Последняя Утренняя Звезда

— Пообещай мне, Уртред, что если царство Ре вернется, ты пойдешь в Тралл. Сейчас там все пусто, уничтожено демоном. Но пирамида из черепов стоит, как и раньше. Мое тело лежит рядом с черепом Манихея. Сожги его как положено, по ритуалу, и я попаду на небеса.

— Обещаю, — ответил Уртред. — И может быть Ре сжалится над тобой.

— Спасибо, ты хороший товарищ, и в жизни и в смерти. Прощай, я должен идти, бродить по этим серым равнинам. Там я найду отца и Манихея, и всех остальных, у которых нет могил и которые не могут отдохнуть.

Сказав последние слова он поплыл к обоим мужчинам. Никто их них не мог отступить влево или вправо, чтобы дать ему дорогу. Оба сделали пару шагов назад, но он плыл на них, не останавливаясь; потом, казалось, просочился сквозь них и оказался на другой стороне.

Они повернулись и какое-то время смотрели, как он медленно идет по мосту к Серым Равнинам и исчезает из вида.

— Ну что ж, мое желание исполнилось: он проклят, по-настоящему, — сплюнул Фаран. — Пошли. — Он подтолкнул Уртреда алебардой.

Они опять пошли дальше по арке моста, взбалтывая ногами туман, который, как вода, переливался через край и пенистыми волнами падал в пурпурные глубины Хель.

Уртред заговорил, не поворачивая головы к своему старому врагу. — Фаран, когда твой повелитель придет на землю, таким будет весь мир. Солнце уже умерло, а мир, как и огонь, горящий в сердце каждого человека, превратится в холодные угли. — Он взглянул на серое небо. — Место без огня, желания, жизни.

Фаран уставился в спину жреца. Он видел все секреты его сердца, видел и отчаяние, овладевшее жрецом. Князь вздохнул: в ноздри ворвался затхлый воздуха, дыхание старика, простудное и затрудненное. — Ты не прав. Будут желания, — гулким голосом сказал он. — Твои желания, твои страсти, жрец, и таких же как ты, созданий огня; но огонь может гореть, только пожирая сам себя: он несет в себе семена собственной гибели. Зато создания Червя бессмертны, они восстанавливают сами себя: чтобы обновиться, создать себя заново, нам нужна только кровь. Благодаря ей мы сможем вечно жить во мраке Исса.

Уртред тряхнул головой. — Ты что, на самом деле думаешь, что твой повелитель считает тебя чем-то лучше навозного жука? Да как только он появится на земле, он смахнет с нее тебя и таких как ты. Ваши души у него и так есть: об этом он позаботился. Чего ради он будет сохранять пустые оболочки?

Он остановился и обернулся. — Посмотри на себя: твое тело гниет; не так как гнет плоть, но как кожаный манекен, набитый опилками, который медленно распадается на куски. Но мы, создания Ре, другие; хотя мы сгораем и, умирая, действительно становимся углями и золой, наша душа не умирает, но только очищается огнем: она поднимается из пепла и летит в солнечный дворец Исса. А ты никогда не полетишь. Исс давно отобрал у тебя душу, и когда эта занятая жизнь, за которую ты так цепляешься, закончится, тебе не останется ничего, кроме вечной тьмы.

— Замечательная речь, — усмехнулся Фаран, — но хотя время умерло, песок еще бежит: Исс спускается на землю, во всем своем величии. Вперед.

Уртред повернулся и без единого слова пошел дальше по крутой арке моста.

Они шли и шли, и все это время дворец не приближался, но тут, внезапно, зачернел над их головами, его стены светились серым светом, который то усиливался, то ослабевал, как если бы над ними проходили невидимые облака. Но не было ни солнца, ни луны, свет которых мог бы освещать их, так что сами стены казались сделанными из мерцающей тени. Мост, превратившийся в узкий пандус, поднимался вверх, уходя в недра здания. Где-то на середине пандуса лежала фигура, лицом вниз. Позади ее находилась арка, за которой тысячи серых теней беспорядочно двигались по двору, окруженному высокими полупрозрачными стенами.

Фаран и Уртред стал взбираться на пандус, туда, где лежала неподвижная фигура. Подойдя, Фаран ударил ее ногой и она перевернулась на спину. Точное подобие Джайала Иллгилла, но совершенные черты лица обезображены черными и пурпурными пятнами. Чума. Это Двойник, не Джайал.

— Он никогда не вернется туда, откуда пришел, — сказал Уртред, глядя на дворец.

— Возможно духи не разрешают вернуться тем, кто убежал, — ответил Фаран, указывая на арку.

Духи, заметив их, толпились у ворот дворца, закрывая дорогу; виднелись только бледные лица и шеи, вытянутые в бесконечном молчаливом крике. Но никто из не пытался выйти наружу, чтобы встретить захватчиков: как будто какой-то невидимый барьер удерживал их на пороге.

Уртред посмотрел на Фарана, князь кивнул. Жрец переступил через труп Двойника и пошел вперед, лорд-вампир за ним. Теперь до них донеслось бормотание призраков. Подойдя к воротам Уртред, инстинктивно, поднял Жезл повыше, и духи отпрянули от входа, образовав улицу, в которую вошли он и Фаран. Плотной стеной призраки стояли по сторонам, шипя и бормоча.

— У него Жезл…

— Жрец Огня, освободи нас…

— Верни нас обратно в Мир Света…

Но оба человека не обращали внимание на них и шагали вперед, не глядя ни влево, ни вправо. Вслед за ними летели злые ругательства и проклятия.

Они прошли через ряд арок, и опять вышли на открытое пространство, оказавшись в обширном дворе, с туманными сводчатыми галереями и проходами с каждой стороны. Над ними поднимались вверх искаженные туманом силуэты башен, их темные тени падали на дорогу, человек и вампир шли вперед через странный, как будто составленный из многих полос свет, в котором призраки то появлялись, то исчезали.

Какое-то шестое чувство сказало Уртреду, куда идти: он повел Фарана через двор в один из сводчатых коридоров. Еще больше призраков ожидали их там, шепчущих, пытающихся схватить за руки, как нищие, просящие подаяния, жаждущие прикосновения света. Не обращая на них внимания он шел мимо.

Пошли знакомые лица, как если бы он шел по дороге своих собственных воспоминаний, на которой появились его учителя и мучители, послушники и монахи из монастыря Форгхольм, расплывшиеся лица сотен людей, которых он повстречал в ту безумную ночь в Тралле, народ из Годы и Лорна.

И, конечно, Манихей, его учитель и проводник. Он выскользнул из голубовато-серых теней. Как только он появился, все остальные призраки исчезли.

Уртред низко поклонился. — Учитель… — начал он. Но Манихей остановил его, подняв руку. — Сынок, я думал, что никогда больше не буду говорить с тобой. Но ты пришел в царство смерти, бросив вызов пророчествам и судьбе, и привел с собой Смерть. — Он указал на Фарана.

— Ах, учитель, я спрашиваю себя, не стал ли я сам таким, как этот ужасный лорд, Смерть. Все, чего бы я не коснулся, или просто подошел близко, умирает. Посмотри, эти призраки вьются вокруг меня как комары на исходе летнего дня. Только одна может вернуть меня к жизни, оживить. Та, о которой ты сказал мне в ту ночь в Тралле: Светоносица.

Манихей печально кивнул. — Да, я боялся этого, но все так и произошло. Я видел, как судьба ведет тебя к ней, но вместо того, чтобы видеть в ней полубогиню, ты увидел только женщину. Я видел, как ее тело и грация мучительно искушали твое сердце, давно замкнутое на замок, и как ты забыл все жреческие клятвы. Я видел многое из того, что должно было последовать вслед за этим. Но только не то, что ты последуешь за ней сюда, в обитель смерти.

Призрак отвел взгляд, в первый раз в жизни, или в смерти, не в состоянии встретить горящий взгляд ученика.

— Что ты хочешь сказать? — спросил Уртред.

— Ах, я внушил тебе беспочвенную надежду и тем самым уничтожил тебя, Уртред. Да, я вызвал тебя в Тралл. Я предвидел время, когда не будет ни дня, ни ночи, но только бесконечная полночь; знал, что ты единственный человек во всем мире, чья сила равна моей, что ты и Таласса — единственный шанс предотвратить победу тьмы. Но я не сказал тебе, насколько ничтожно мал этот шанс. Это была даже не надежда, но мысль о надежде. И отчаяние затемнило эту мысль. Мои худшие страхи стали реальностью: свет солнца померк.

— Не надолго, учитель.