Путь наемника

— Сколько времени займет лечение?

— Если взяться за все сразу, то мне понадобится по меньшей мере день, чтобы подготовиться самому. Ты проведешь этот день в доме, взаперти, я же должен буду собраться с силами и с мыслями. Практически все нужные мне травы и снадобья у меня есть. То, чего не хватает, я смогу собрать сегодня. Затем два, может быть, три дня на само лечение. Точнее я сказать не могу до тех пор, пока не посмотрю, не прочувствую каждую твою рану. И не забудь: в первые дни после лечения ты будешь очень слаба, но на этот раз силы вернутся к тебе гораздо быстрее.

— Во время лечения я буду спать?

— Во время самого лечения — да. Во всяком случае, я бы очень рекомендовал тебе это. Даже если бы ты захотела вытерпеть всю эту боль бодрствуя — твоя реакция, а попросту говоря, твои крики и стоны могут отвлечь меня от этого важного дела, требующего предельной концентрации.

— Я бы хотела… — сказала Пакс и вдруг замолчала. Перейдя дыхание, она решительно произнесла:

— Я хочу, чтобы вы исцелили меня. Всю сразу. Это мое окончательное решение. А кроме того, мне кажется, у меня нет выбора.

Киакдан негромко возразил:

— Ты не права. Не в моих правилах навязывать добро ему бы то ни было. У всех должен оставаться выбор. Я ни к чему не принуждаю ни зверей, ни птиц, ни насекомых. Мы, киакданы, изучаем их, но вовсе не для того, чтобы менять их привычки или повадки. А уж что касается людей, то у них всегда должна оставаться свобода выбора.

— Между прочим, в тот первый день вы сами заставили меня поесть.

— Тогда мне было не до долгих рассуждений. Еще немного — и ты бы отправилась на тот свет. Заставив тебя поесть, я выиграл немного времени, чтобы разобраться в том, что произошло с тобой. Сейчас ты встала на путь исцеления, и, по-моему, ты вполне в состоянии решать сама за себя. Я могу дать тебе совет, но ты свободна — следовать ему или нет. Так что решение о необходимости столь болезненного исцеления ты вовсе не обязана принимать сию секунду.

Пакс подобрала с земли какой-то прутик и стала машинально выкапывать им аккуратные круглые ямки. Ряд этих ямок выстроился возле ее ног, затем еще один, и еще. В какой-то момент Пакс представила их себе, как схему боевого строя. Помотав головой, она одним движением смахнула этот чертеж.

— Тогда скажите, — обратилась она к колдуну, — как вы думаете: попросить вас исцелить меня прямо сейчас или еще подождать?

— Я предложил бы тебе такой совет: спроси сама себя, доверяешь ли ты мне; спроси, доверяешь ли ты сама себе; верит ли твой разум в то, что твое тело выдержит новую лавину боли. Спроси себя, нужно ли тебе все это. Может быть, этот шанс излечиться вовсе не привлекает тебя? Ведь если ты по-прежнему собираешься украсить своими костями один из окрестных холмов, то, смею тебя заверить, какой-нибудь орк или стая волков будут счастливы помочь тебе в исполнении этого решения.

Подумав, Пакс чуть слышно произнесла:

— Я сама не знаю, чего хочу.

— Понимаю, — кивнул киакдан.

— Нет, я не совсем правильно выразилась, — поправила себя Пакс. — Я уверена в том, что хочу выздороветь, если это, конечно, возможно. Если все дело в том яде, которым отравлены мои раны, то, разумеется, я попрошу вас попытаться залечить их — любой ценой.

Остаток дня они провели, собирая в роще травы и цветы, необходимые киакдану для ее исцеления. Большинство этих растений были незнакомы Пакс. Колдун не слишком подробно объяснял ей их предназначение. В основном он лишь указывал пальцем на тот или иной росток или побег и говорил, как тот называется. Вечером, оставив Пакс в доме, киакдан ушел в город за едой. Вернулся он не один: поваренок из харчевни помог ему принести все, что было куплено киакданом. Пакс услышала голос мальчишки за дверью. Рассчитавшись, киакдан отослал поваренка обратно в город. Лишь когда мальчик скрылся за поворотом тропинки, он велел Пакс открыть дверь и занести корзины в дом.

— Нам потребуется много еды, — объяснил он, — на несколько дней. Я же проведу день натощак. Зато еда понадобится мне во время лечения. Иначе у меня просто не хватит сил. — Кратко объясняя это, он распаковал несколько буханок хлеба, окорок, нарезанную баранину, вареные яйца и другие продукты.

Следующий день показался Пакс целой вечностью. Она уже привыкла к долгим прогулкам по лесу, и сидеть взаперти оказалось для нее сущей пыткой. Какое-то время она убила на то, чтобы выкупаться и вымыть голову. Чем занять себя дальше, она не представляла. Слоняясь из угла в угол, Пакс совершенно забыла о привычном втором завтраке в полдень. Где-то во второй половине дня желудок напомнил ей о том, что неплохо бы подкрепиться, а оставленные на столе ветчина, хлеб и сыр оказались как нельзя кстати. Когда день стал клониться к вечеру, Пакс забеспокоилась, придет ли киакдан к ужину. Дверь в его личную комнату была закрыта весь день. Постучать туда она, естественно, не осмеливалась. Но в то же время ей казалось, что ужинать без него было бы невежливо.

Когда окончательно стемнело, Пакс зажгла свечи. Вскоре из темного коридора показался киакдан. Не говоря ни слова, он кивнул ей и подошел к окнам, чтобы закрыть ставни. Пакс хотела что-то сказать ему, но повелительным жестом он не позволил ей этого. Подложив дров в очаг, он развел огонь. Пакс стояла посреди комнаты, не зная, что делать дальше. Колдун показал ей на стол, на еду и все так же молча, жестом предложил поесть. Когда она протянула ему ломоть хлеба с ветчиной, он отрицательно покачал головой, но в то же время сел за стол и стал смотреть, как она ест. У Пакс пропал всякий аппетит. Кусок ветчины провалился в желудок, как булыжник. Во рту пересохло. Она, в свою очередь, тоже стала смотреть на колдуна. Тот ободряюще улыбнулся.

На следующее утро она проснулась, чувствуя себя совершенно нормально. Разумеется, усталость давала о себе знать, но не более, чем после обычного боя или тяжелой работы, сделанной накануне. «Ни одной мысли в голове», — отметила про себя Пакс. Ни мыслей, ни каких бы то ни было эмоций. Но тело вполне подчинялось ей, хотя движения по-прежнему были несколько вялыми и неловкими.

Глава III

— Силы к тебе вернутся, пусть и не сразу, — сказал магистр Оукхеллоу, приглашая Пакс к завтраку. — Давай лучше обсудим, что у тебя в душе творится, — добавил он и, отхлебнув козьего молока, уточнил:

— Если, конечно, тебя это по-прежнему волнует. Что скажешь?

Пакс покачала головой.

— Честно говоря, я об этом даже и не думала. Опасности, сражения, храбрость — все это сейчас так далеко от меня.

— Ну-ну, может быть, это и к лучшему. Глядишь, и сумеем спокойно поговорить о том, что тебя так волновало.

Киакдан отрезал еще по куску хлеба и протянул один из них Пакс. Она с удовольствием продолжала завтракать. До сих пор она боялась поверить в то, что у нее ничего не болит, и только сейчас начала осознавать, каким страшным грузом давила боль все это время. Сейчас для нее и в самом деле было не очень важно, сможет ли она в будущем снова стать солдатом. Ей было достаточно того, что она может сидеть вот так за столом и завтракать, не ощущая боли в истерзанном теле. Она почувствовала на себе взгляд киакдана и, подняв глаза, улыбнулась ему. Тот, добродушно усмехнувшись, сказал:

— Ну, по крайней мере, той колдовской отравы в тебе больше нет. Это я по твоему лицу вижу. А теперь скажи, готова ли ты?

— К чему?

— К тому, чтобы поговорить о храбрости. Пакс заметила, что вся напряглась, и попыталась усилием воли заставить себя расслабиться.

— Да, — сказала она.

— Очень хорошо. Тогда слушай. На мой взгляд, твой разум затмили два ошибочных убеждения. Во-первых, ты почему-то решила, что быть храброй ровно настолько, насколько храбры в большинстве своем люди, — недостойно тебя. Тебе, видите ли, храбрости нужно куда больше, чем остальным. Так ведь это гордыня, Паксенаррион, чистой воды гордыня. Вот ты и пришла к выводу, что жить с той мерой храбрости, которая дана каждому нормальному человеку, — это просто позор. Но это же смешно. Посмотри на себя: ты молодая, крепкая, теперь еще и здоровая, силы и ловкости тебе не занимать. Тебе и так дано больше, чем многим. А ты почему-то решила, что не сможешь прожить, если не истребуешь у богов еще чего-нибудь.