Ларец

– Думаешь я не догадалась? – с обидой возразила Нелли. – Да у меня первая мысль была унести да запрятать подале! Только ведь ларец пропадет, а долг останется! И придется папеньке Грачевку продавать! Маменьке это сердце разобьет, Парашка! Уж довольно ей горести!

– А то меньшая горесть доченьку вслед за сынком потерять?

– Так ведь этого-то она не понимает! Не понимает, Парашка! – Нелли ударила кулаком по колену. – И объяснить никак нельзя, даже пытаться не стоит.

– Ну и пусть не понимает, – вмешалась Катя. – Мы-то понимаем, что без тебя ей остаться куда страшней, чем грачевских продать. Значит, меньшее зло мы барыне сделаем, а от худшего убережем!

Нелли взмахнула рукою, призывая подруг молчать. Долгое время в комнатке было слышно только сверчка. Нелли размышляла, размышляла изо всех сил.

– Нет, не могу, – с тяжелым вздохом наконец проговорила она. – Пусть я плохая, мочи нет. Умру, так уж мне все равно будет. А своими глазами видеть, как маменька по моей вине терзается, ни за что! Мне и камни тогда не в радость станут. К тому ж вот еще что: у нас не город, воров не бывает. Да и какой вор про чужой потайной ящик узнает? Хватятся ларца, не сам же он ушел? На кого подумают? Уж никак не на меня. Маменька добрая и знает, что все ее любят. Каково ж ей будет жить и гадать, кто ей злом отплатил? А домашним людям каково? Чем они виноваты, чтобы на них такое подозрение бросить? Нет, никак нельзя украсть ларец!

– Можно!! – Катя тихо подпрыгнула на месте и раскинула руки над головой: тень ее затанцевала в упавшем на пол лунном луче. – Можно, касатка, можно, голубка, можно, цветик лазоревый, можно украсть!

– Да тихо ты, разбудишь кого, – зашипела Нелли. – Как это можно, если по всему выходит, что нельзя красть ларец у родителей!

– У родителей – нельзя! А у господина окаянного Венедиктова – еще как можно! Поняла наконец?

– Постой! Постой… – Нелли стиснула руки до боли в пальцах. – Ты о том, чтобы дождаться, как ларец отдадут за долг? И долга не будет! А где Венедиктов станет воров искать, нам дела нету! Катька!! – Нелли на мгновение стиснула Катю в объятиях, но тут же отпрянула со стоном разочарования. – Пустое! Сейчас мы знаем, где ларец лежит, а куда его судейский положит? Да вить еще лучше красть не в дому у нас, а хоть бы по дороге… Не получится!

– Получится, ненаглядная моя, получится! Я украду! Отпрошусь родню навестить куда подале у господ, да за ним, кто меня заметит? Цыганкой прикинусь! Проберусь за ним до постоялого двора, да лучше не до первого, а до третьего-четвертого… Подальше от Сабурова… Мне украсть – легче легкого!

– Ах, Катька, ах, придумала! – Нелли подпрыгнула и затанцевала сама, а за нею пустилась в хоровод и Параша. Некоторое время девочки вытанцовывали втроем, даваясь хохотом, в страхе, что неуместное их веселье обнаружат, но не в силах сдержать радости.

Наконец, задыхаясь от смеха, подруги попадали кто куда.

– Кабы ты не ошиблась, – делаясь сериозною, проговорила Нелли. – Небось не только Орест с окаянным Венедиктовым фараон метал. Может, не к одним к нам его крючок приезжал…

– Да я все украду, что у него будет, и весь сказ…

– А ну как все, кроме того, что мне надобно? – Нелли сунула ноги в ночные туфельки. – Пойдем, вынем ларец, я тебе каждое колечко покажу! Запомнишь их?

– С одного раза запомню!

– Так и бежим, нечего время терять! Жаль, свечу задули.

– Со свечой не стоит по дому шастать, у меня мешочек с кремешком при себе, там и зажжем.

На лестнице, спустясь до площадки, девочки услышали скрип шагов. Следом колеблемое от движения пламя свечки в чьей-то руке бросило на стену вытянутую тень от деревянных перил. Подруги отпрянули в нишу: мимо неспешно прошел Кирилла Иванович в шлафроке. Озаренное желтым огнем лицо отца проплыло совсем близко – профиль в темноте, седая недавняя прядка в перехваченных коричневой лентой волосах. Параша в испуге зажала рукой рот, но Нелли осталась спокойна. Яркий огонек в руке всегда слепит глаза, вот в темноте отец бы их наверное не проглядел на таком расстояньи.

Шаги миновали лестницу.

– Куда это он?

– Неважно, небось ненадолго.

Таясь по углам, девочки пробрались к дверям кабинета. Короткие пробежки от одного безопасного убежища до другого и выжидания заняли какое-то время.

– Ах ты досада!

Из щели под дверьми точился огонек.

– Да ничего, подождем, поди книжку какую забыл, – шепнула Катя.

– Верно, не спится ему, вот и решил почитать, – отозвалась Нелли, успокаиваясь. – Спрячемся за шкап, ему в другую сторону ворочаться.

Но Кирилла Иванович не спешил выходить. Минуты, казалось, тянулись бесконечно.

– Да заснул он там, что ли?

Нелли решилась на отчаянный шаг: приблизилась и прильнула глазом к замочной скважине. Увиденное заставило ее тихонько охнуть.

…Папенька сидел за столом, на котором, зажженные от его свечки, горели теперь еще две парные свечи в фигурной бронзе. На доске стола стоял ларец с открытою крышкою.

Кирилла Иванович, склонив голову, любовался игрою мелких алмазов звездистой огранки на широком браслете.

– А это Вы надевали тогда представляться ко двору, – негромко, но отчетливо произнес он в пустоту. – Мне было семь годов. Когда подали карету, Вы зашли на минуту попрощаться и браслет сверкал на руке, коей Вы погладили меня по щеке. Вы были как фея из моих французских сказок. И сей аграф был на Вас. – Отец глубоко вздохнул. – Ах, маменька, друг сердешный, пусть это лишь безделки, но и копеечную деревяшку, что была Вам мила, я так же жалел бы отдать в чужие руки!

Отец поднял голову, и Нелли увидела странный блеск его взора.

– Сей аметистовый гарнитур Вы часто надевали летними вечерами… Ах, маменька, маменька!

…Кирилла Иванович просидел над ларцом всю ночь. А утром, и не думая пойти отдохнуть, послал во флигель за судейским.

Глава VIII

Отчаянье, последовавшее за вспышкой надежды, казалось, легло на грудь Нелли стопудовым гнетом. В кабинете составлены все бумаги. Долголягий Антип, презрительно кривясь, выволок из флигелька, заросшего уже осыпанной зелеными ягодами рябиной, жалконький багаж Пафнутия Пантелеймонова Панкратова – крашенный зеленой краской облупленный сундучишко, объемистый черный погребец и шагреневый мешок для бумаг. Вот во двор выкатывают шарабан, стряпчий сам залезает на козлы, трогает… Все! Теперь уже вправду все, а вить они могли на час опередить папеньку минувшей ночью, всего лишь на один час…

Тихо, словно ощущая себя тенью, Нелли прошла через розарий к пруду. Одинокий Протесилай печально любовался своим отражением в еще холодной воде. Вода нагреется до полудни, а холод, сковавший Нелли душу, не уйдет никогда.

– Зря ты смотришь на воду, бедный лев, – Нелли подобрала подол и уселась льву на спину, боком, словно на лошадь. – Думаешь, там твой друг? Думаешь, он пытается вылезти из воды и с тобой поговорить? Нет, это только твое отражение. А друга у тебя нет и не будет. А мои друзья были камни, они со мною говорили. Теперь и я одна-одинешенька, как ты.

Нелли обняла руками голову льва. Вода, струясь, отразила ее золотистые волосы и бледное лицо, прижавшееся щекою к серой морде. Нелли сильнее ухватилась за каменную гриву и пересела по-мужски.

– Увези меня подальше, а, старый лев? – Нелли оттянула пятки и ударила Протесилая в каменные бока. На мгновение ей вправду почудилось, что статуя взяла с места в тяжелый летящий карьер. Пруд раскинулся впереди, как ровное блестящее поле. На карьере ведь тоже кажется иногда, что ты неподвижен, а мчится сама земля. – Хотя бы куда-нибудь, где можно мне прожить и без камней! Может, хоть ты, каменный, мне поможешь? Видишь ли, на живой лошади мне ехать некуда! На ней я могу домчать только до соседей, ну еще к маменькиной крестной в монастырь…

И вдруг каменный полет оборвался. Словно кто-то невидимый подтолкнул Нелли локтем. И как раз, как упомянула она старую княгиню. Гиль! Великая важность ей до этой игуменьи! Которая вдобавок даже в лицо-то ее, Нелли, не знает, только и наслышана про светлые волоса…