Другая Грань. Часть 2. Дети Вейтары (СИ)

Из потрёпанной торбы странник извлёк массивный золотой кубок.

— Надобно выгравировать на нём какое-нибудь изречение, достойное благородных господ. Что-то вроде "Вера и верность" или "Высокий, как небо".

— Всегда рад услужить. Две дюжины ауреусов за работу.

Низенький кожевник с завистью поедал глазами кубок. Похоже, алчность в его характере жила бок о бок со скупостью.

— Конечно, почтенный, какие могут быть споры. Надеюсь, к обеду третьего дня работа будет выполнена?

— Непременно! — энергично кивнул Тесла и повернулся к Бюйтену. — Вот видите, почтенный, купец не торгуется, ибо понимает, что труд должен быть достойно оплачен.

— Да, но с него ты берёшь вдвое меньше, чем хочешь взять с меня, — желчно возразил кожевник.

— Так ведь он просит короткий девиз, а для тебя я должен выписать на блюде целое поздравление. Согласись, это стоит дороже. Почтенный Теокл за такую работу не отделался бы четремя дюжинами золотых монет.

— Хорошо! — важно провозгласил коротышка. — Братство кожевников, интересы которого я имею честь сейчас представлять, заплатит за работу столько, сколько ты попросил, Тесла. Но всё должно быть готово к полудню третьего дня.

— Обязательно и всенепременно, почтеннейший, — отвесил лёгкий полупоклон мастер-гравёр.

— Желаю вам здравия и бодрости, почтенные. Я ухожу в твёрдой надежде получить заказанное в надлежащем качестве и в срок.

— А может, останетесь? — предложил Тесла. — Я намерен угостить почтенного гостя кружечкой белого пива и послушать, что нового происходит в мире. Составите нам компанию?

— Благодарю за предложение, но вынужден отказаться. Дела, дела…

С силой толкнув тяжёлую дубовую дверь, коротышка покинул лавку. Тесла и Теокл переглянулись.

— Итак, кружка белого пива и дружеская беседа, — подвёл итог гравёр. — Я только лавку закрою.

Заперев дверь на мощный железный засов, Тесла проводил гостя в заднюю комнату.

— Здесь нам никто не помешает, друг мой. Учеников сегодня я уже давно отпустил, Вичи тоже нет дома, она со своим парнем пошла смотреть на выступление бродячих жонглёров.

— Парнем? — удивился Теокл, присаживаясь у круглого стола.

— А что тут такого? Девка третью осьмицу разменяла, пора уж и своей семьёй жить. И парнишку себе присмотрела путёвого: Ко, сын мастера Тима. Я Конеком доволен: умный парень, работящий, ремесло своё знает. К старшим почтителен. Одна беда — не нашей веры.

— И что делать будешь?

— Как чего? Мы уж с Тимом сговорились обо всём. После Илока он сватов ко мне зашлёт, отдам дочку за Конека, чего уж от добра добра искать. Люб он ей, это главное. Что ж я буду девке жизнь ломать?

Тесла, под разговор выставлявший на стол из продуктового шкафа всякую снедь, неожиданно остановился и, внимательно глядя в лицо Теоклу, спросил:

— Благословишь?

— Как не благословить, — не раздумывая, ответил священник. — Если любят друг друга и человек хороший, то пошли им Иссон счастья. В том, что веру свою дочь твоя сохранит, мы с тобой уверены, не зря же ты её Вичей назвал.

Тесла родился в Хланде, на тамошнем языке слово «вера» и звучало как "вича".

— А может, ещё и мужу своему глаза откроет, — подвёл черту Теокл.

Гранильщик облегчённо вздохнул, видимо, он в глубине души опасался, что предполагаемый брак вызовет недовольство священника.

— Добро бы, если так, — пробормотал он, разливая по кружкам пиво.

— И как ты пьёшь эту гадость? — скривился священник, наблюдая за мутной белой струёй. Уроженец Торопии, он отдавал предпочтение виноградному вину.

— Привык, — усмехнулся гранильщик. — Я ведь здесь, в Толе, считай что четыре полных осмии вёсен прожил. Совсем толийцем стал. Молодёжь меня за чужестранца не принимает. Только старики ещё помнят, откуда и когда в городе появился. Ну, давай всё-таки выпьем за встречу.

— Давай.

Глиняные кружки глухо стукнулись друг о друга.

— Какие ещё новости в городе, кроме свадьбы?

— Есть новость, но очень плохая. Третьего дня драконоловы привели в город пленного синего дракона. Инквизиторы хотели его выкупить и убить, но не успели: дракона перекупил ланиста из школы Ксантия. Не иначе как хочет устроить на Арене большое представление…

Идея Льют встретила у инквизиторов горячее одобрение. Отец Сучапарек выделил три отряда для расспросов окрестных крестьян, по одному инквизитору и полудюжине воинов в каждом. С первым, который возглавлял сам отец Мареш на юг поехал Глид. Бараса влился в западный отряд, который возглавлял длинный как жердь отец Ширл. Ну, а на север, за реку поехал Реш. Его отряд возглавлял почему-то инквизитор из ордена Пламени, отец Трвай. Отпустить с ними юного пройдоху было наиболее безопасным: из всех пришедших освобождать Ская именно Реш был самым безразличным к учению Изона. Он скрывался не от преследования за убеждения, а от закона вообще. Разумеется, его спутники прекрасно об этом знали, но пока не возникало сомнений насчёт безопасности собственному имуществу, прикрывали на это глаза. В конце концов, не все воры — отъявленные мерзавцы. Кто-то запускает руку в чужое добро, потому что не может иначе оградить себя от голода, холода и беспросветной нужды. В изонистском приюте эти напасти никому не угрожали, а потому считалось, что проблема воровства в них как бы решается сама собой.

Как и предполагал Олх, поездка абсолютно ничего не дала. Крестьяне испуганно косились на воинов, били поклоны и невпопад лопотали какую-то ерунду. Наёмники, изображая активность, время от времени задавали какие-нибудь вопросы, а потом многозначительно кивали, морщили лоб, всячески изображая бурную умственную деятельность. Инквизиторы Меча, казалось, были готовы нюхать след и рыть землю. Закончив опрос в одной деревне, галопом гнали лошадей к следующей, поторапливая подчинённых. А вот старенький, седенький отец Трвай, напоминавший Решу благодушного дедушку, никуда не торопился, вопросы задавал с ленцой, а ответы слушал в пол уха. Парень в душе потешался на безобидным старичком, пока тот не пояснил ему, указывая на очередную приближающуюся деревню:

— А это, сынок, Опута. Я её хорошо помню, тут года три назад я мельника уличил в изонистской ереси.

— И что? — для порядка полюбопытствовал Реш.

— Как положено: приказал загнать в мельницу со всей семьёй, забить двери, да и сжечь во славу Аэлиса.

— Все были изонистами? — побледнев, выдавил из себя молодой человек.

Отец Трвай улыбнулся доброй и ласковой улыбкой.

— Да кто ж ведает то? Мельник — точно изонистом был, а семья… Уж больно велика, разбираться долго. Чего время-то в пустую тратить?

— Но, может, там были невиновные?

— Как не быть, сынок. Младенчиков там двое были — уж точно невинные, несмышленые.

— И их тоже сожгли? — ужаснулся Реш.

— А как же. Что ж с ними ещё-то делать? Они ж не всегда младенчиками будут, глядишь, вырастут, мстить начнут. Заразу, сынок, надо выжигать без жалости и широко, чтобы духу её не оставалось.

Вор почувствовал, что ещё немного откровений инквизитора и его вырвет прямо на холку лошади.

— Что-то ты больно чувствителен для наёмника, — неодобрительно покачал головой отец Трвай.

— Молод ещё, — пробасил один из инквизиторских стражников. — По молодости все сначала чувствительные. А потом ничего, привыкают. Бывало, всего одну весну парень провоевал, а на шее ожерелье из отрубленных ушей. Вроде оберега, значит.

— Суеверие это, — наставительно заметил инквизитор.

— Дак всерьёз это никто и не воспринимает. А только всё равно на душе как-то спокойнее, когда в бой идёшь. И, опять же, уважение к тебе: уши-то берешь с тех, кого своей рукой…

— Больше с баб да детёнышей, — хмыкнул другой стражник.

К счастью для Реша, отряд уже въезжал в деревню.