Меч наемника

Элизабет Мун

МЕЧ НАЕМНИКА

Пролог

В старом каменном доме пастуха, на холме неподалеку от Трех Пихт, висят на стене над камином два меча. Один из них – очень старый и чуть погнутый, видимо даже не стальной, а железный. Он почернел, как печной котелок. Судя по рунам, чуть просматривающимся на зазубренном клинке, это оружие было выковано кузнецом Скалистого Форта. И все же, несмотря на почтенный возраст и обшарпанный вид, это меч. Меч, принадлежавший некогда самому Канасу. Меч, клинку которого знаком вкус крови свирепых великанов и жестоких разбойников. Всему свое время…

Второй меч совсем не похож на первый: длинный, восхитительно прямой и ровный, с острым концом. Выкованный из лучшей оружейной стали, он серебрится и сверкает синим огнем даже в неярком желтом свете камина. Основание рукоятки меча украшает гравированная по золоту печать с символом святого Геда; эфес изящно изогнут и покрыт золотым орнаментом.

Дети, живущие в доме, смотрят на оба меча с почтением и благоговением. Порой, долгими зимними вечерами, старый Дортан, дедушка их отцов, совершенно седой патриарх семьи, достает из резного ларца свиток, который появился в доме вместе со вторым мечом, и читает вслух. Но сначала он напоминает домочадцам о том дне, когда к их дому подъехал верхом на коне незнакомец в белых одеждах – старик с редкими серебристыми волосами – и положил у порога ларец и меч. Так он и по сей день висит безо всяких футляров или ножен.

– Возьмите это, – сказал незнакомец, – на память о вашей дочери Паксенаррион. Она хотела, чтобы вы хранили эти вещи. Они ей больше не нужны.

И хоть незнакомец согласился выпить воды из поднесенного ему ковша, он не проронил больше ни слова о Паксенаррион, не сказал даже, жива ли она или похоронена в далеких краях, собирается ли когда-нибудь вернуться домой хоть ненадолго или нет…

Свиток, который читает Дортан, озаглавлен «Деяния и подвиги Паксенаррион, дочери Дортана, родившейся в Трех Пихтах». В нем повествуется о многих событиях – войнах и походах, сражениях и победах. Каждый раз вся семья снова и снова, затаив дыхание, внимает описаниям мужества, стойкости и геройства Паксенаррион. Самые маленькие прижимаются к коленям старого Дортана и с опаской поглядывают на меч над камином. Кто-кто, а они-то уж точно уверены, что он слегка светится в полумраке, когда старик читает некоторые строки.

И каждый раз самые маленькие, те, кто никогда не видел Паксенаррион, спрашивают: «Какая она была? Точно такая, как сказано в свитке: высокая, храбрая, сильная, благородная?» А старый Дортан воскрешает в памяти ее лицо в тот вечер, когда она убежала из дома, и молчит. Один из братьев Паксенаррион вспоминает длинноногую девчонку, догоняющую на склоне холма отбившуюся от отары овцу; те, кто помладше, хранят полустершиеся воспоминания о том, как она катает их на своих плечах, им кажется, что они даже чувствуют запах ее волос. И все… Кроме этих обрывков, единственное, что у них от нее осталось, – это легенда, изложенная в свитке.

– Она умерла, – говорят одни, – иначе никто не стал бы передавать родственникам меч.

– Нет, – возражают другие, – она не умерла. Она жива, но ушла туда, где этот меч ей не нужен…

Дортан дочитывает свиток до конца. До конца, который ничего не объясняет… ибо «Деяния и подвиги Паксенаррион» не закончены; повествование обрывается внезапно, на середине фразы.

И вот один из малышей, тот, что посмелее, залезает на стул, с него – на стол, а уже оттуда на каминную полку и, встав на цыпочки, чуть вздрагивающей рукой прикасается к рукоятке меча. Сначала нового, сверкающего, а затем и почерневшего, старого… А потом он спускается вниз и идет укладываться, чтобы мечтать и во сне видеть благородных воинов, побеждающих зло в яростных схватках, воинов, которые затем становятся героями песен и легенд…

1

– А я сказал, выйдешь! – в ярости выкрикнул Дортан Канассон, хозяин овечьей фермы.

Перегнувшись через обеденный стол, он попытался схватить за плечо свою старшую дочь Паксенаррион. Но та, ловко увернувшись, бросилась вон из столовой и, взбежав по лестнице, заперлась в одной из спален.

– Пакси! – крикнул отец, расстегивая и вытаскивая из брюк ремень. – Пакси, вернись немедленно!

Жена Дортана Рахель и трое младших детей испуганно ретировались в угол комнаты. Из спальни не доносилось ни звука.

– Пакси, открывай, а то хуже будет. Хочешь, чтобы к свадьбе у тебя вся спина была исполосована? – грозно произнес отец, поигрывая ремнем.

– Никакой свадьбы не будет! – послышалось из-за двери.

– Приданое уже отдано. В конце недели ты выходишь замуж за Ферсина Амбейссона. А теперь открой немедленно.

Неожиданно для всех дверь распахнулась, и на лестнице показалась Паксенаррион – высокая, ростом с отца, но более стройная, с длинной, плотно заплетенной золотистой косой. Девушка успела переодеться в кожаную тунику поверх полотняной рубахи и шерстяные домотканые брюки своего старшего брата.

– Я же говорила тебе: не отдавай приданое. Говорила, что не выйду ни за Ферсина, ни за кого-либо другого. И не выйду. Все, я ухожу из дома!

Наматывая ремень на руку, Дортан гневно смотрел на нее:

– Единственное, куда ты пойдешь после того, как отведаешь ремня, это в постель к Ферсину.

– Дортан, умоляю… – воскликнула Рахель.

– Помолчи! Ты сама больше всех виновата в том, что вытворяет эта девчонка. Нужно было держать ее дома и учить прясть, а не позволять ей охотиться вместе с мальчишками все дни напролет!

Серые глаза Паксенаррион чуть смягчились:

– Мама, не волнуйся. Все будет хорошо. Он еще когда-нибудь вспомнит, что сам виноват в том, что я так рано покинула ваш дом. Отец, я ухожу. Пропусти меня!

– Только через мой труп, – прорычал тот.

– Ну, если понадобится…

Паксенаррион метнулась в комнату. Отец бросился вслед за ней. Прежде чем рука девушки дотянулась до рукоятки старого меча Канаса, ремень, свистнув в воздухе, хлестнул ее по спине. Но боль уже не могла остановить взбунтовавшуюся Паксенаррион. Угрожая мечом, она развернулась лицом к отцу. Дортан отступил на пару шагов. Воспользовавшись замешательством отца, Паксенаррион выскочила из комнаты, сбежала по лестнице и вылетела во двор. За ее спиной неслись яростные крики Дортана, удивленные возгласы братьев, все еще работавших в сараях и на скотном дворе. У пограничного камня отцовских владений она остановилась и воткнула меч в землю.

– Не хочу, чтобы потом говорили, будто я украла у него этот клинок, – пробормотала девушка.

Затем она бросила последний взгляд на родной дом. В темноте ярким пятном выделялась открытая входная дверь. Взволнованно мечущиеся тени то и дело пересекали полоску света. Время от времени кто-то звал ее по имени, а затем грозный окрик Дортана загнал всю семью в дом, и дверь захлопнулась. Паксенаррион вполне отчетливо представила, как отец с яростью задвигает тяжелые засовы, словно раз и навсегда отлучая дочь от семьи. Девушка вздрогнула, но взяла себя в руки и во весь голос отчетливо произнесла:

– Ну что ж, именно этого я и хотела. А теперь посмотрим, что из этого выйдет.

Всю ночь она, не останавливаясь, шла к селу Три Пихты, вспоминая, что рассказывал ей двоюродный брат о вербовочных пунктах, о сержантах, о тренировках и муштре новобранцев. Мысли об этом и предчувствие приключений согревали ее холодной ночью. Еще до рассвета Паксенаррион вошла в Три Пихты. На улицах не было ни души. Дым поднимался лишь над трубой деревенской пекарни, но запаха хлеба еще не чувствовалось. Не обнаружив никого ни на рыночной площади, ни в общественном амбаре, служившем обычно казармой для проходящих через деревню войск, девушка поняла, что опоздала: принятых на службу новобранцев уже увели в другое место.

Напившись из деревенского колодца, Паксенаррион столь же резво направилась по широкой укатанной дороге, ведущей к Скалистому Форту. По крайней мере так говорил ей брат, сама она никогда не была дальше, чем в Трех Пихтах.