Зеркало сновидений

Нет, милая, не мог. И твой голос, в котором сквозит желание меня убить наиболее циничным способом, мне дороже любого ласкового шёпота, который я от тебя слышал. Самое главное, что ты сейчас сидишь на кровати в ночной рубашке и ругаешь меня последними словами, а не смотришь в горящие голубые глаза ледяного дракона.

Не отвечая ничего, даже не выключая мобильник, я опустился прямо на пол, словно мои ноги растаяли подо мной. Образы покрывающихся инеем плит постепенно растворялись в моём сознании: но я знал, что следующей ночью они вернутся.

Сумею ли я заснуть?

Должен суметь. Меня ждёт следующее видение из череды чужих снов.

Я лежал на спине, глядя в потолок и видя, как он постепенно уплывает от меня. Нет, это не он летит вверх: это я сам проваливаюсь вниз, в сон. Но нет, ещё рано: я должен в последний раз сконцентрировать свои мысли на том, в чьё сознание собираюсь проникнуть. Это может дать мне хотя бы приблизительное представление о том, что меня может ждать.

Итак, Бенни. Любит чёрную одежду и готическую музыку, а также всё, что с ней связано. Знает, что живёт не только для себя, но и для многих других: но чем больше у тебя людей, ради которых ты живёшь, тем меньше времени остаётся на собственные нужды. Бенни пытается успевать везде, не жалея себя. Поэтому у него всё чаще темнеют такие круги под глазами, которые сделали бы честь любому готу.

Но гораздо больше готической музыки и готических же вечеринок Бенни любит Эл. Вы, я думаю, уже и сами об этом догадались.

Мне вспомнились те самые посиделки у Эл, когда я повстречался с Вивиан. Дело шло к ночи, люди успели разбрестись по дому, и я, отлучившись по нужным делам, ходил по комнатам в поисках в поисках своей светлоглазой певицы. Подойдя к одной из полупрозрачных дверей, я уже положил пальцы на ручку, но успел разглядеть за ней два силуэта и услышать обрывок фразы:

— Если бы ты любила меня хотя бы вполовину так, как я люблю тебя…

И входить уже смысла не было. Я знал, кто был в той комнате — равно как и то, о чём шёл разговор.

Бедняга Бенни, ты всё ещё хочешь награды за свою любовь, не понимая, что награды за неё не дождался ни один человек, даже если его чувства были сильнее, чем твои — хотя таких, признаться, немного… Ты по-прежнему считаешь несправедливым, что ты думаешь о своей милой каждый миг, а она о тебе — только в свободное время… Я сам был таким. Как я тебя понимаю…

И, чёрт возьми, как же я жалею, что попал именно в твой сон. Наверняка никого, кроме Эл, я там не найду…

Мои веки опустились, не в силах больше выдерживать собственную тяжесть. Очертания комнаты, отпечатавшиеся в моих глазах, как на негативе, постепенно переплавлялись в новые, неизвестные. Окно расползлось во всю стену, а дома напротив приблизились и осели, из девятиэтажных превратившись в трехэтажные. Передо мной уже проступали очертания кирпичных стен и старой черепицы, как вдруг…

Процесс проявления образа резко остановился. Я словно бы стоял посреди недописанной картины, на которую уже наложили основные цвета, а тени и блики добавить не успели. Зато фигура в сером плаще возникла передо мной полностью прорисованной — и возникла сразу, как будто её резким движением налепили сюда, вырезанную из другой картины.

— Гипнос? — недоверчиво спросил я. — Я не звал тебя…

— Ещё бы! — бросил тот; по его голосу могло показаться, что Гипнос долго бежал, чтобы успеть перехватить меня. — В самых обычных снах ты шагу не можешь ступить без моей помощи, а теперь…

Он умолк, переводя дыхание.

— А что теперь? — воскликнул я; шутки Гипноса успели мне порядком надоесть, но видеть его настолько серьёзным мне нравилось ничуть не больше. — Что случилось?

— Он спрашивает меня, что случилось! — голова Гипноса запрокинулась, но капюшон сидел на ней, как приклеенный. — Ты что, уже забыл тот сон, в котором вчера побывал?

— Ты имеешь в виду дракона? — недоумённо спросил я. — Согласен, я спасся чудом, но ведь спасся же! И с Эл ничего не случилось, и с остальными вроде бы тоже…

— Слушай меня внимательно, парень, — чёрное пятно лица придвинулось вплотную к моим глазам, — этот дракон — сущие пустяки по сравнению с тем, что может встретиться тебе в будущем. Помнишь, я говорил тебе, что сквозь открытые врата может пройти кто угодно? В океане снов плавают самые разные твари — злые, равнодушные, иногда даже добрые. Но то, с чем тебе довелось повстречаться…

— Что это было? — на этот раз я сам едва не схватил Гипноса за грудки. — Хватит ходить вокруг да около! Что я видел во сне Эл?

— Ты видел Смерть, Джерри.

Вот теперь мне по-настоящему хотелось проснуться. Но у меня не было сил даже на то, чтобы крепко сжать веки.

Я слышал голос Гипноса словно сквозь стену: так и хотелось сказать — как во сне.

— Это существо сродни сну, но в тысячу раз опаснее. Оно подчиняет себе сон и превращает его в реальность. Человек, которого оно настигнет, не проснётся никогда. Имя этому монстру — Танатос; я бы назвал его своим братом, если бы мне не мешало омерзение. Я не знаю, что за злой рок провёл его сквозь врата, которые я открыл для тебя, но скажу тебе одно: ты должен немедленно прекратить своё путешествие по снам. Он обитает в твоём сознании и может проникнуть в любой сон, в который придёшь ты. Сейчас ты — смертельная угроза для всех твоих друзей. Мы должны закрыть врата: в твоих собственных снах ты сможешь с моей помощью одолеть Танатоса, прогнать его в ту бездну, откуда он поднялся…

— Нет, — коротко ответил я.

— Что значит — нет? — чуть не задохнулся Гипнос. — Неужели ты не понимаешь…

— Прекрасно понимаю, — я не глядел ему в лицо; всё равно это было бесполезно. — Ты взял на себя ответственность, открыв врата, а я — пройдя в чужие сны. Я от своей ответственности отказываться не собираюсь. Если Танатос снова ворвётся в тот сон, где буду находиться я, я тут же проснусь; а не смогу проснуться — погибну вместе со всеми остальными. В любом случае стыдно мне уже не будет. Но я не прекращу свой поиск из-за того, что на моём пути встало чудовище из глубин океана снов, каким бы опасным оно ни было. Я найду Вивиан — неважно, какой ценой.

— Я не пущу тебя дальше, — в голосе Гипноса слышалась угроза. Складки его плаща вновь развернулись, и сам он стал расти, закрывая небо, а тень его навалилась на меня удушающей тяжестью.

Но я отвернулся и поймал взглядом стену дома рядом со мной. Она казалась вырезанной из тёмного картона с выдавленными на нём очертаниями окон и дверей. Однако я чувствовал, что в этой стене скрыты краски; они уже созданы чьим-то сознанием, они готовы просочиться наружу, в бытие, они хотят существовать. И точно так же этого хочет сознание, что породило их. Ещё одно усилие — и бутафория декораций станет настоящим миром, готовым принять в себя актёров — и даже режиссёра. Они уже за сценой, они всем сердцем жаждут выхода; их воля точно так же помогает родиться краскам, как и моя…

— Нас много, Гипнос, — сквозь зубы, но с торжеством прошептал я, — а ты один.

Мир вокруг меня наполнялся цветом. Под ногами появились камни мостовой, в стенах уже можно было различить очертания кирпичей, за окнами виднелись занавески. Пейзаж напоминал викторианскую Англию, мокрую от вечного дождя. Картина оставалась серой, но уже играла многочисленными оттенками: белые блики в каплях воды, бурая грязь под ногами, тусклая зелень деревьев, бледно-голубое небо, проглядывающее в прорехи туч. Только плащ Гипноса не менял цвет, становясь всё более и более неуместным…

— Тебе пора, — сказал я. — Ещё минута — и мне придётся знакомить тебя с Бенни, Эл… и Вивиан.

— Влюблённый идиот, — прошипел Гипнос и растаял в воздухе.

Возможно, я просто льстил себе, но в его словах мне послышалось уважение.

Дома и деревья вокруг меня начинают двигаться. Ещё не слышно никаких звуков, а краски этого мира только начинают выбираться из-под гнёта серого цвета; из-за этого мне кажется, будто я попал в немое кино. Однако вскоре до моих ушей доносится какой-то стук. Нет, это цоканье копыт.