожно; его огорчало, что на месте ран у меня останутся шрамы, и он не хотел меня ничем больше расстраивать.

Резолют пришел на север через перевал. Сначала сани тащили заговоренные волки, но когда он убил одного из них, остальные превратились в бормокинов.

— Мне так неловко, что я воспользовался услугами волков.

Он считал — и я согласился с ним, когда оправился от лихорадки, — что Кайтрин непременно устроит засаду на перевале, чтобы помешать моему бегству. Чтобы расстроить ее планы, мы двинулись на юг через горы Бореаля. В пути мы перешли через высокогорные перевалы, которые хоть и ненадежны, но нас не предали. В результате мы спустились на Призрачные Границы почти на севере Воркеллина. И тут Спринт подвел нас к коням, на которых мы добрались до крепости Дракона.

Наверное, всему причиной была моя крайняя слабость, но крепость показалась мне самым прекрасным на свете зданием. Меня не было всего месяц, но почти все бреши в стенах были расчищены от обломков, стены перестраивались. Более того, крепость расширили, и новые стены были воздвигнуты вдоль зигзагообразной линии.

Внутри в городе тоже шла реконструкция. Хотя еще оставались пустые места, где войска Кайтрин разрушили здания, но улицы были расчищены и жизнь, судя по всему, текла нормально. На веревках сушилось белье, окна украшали горшки с цветами, стены многих зданий сверкали новой краской.

Из всего отряда вернулся один я, но, казалось, жителей города это не смущало. Солдаты меня приветствовали, дети бежали перед моим конем, выкрикивая новости о моем возвращении. Спринт ускакал вперед — видимо, чтобы предупредить барона Дракона о моем возвращении, потому что Дотай Каварр встретил меня у ворот башни. Он помог мне спешиться и войти в здание, меня снова поместили в те же комнаты, которые я занимал до отъезда.

Отдохнув, я рассказал Каварру и принцу Скрейнвуду о нашем походе. Мой рассказ не был таким логичным и последовательным, как сейчас, скорее он напоминал бред сумасшедшего. В то время я действительно был измучен и, рассказывая им обо всем, что с нами случилось, еще раз пережил горе от потери друзей, что меня подкосило, и дух мой был подавлен.

Я свалился в лихорадке, и Дотан Каварр приказал ухаживать за мной. Он настаивал, чтобы я остался его гостем, пока не выздоровею. И только позже я узнал, что он сделал это по приказу принца Скрейнвуда, хотя, я думаю, что такой человек как Каварр сам знал, как будет лучше.

Мне действительно было там неплохо. Ней и Ли давно уже уехали на юг, в Вальсину, спеша попасть домой до наступления зимы. Но все равно в городе было полно знакомых, и меня многие навещали, а Каварр с большой радостью демонстрировал мне, как идет восстановление города. И даже Резолют и Спринт ненадолго задержались; они уехали на корабле в Ислин, когда стало известно о триумфальной победе принца Августа в Окраннеле и его возвращении.