Практика по фольклору (СИ)

— Угу, — скрестил на груди руки студент. — Умывайся, ешь и выдвигаемся. На лопухе у костра — печеный карп.

— Спасибо.

— Пожалуйста. И… у меня к тебе вопрос будет. Потом.

— Всего один? — замер подросток, присев у самой воды. И Иван очень четко, вдруг, ощутил, как тот напрягся:

— Один.

Фрош отмер, погрузив ладошки в озеро:

— Ну, так, спрашивай, — снова, совсем по-взрослому оповестил он. Иван же вздохнул, борясь с опять нахлынувшим чувством неловкости. И еще чего-то, совсем ему незнакомого. Возможно, оно, это чувство, называлось «ответственностью» или «привязанностью». Да хоб его знает, как. Просто студенту, вдруг, стало не так важно знать «что» и «почему». А важными показались совершенно другие вещи и… — Да, Примула — маг. И она вполне могла в одну минуту перекинуть меня в столицу, — внезапно начал сам малец. — Но, она этого не сделала, потому что была изначально против моего ухода. Такие у нее принципы. И у меня — тоже.

— Ясно.

— Ты больше ничего не хочешь узнать? — с вызовом добавил подросток.

— О тебе?

— Ну да. А то, мало ли. Вдруг, совсем не то хотел спросить. Так я отвечу. Я же тебе, вроде как, обязан.

— А ты знаешь, — слегка обалдел от такого поворота Иван. — Есть у меня еще один вопрос: у вас в семье, кроме принципов больше ничего по наследству не передается? Магические способности, например? Или здесь природа оплошала?

— А это — не твое дело, — подскочил на ноги Фрош. — И можешь думать, все, что захочешь. Да, у меня нет магического дара. Вот такой я… урод.

— То есть, ты хочешь сказать, — понесло теперь и нашего героя. — что, все обычные люди, не владеющие магией — уроды? Так? — сузил он на Фроша глаза. Тот же, наоборот, растерялся:

— Не-ет… Я хотел сказать, что я — урод, потому что, в отличие от своих предков, ею не владею. Ведь, магия, действительно, передается по наследству и может угаснуть лишь через несколько поколений смешанных с людьми браков. Вот что я хотел сказать.

— Угу.

— Ага.

— Иди есть, Фрош… Разговор окончен.

Разговор окончен и до вечера путники больше и словом не перемолвились. Иван лишь вздохнул еще раз, глядя на бодро качающийся над дорогой собачий хвост. Ну, а куда его теперь?.. И здесь нашего героя просто поставили перед фактом.

В Либряне, главном мастеровом центре страны, Иван Вичнюк бывал не единожды. И в городе этом, похожем на разрезанный поперек апельсин с главной площадью — сердцевиной и слободами-дольками, ориентировался вполне сносно. Хотя, не очень его жаловал — слишком тесный он и суетный, что ли. И люди здесь все сплошь одержимые — носятся с утра до вечера по своим бесконечно-важным делам и даже в тавернах ведут разговоры либо о себе, любимых и гениальных, либо о конкурентах, ненавистных и со всех сторон убогих. Следовательно: если ты на местной торгово-ремесленной «кухне» человек посторонний (без нужных «рецептов» в загашнике), то и побеседовать с тобой совершенно не о чем. Но, зато, какие на этой же почве в Либряне разборки — самый криминальный столичный район, Воробьиный мол, от зависти оптом протрезвеет. И Иван бы нисколько не удивился, увидев куполградских уголовных бойцов на уроках мастерства у каких-нибудь местных гончаров или парфюмеров. Но, это так, отступление от темы. Не к месту и не к ночи навеянное.

Потому что до своего нужного «места» наши путники, все же, дошли. Причем, в глубоких-глубоких сумерках (просто, слово «ночь» после предшествующего текста употреблять не хочется).

— Да мать же твою…

— Альма матер? — сразу на пару закончили они свои молчаливые обеты. А потом Фрош и вовсе расщедрился. — А чего мы вообще здесь забыли, перед этой дверью на замке?

Чего они здесь забыли?.. Единственную надежду студента обрести кров, еду и денег взаймы на дорогу. Вот чего они здесь забыли. Но, как теперь об этом подростку сказать? И Иван еще раз глянул на запертую на засов дверь. Потом на записку к ней пришпиленную: «Уехал в Мельск за сырьем. Буду 13 июня». И лишь после этого выдохнул и развернулся:

— Здесь живет мой знакомый — дядька друга. И я думал, мы у него сегодня…

— Он думал, — неумело сплюнул Фрош на тротуар. — Он думал. Ты еще и думать умеешь, мать твою?

— Чего?! — пораженно вскинул брови студент.

— Хорошо, я повторю, — набрал воздуха в грудь подросток. — Ты вообще ни на что не способен. Надо же, главный он. Да ты главный лишь по проблемам. И собственным и чужим. Да если бы я знал, с кем связываюсь, то в колодце б своем заранее утопился. Что ты на меня уставился?

— Фрош, ты в себе?

— Я?.. — на миг замер пацан, будто соображая над ответом, но потом, с какой-то отчаянной решимостью, вновь попёр в бой. — Да мне надоело все! Ты меня злишь! Ты меня раздражаешь! Я тебя побить готов! — качнулся он и в доказательство толкнул Ивана ручонками в грудь. Парень сделал пару шагов назад и замер в полном отупении от происходящего. Фрош же, метнув на своего застывшего в стороне пса взгляд, продолжил атаку. — Ну, чего ты? — попытался он в этот раз боком наскочить на Ивана, но тот, уходя в сторону, развернулся спиной к улице. Фрош отчаянно взревел. — Чего ты?! Ну?! Ты даже драться не умеешь! Так и будешь бегать?! Ну?! — набычился малец, громко сопя. — Ну?

— Угомонись, слышишь? Я что-нибудь придумаю.

— Р-р-гаф! Гаф!

— Геша, заткнись! Я все равно это сделаю!

— Гаф! Гаф!

— Фрош, тебя даже собственный пес…

— Оба заткнитесь!

— Да ты точно рехнулся! Малолетний психопат! Я же тебе гово… — следующий выпад наш герой прозевал и, запнувшись задником ботинка об тротуарный бордюр, едва ухватился рукой за столб. Но, собственной массы удержать, все же, не смог. А дальше…

— А-а! Иван! Иван!!!

Правая, впряженная в крытый экипаж лошадь, перескочив обеими парами копыт через нашего героя, замерла на натянутом подпрыгнувшим с сиденья кучером поводе. И как раз вовремя, потому как от студента до переднего колеса остались лишь считанные дюймы… Иван, все еще лёжа на спине, сначала открыл глаза, потом их закрыл и громко выдохнул отборным столичным матом.

— Да хобья раскачель! Да шаромыжники, чтоб вас завернуть и в небеса! — через несколько секунд солидарно к нему присоединился, смахнувший на мостовую кучер.

Фрош, с распахнутыми до предела глазами и ручонками, сцепленными на груди, замер вторым фонарным столбом. Из крайности в крайность, как говорится. Хотя, для подросткового возраста такие перепады… о чем я вообще? Когда в это время…

— Вам удобно так лежать? — голос этот, сладкий, как мед и совершенно не вписывающийся в неадекватность происходящего, заставил Ивана подскочить на локтях. Его обладательница, видная нашему герою лишь по кончикам туфель из-под синей парчовой юбки, грациозно этой юбкой качнула и продолжила. — Армон — на место. А вы, сударь, не изволите ли вернуться в вертикаль?

А почему не вернуться то? И уже через минуту наш герой смог увидеть картину целиком. И от этого она лишь стократно выиграла. Потому что «картина» была… прекрасна. Просто божественно и неописуемо. Хотя, я все же, попробую. И, во-первых, на ней (на «картине») было платье, а не юбка, подчеркивающее формы но, оставляющее место и для зрительской фантазии. Во-вторых, волосы — медно-рыжие, собранные не то в пучок, не то в хвост, тоже фантазии явно способствующий (за какое место там дернуть, чтоб этот огненный водопад рухнул вниз и по плечам рассыпался?). Ну, а в-третьих, и в главных, лицо: в меру пухлые губы, в меру вздернутый носик и в меру откровенный взгляд больших темных глаз… Вроде, получилось, хотя, наш герой, по-моему, застопорился на уровне…

— У меня там что-то не в порядке?

— Где? — сглотнул слюну Иван.

— На лбу. Вы мне туда очень пристально смотрите, — улыбнулась незнакомка и качнула своей рыжей шевелюрой. — Впрочем, в вашем-то состоянии. И давайте к нему вернемся. Я так понимаю… — протянула она, предоставляя потерпевшему шанс самому выбрать версию.

— Получилось случайно, — хмуро скосился оный на по-прежнему торчащего подростка. — Так что, извините и…