Колдун

– Когда-то, очень давно, – не обращая внимания на ее растерянный вид, продолжал Выродок. – Город Славенск разрушили беды и пожары, и тогда, надеясь избегнуть полного уничтожения,, старейшины городища решили обмануть судьбу. Они надумали дать Славенску новую жизнь и новое имя. Для этого они вышли на дорогу, схватили первого встречного отрока и, невзирая на его мольбы, зарыли его под городской стеной.

Полева стиснула пальцы, шепнула:

– Зачем?

Не глядя на нее, Выродок угрюмо скривился:

– Они дали городищу имя этого отрока, и отныне Славенск зовется Детинцем. Ты думаешь, эти старейшины были очень жестоки?

Полева кивнула.

– Ошибаешься. Они были мудры. – Болотник приподнял ее лицо, взглянул в глаза. – Они ведали, что никто не сумеет прочно встать на ноги, если в нем не заложены человеческие плоть и кровь.

Он замолчал. Не понимая, какое отношение история Славенска имеет к разговору о Ярополке, Полева прошептала:

– Я не понимаю…

– Почему же ты думаешь, что новый Бог прочно восстанет на Руси, если мы не положим к его стопам плоть и кровь его врагов?

– Потому что он не желает этого, – не раздумывая, отозвалась Полева. Для нее оказались откровением и знания Выродка о новом Боге, и его доверительный тон. Таким колдун становился ближе, понятнее и намного желаннее. Она робко потянулась, пригладила ладонью его встрепанные волосы. Отшатнувшись, будто от змеи, болотник вскочил. Былого добродушия как не бывало:

– Я тоже не желал никому зла, я тоже любил, но однажды люди показали мне свое истинное лицо! И теперь я не успокоюсь, пока не отомщу! И если для этого мне понадобится убить всех князей и привести на Русь, одного за другим, всех богов – я сделаю это! С твоей помощью или без нее!

Возможно, раньше Полева испугалась бы его ярости, но теперь лишь пожалела. Болотник был могуч и одинок. Как он жил без родичей и дома, без любимой и друзей, и даже веры? Его великие замыслы были обречены, а порожденные местью силы в любой миг могли изменить…

– Скажи – что ты будешь делать, когда добьешься своего? – неожиданно спросила Полева. Она не стала говорить «если добьешься» – к чему злить болотника еще больше?

Сверкнув глазами, он замер. Мечтая о мести, он еще не задавал себе этот вопрос и потому не сразу нашел ответ. Месть заставляла его жить, ненависть давала силы, презрение воодушевляло…

– Наверное, я умру, – негромко признал он. Тихо всхлипнув, Полева шепнула:

– Тогда ты уже давно мертв…

Не в силах выносить ее сдавленного голоса и исходящей из нее покорной силы, Егоша вышел за дверь. Не ведая, куда идти, он зашагал к княжьему терему. Напоминая об оставленных врагом следах, кожу на раненой щеке саднило, но слова глупой и странной мерянки заставляли забыть о боли. Неужели она права и вся его жизнь не более чем медленное умирание? Нет, этого не могло быть!

В тереме Егошу уже ждали. Пропуская колдуна в горницу и с почтением взирая на его разорванную щеку, стражники у княжьих дверей учтиво посторонились. Сидящий за столом Владимир вскочил, расцвел в улыбке:

– Быстро ты оклемался! Рад, рад…

– Я и сам рад, – буркнул Егоша.

– Добрыня сказал – ты больше не пойдешь в Родню?

– Может, и не пойду. Не Добрыне решать.

Хоть Егоша и шел к князю, но почему-то разговаривать с ним не хотелось. Однако было надо, и, вздохнув, он коротко отчитался:

– Блуд говорит, будто Ярополк собрался к печенегам. Если тронется в путь, воевода пустит красного петуха под одну из родненских изб. А идти твой брат собирается Росью, так что надо бы на ее порогах людей поставить…

Владимир вглядывался в лицо болотника. Изрезавшие его щеку царапины делали колдуна неузнаваемым, но уверенный и певучий голос болотника оставался прежним.

– Добрыня советует простить брата и решить все миром, – вставил князь.

– Умно, – кивнул болотник. – А то, боюсь, наши засады его не словят. У него нынче хороший советчик появился.

Владимир уже слышал о суме и коте-оборотне, но в эти слухи не верил. Вот только заключить с братом мир он и сам был не прочь. Отдал бы братцу худые земли, где-нибудь у северян, посадил бы его князем над малым народцем да приглядывал за ним. А убийства родича ни боги, ни люди не простят. Уж лучше и впрямь, как советует Добрыня, порешить дело миром. Интересно, что скажет болотник?

Поднявшись, Владимир потер руки:

– Я тоже желаю мира. От души желаю. Что скажешь, если отправлю к брату гонцов с грамотой, где буду предлагать ему мир и долю?

Эта простая и в то же время верная мысль не приходила Егоше в голову. Конечно, гонцов Владимира могли убить, но зато Ярополк убедился бы в искренности намерений брата. И остался бы жив, как хотела Полева. Поймав себя на этом, болотник досадливо поморщился. Почему его беспокоили речи мерянки? Кто она такая?! Жалкая раба, недостойная даже высказываться при хозяине, из-за похоти сбежавшая за полузнакомым ведуном… «Не из-за похоти, из-за любви», – возмутилось что-то внутри него, но, отбросив ненужную нынче доброту, болотник резко ответил:

– Скажу, что ты очень умен и добр, князь. Тебя многие боятся, но за подобный поступок тебя станут любить.

Обрадовавшись, Владимир хлопнул в ладоши:

– Значит, так тому и быть!

«Да, – подумал Егоша. – И Полеву посылать не надо». И вдруг разозлился. Он слишком пекся о бабе… Так, словно хотел ей верить, а верить нельзя было никому… Лишь нежитям!

Перебивая его мысли, Владимир заходил по горнице:

– Вот только кого послать? Надо, чтобы посол оказался таков, дабы Ярополковы мужи сгоряча его не убили.

Егоша поднялся. Идти с мирной грамотой – это не то что с подлым умыслом. На это Полева согласится с радостью, а заодно и он отдохнет от ее неуемной любви.

– Есть у меня гонец, князь, – с поклоном произнес он. – Пиши грамоту!

ГЛАВА 44

Не считая себя виноватым, Варяжко не хотел оправдываться. Молча замерев посреди горницы и силясь не глядеть на Ярополка, он открыто глазел на Блуда. То ли смущаясь под пристальным взглядом нарочитого, то ли уразумев чудовищность своей задумки, предатель совсем сник. Он сидел рядом с князем, но, несмотря на почетность места, казалось, что судили именно его. Понуро опущенные плечи воеводы и его бегающие глаза заставили задуматься даже Ярополка. И если бы не странный Варяжкин спутник, князь отпустил бы нарочитого. Но, выступая вперед, роднинские старейшины один за другим отрекались от черноглазого:

– Не знаю его. Не знаю. Не знаю…

Последним вышел седой, словно лунь, старик с длинной бородой и маленькими подслеповатыми глазками. Шаркающей походкой, подволакивая ноги и тяжело опираясь на клюку, он приблизился к черноглазому пленнику и прошамкал:

– Это находник, князь… У нас таких нет. Только после его слов нелепое обвинение Блуда показалась Ярополку правдиво жутким.

– Но почему? – чуть не плача, спросил он у Варяжко. Вздрогнув, нарочитый поднял честные глаза:

– Меня оговорили, князь, – и, метнув быстрый взгляд на Сирому, поправился: – Нас оговорили…

Ярополк мог вынести бурчание Блуда, измену киевлян и даже предательство нарочитого, но такой откровенной лжи – не сумел.

– Увести их! – приказал он. – В поруб! Варяжко схватили, потянули к выходу. В отличие от Сиромы, с ним обращались осторожно. Любя нарочитого и ведая его честность, не многие поверили Блуду. Однако князь поверил, а нынче настали не те времена, чтоб противоречить князю.

Стряхнув с себя чужие руки, Варяжко рыкнул:

– Сам пойду!

И двинулся к выходу. Он был рад, что постыдное судилище подошло к концу. Если Ярополк поверил Блуду, значит, так тому и быть… Пусть смерть, пусть клевета – в светлом ирии все станет другим, таким, как задумал великий Прове. Там никто не посмеет назвать его, Варяжко, предателем.

Неожиданно все происходящее показалось Варяжко глупым и бессмысленным, словно нарисованные неловкой рукой ребенка картинки, но, проходя мимо Блуда, он не удержался. Остановившись так внезапно, что следовавшие за ним кмети ткнулись в его широкую спину, нарочитый угрюмо пробежал взглядом по бледному лицу предателя. Страх исчертил щеки воеводы мелкими морщинами, мерзким червем заполз в его голубые, почти прозрачные от ужаса глаза. Варяжко вспомнил Выродка, усмехнулся. От подобного хозяина Блуду не приходилось ждать добра. Воевода попал в худшую из ловушек и теперь навряд ли сможет выбраться из нее. Смерть послужила бы для него избавлением, хотя Выродок не оставит его в покое и после смерти…