Маленькая ведьма

- Жизнь за жизнь. Ведь однажды это может быть и твоя…

Собеседник покивал головой, с невыразительным лицом выслушав ответ городского головы. Всё верно - жизнь золотом не измеришь, да и не всегда купишь… Всяко оно может повернуться, а иметь возможность вытащить кого из рук палача это дело нешуточное. И верно намекнул этот Стайн - однажды может быть выкуплена и его, Салдана, собственная шея. И он согласился.

- Ну что ж. Есть у меня на примете человечек - ловкий и о смерти ещё не задумывается. Когда?

Стайн с облегчением вздохнул, откинувшись обратно на спинку кресла и забавляясь игрой огненных бликов в резных гранях хрустального стакана. Повертев его в пальцах, аккуратно поставил на столик и поднял глаза на собеседника.

- Мороз может установиться в любое время, и тогда у нас останется не более суток, пока лёд на реке не окрепнет. Пока что погода благоприятна… но я менее всего советовал бы на это полагаться.

Тот еле заметно усмехнулся и кивнул. Всё понятно. Хоть магики и соблюдают нейтралитет, но видать, кто-то из них ворожит родному городу - да вестимо дело, не за пустые слова. Оно и понятно, если втихомолку да без шума, только для своих - на многое глаза закрывают.

А бургомистр продолжил негромко, словно говоря сам с собой.

- Ни в каких бумагах, естественно, ничего такого не будет. И официально на совете о таком даже не помышляли. Но я поговорил поодиночке, тайно, со всеми мало-мальски влиятельными членами городского совета, и моё мнение не только одобрили, но и поддержали…

Вот так и был сделан первый шаг маленькой девчонки к бездонному обрыву в Непознаваемое. Правда, тогда она ещё не знала об этом. И даже не задумывалась - верно, верно заметил Упырь. Кто же в пятнадцать думает о неизбежном - разве только неисправимые пессимисты?

А пока Линн лежала, закопавшись в груде мусора, которую устроила с подветренной стороны солдатня из лагеря графа Ледвика. Хоть и рыскали вокруг городских стен суровые и неулыбчивые патрули, хоть следили, чтобы никто не мог без ведома предводителя въехать, а тем более выехать и вызвать подмогу - а всё же обыскивать кучу отбросов и извергнутого содержимого солдатских задниц никто не додумался.

Запашок был ещё тот, вполне можно себе представить, но по крайней мере внутри было куда теплее, чем снаружи. А главное - между обгрызанным добела кабаньим черепом и порванным седлом прекрасно просматривался ряд палаток. И большое, алого шёлка жилище самого графа, поставленное посреди некоего подобия площади в центре лагеря.

- Твоё дело - сжить со света Ледвика. Как ты это сделаешь, меня не интересует. Иначе - ты знаешь, что тебя ожидает… - так напутствовал её Упырь перед тем, как Линн по верёвке спустилась с городской стены в мутную круговерть ночной вьюги.

Да, она знала. И это знание не раз и не два заставляло её содрогнуться - и помнить о своей ненависти. А пока что…

В прилаженном за пазухой мешочке, зажатый меж двух дощечек, до поры покоился нож из чёрного стекла. Стекло это добывали у подножия огнедышащих гор, на островах далёкого юга. И обладало оно тем свойством, что сколы его были острее всего, что и могла только измыслить пытливая мысль оружейников. Даже гномьей выделки сталь, заточенная до неимоверной остроты и легчайшим прикосновением убирающая поросль с дворянских щёк и подбородков, не могла сравниться с чёрным стеклом. Потому-то и пользовались этим дорогим, но ужасно хрупким материалом лекари - если им надо было зачем-то разрезать человеческую плоть, да иногда магики для своих жутко непонятных изысканий.

Вот и лежала Линн под прикрытием свалки, и уже чуть ли не наизусть высмотрела и смены караула, и когда графу приносят еду в палатку, и когда он сам выходит, весь важный и разодетый, дабы немного размять ноги. И манеры речи, и характерные слова… Собственно говоря, она уже знала - что и когда сделает, а остальное время только убеждала себя, что лучшего способа не придумать.

Заметив, что ранний зимний вечер уже набросил серое покрывало на хмурое небо, Линн закрыла глаза, вздохнула - и решилась.

Рэггл, старый и худой как свечка слуга графа Ледвика, так и не успел понять, отчего его сердце так закололо и ему вдруг стало нестерпимо холодно, и почему оно, а затем и всё тело вдруг отказались служить. Ведь он всего лишь вышел вечером, дабы опорожнить ночную вазу своего воспитанника, коего помнил ещё совсем юным отпрыском рода Ледвиков…

- Что так долго? - недовольно проворчал сержант у входа в роскошную, тускло светящуюся изнутри алую палатку, безуспешно пытаясь укрыться за щитом от наконец-то принёсшего мороз ветра.

Другой часовой был одет подобротнее, потому только бросил косой взгляд на тщедушную фигуру слуги и тут же отвернулся от дыхания стужи, сберегая с таким трудом запасённое под одеждой тепло.

- Дык, итить его… поскользнулся впотьмах, да прямо в кучу. Извалялся весь, - нехотя проворчал тот, кого они приняли за Рэггла в темноте беснующейся вьюги.

- Да уж, запашок от тебя соответствующий, не хуже, чем от посудины. Не оскорбишь нос его светлости столь грубым ароматом? - хохотнул сержант, для очистки совести заглянув в ночную вазу.

Но оружия или чего-либо вообще там не оказалось, поэтому он просто кивнул слуге на вход во временное жилище графа - заходи, мол. Тот знакомым жестом поправил свой поношенный и испачканный в чём-то тёмном кафтан, и проворно юркнул внутрь.

Мнения всех, кого только потом и удалось допросить, расходились самым невообразимым образом. Но сходились в одном - ничего такого не было ни видно, ни слышно. Мелькнула пару раз тень на ткани палатки, и всё. Но в любом случае - их тщетные расспросы и ход розысков оказался весьма далёк от истины…

Граф Ледвик был крупным, сильным мужчиной и опытным воином. Не раз он смотрел в лицо смерти и был готов к ней - но не к такой. Едва он, обнажив белоснежный зад, сел на опорожнённую старым и уже не таким расторопным, как в молодости, Рэгглом ночную вазу и издал вздох облегчения, как перед его лицом что-то мелькнуло.

Лезвие, обнажённое в чёрном стекле сколом после удара искусного раба из гильдии ювелиров, ещё сохранило свою первозданную остроту. Вырвавшись наконец из двух защищающих от случайного прикосновения дощечек, созданное делать идеального качества разрезы в плоти, оно стремительным и в то же время плавным росчерком подлетело к вожделенной цели. Не задерживаясь и почти не встретив сопротивления, разделило пополам слой человеческой кожи на шее - прямо под вздрогнувшим кадыком. И с еле слышным хрустом сделало длинный разрез на всю глубину, слегка чиркнув по хрящу позвоночника - изнутри.

Граф, пойманный на выдохе, ещё успел последний раз вдохнуть воздуха - но уже не ртом, а развалившимся пополам горлом, только вот закричать ему уже было нечем. Почти бесшумно хекнув широким фонтаном алых брызг, он нелепо дёрнулся, засучил ногами, и зачем-то попытался схватиться на располосованную глотку в нелепой и глупой надежде. Каким-то чудом ему удалось схватить за руку слугу, стоящего сзади и почтительно держащего господские портки.

Линн не вырывалась, когда Ледвик последним, судорожным рывком подтянул её к себе, пытаясь рассмотреть лицо убийцы. Слегка прищурившись от брызжущего в лицо и на одежду веера тёплой и оказавшейся чуть солоноватой крови, она внимательно, словно запоминая, смотрела - как стекленеет взгляд. Как уходит жизнь из большого, могучего человека. И как ни на сетанг не заставившая себя ждать смерть наводит глянец на серо-голубые, с лопнувшей прожилкой глаза. Она даже уловила момент, когда из тела исчезло неуловимое нечто - и живой стал покойником.

И она не отвела взгляда, смотрела пристально и, как ей показалось, бесконечно долго. Наконец, когда взор Ледвика стал пустым и чуточку удивлённо-вопросительным, она моргнула слипающимися от чужой крови ресницами - и вновь полоснула стеклянным лезвием, безжалостно скрежеща о кость. На этот раз - по внутренней стороне запястья схватившей ей руки. Сухожилия разрезались почти так же легко, хватка покойника ослабла, и Линн высвободилась. Подхватила и прислонила к подпирающему полог шесту расслабленное тяжёлое тело. Благо вазу она поставила здесь - почти в самом тёмном месте у опоры.