Обитель мерцающих камней

— Почему?

— Ну, Билиссо откровенно звал меня ничтожеством, он был изрядной дрянью, но не дураком. А если покойник каким-то чудом был не прав, то тут свой камень преткновения. Короче, насмерть осточертела мне эта мелкота. Надоело сочинять ему спокойные сны и составлять любовные напитки.

— А что, ты и любовный напиток составить можешь?

Роно ухмыльнулся.

— Самое главное в этом деле — это чтобы напиток был подан рукой заинтересованного лица. Реджи, мне казалось, ты знаешь наших дам! Ему принесла бы успех даже ключевая вода! Ведь это же король! Правда, я наливал вино… Дешево все это. И я все чаще давал ему это понять. Наплевать. На этом королевстве свет клином не сошелся. Ну а то, что я тебя из петли вытащил, так это — мой способ хлопнуть дверью.

— И все-таки нужна изрядная решимость, чтобы вот так круто повернуть свою судьбу в неизвестность.

— Я же говорю: в этом русле она не сулила мне ничего доброго. Сыт, пока при господском столе, одет — пока государь кидает мне изредка, как шуту, монетку. Вряд ли, — он издевательски поклонился, — Ричард пожаловал бы мне ленные владения, чтобы я мог богатеть и в ус не дуть. За то, что он мне давал, он выжимал меня до капли. Он меня использовал, а когда бы прекратил — то избавился бы. Знаешь, он требовал, чтобы я узнавал для него настроения и действия всех его приближенных баронов. Это к Искусству не имеет уже никакого отношения: достаточно быть хорошим физиономистом, держать уши на макушке и обладать аналитически развитым умом. Этот кружок я знал, как облупленных. И вот что я скажу тебе, Реджи: насмотревшись со своего места на человеческий род, я беру на себя смелость утверждать, что здесь кто не глупец, тот подлец.

— Не любишь ты людей?

— Терпеть не могу, — охотно подтвердил Роно. — Ни от кого добра не видел. Иногда всерьез подумываю: а не податься ли мне в злые волшебники?

— А какая разница?

— Добрые все служат кому-то, а злые — те заботятся о себе.

— Что значит для тебя волшебство?

Роно устроился на куче одеял поудобнее.

— Волшебство? Да это же единственная доступная мне Сила. Это два моих крыла, возносящие меня над толпой. Их мощь я нарастил бы всем, чем смог. За Искусство я заплатил бы всем.

Его приподнятое настроение вдруг упало: какой-то был у него сегодня неустойчивый день.

— И все-таки то, что из этого получается, слишком неустойчиво и непрочно. Помнишь, как я выводил тебя из Бладжерси? Один бы чих не вовремя, и мы теряли все. Знаешь, на самом деле король Ричард со всеми его слабостями — а мне известно куда больше его слабостей, чем тебе, привыкшему взирать на него снизу вверх, — несравненно более могущественный волшебник, чем даже Билиссо. Не удивляйся! Одним своим словом он способен подчинить своей воле народу больше, чем я, даже расшибись я в лепешку. А если он не умеет, скажем, зажигать свет в ладонях, то это, знаешь ли, такие мелочи… Власть — вот истинное волшебство! Реджи, я знаю его как на просвет, до донышка: вот ни ума великого в нем нет, ни силы особой… Но иной своей придурью он весь мир способен поставить на уши.

— Давно хотел выяснить, — негромко поинтересовался Реджинальд. — А волшебство, которым, ты говоришь, наполняет тебя это место… Оно дается даром?

Взгляд Роно показался ему обжигающим.

— А почему ты спрашиваешь?

— У меня возникли кое-какие предположения на этот счет.

Хмурым и неохотным был ответ.

— Я же сказал: даром — только оплеухи. Что-то я теряю. Чем-то плачу. Иногда я думаю об этом.

— А сам-то знаешь чем?

Голос Роно упал до шепота.

— Думаю… нет! Реджи… я боюсь сказать это вслух. Потому что это будет как бы признание. Какие у тебя предположения?

— По-моему, — серьезно сказал Реджинальд, — ты расплачиваешься разумом. Это объясняет… кое-что. В частности — эти острые приступы нелюбви к людям.

— Нелюбви! — взвился Роно. — Да я ненавижу эти мешки с дерьмом!

Он осекся и опасливо огляделся кругом. Камни вокруг только чуть-чуть светились, и он не чувствовал ничего.

— Если ты прав, — жалобно сказал он, — это значит, что, черпая отсюда силу, я спячу окончательно и буду греметь цепями где-нибудь в Бедламе, воображая, что властвую миром?

— Может быть гораздо хуже, — мягко по тону, но безжалостно по сути выразился Марч. — Хуже будет, если магическое всевластие на самом деле достанется безумцу.

— Но… почему же тогда в этот раз я не получаю ничего? — вскрикнул Роно и осекся.

Закрыв рот, он посмотрел на Марча в упор, в первый раз за сегодняшний день, и решился высказать то, что давно беспокоило его ум:

— Я в этот раз ничего не отдал Им. Значит ли это, что ты — мое лекарство от безумия?

8

Роно подозревал, что этот день когда-нибудь наступит, но втайне надеялся, что произойдет это не так скоро. Все утро Марч был хмур, сердит и не по делу язвителен и явно не находил себе места. Не прошло и часа после их нехитрого завтрака, как он без обиняков заявил, что не намерен более зря просиживать здесь штаны. Этого следовало ожидать. Деятельная натура. Обменявшись доброй дюжиной шпилек, они наконец договорились до того, что Роно не вправе и не в силах удерживать его, Марча, в этом насквозь промороженном и застывшем в безмолвии лесу. Это «не в силах и не вправе» задело Роно до глубины души, он встал со своего места, где, невзирая ни на что, пытался медитировать, достал из своего тючка тщательно упакованные меч и даго и швырнул их своему беспокойному другу.

— Да, я не в силах удержать тебя! — выкрикнул он. — И не вправе. И не больно-то хотелось! Забирай это барахло, которое я для тебя расстарался добыть — учти, рискуя шкурой! — потому что субъекты вроде тебя без пяти фунтов железа на поясе чувствуют себя неодетыми, и вали отсюда! Мне наплевать, что с тобою будет.

Пока потрясенный и обрадованный Марч пристраивал оружие себе на пояс, Роно следил за ним ревнивым взглядом. Глаза его были красны от бешенства.

— И из-за этого ублюдка я на коленях стоял! — буркнул он. — Знаю я, куда ты разлетелся! Знаю я этот взгляд! Шип в твоем заду зовется — Абигайль!

— Если я ей не нужен, — огрызнулся Реджи, — пусть она сама мне об этом скажет. И я вовсе не просил стоять из-за меня на коленях. Плащ я тебе оставляю: не мерзни. Не хватало, чтобы меня еще и в воровстве обвинили.

Он в пять минут собрался и, размашисто шагая, скрылся среди елочек. Роно вздохнул и попытался погрузиться в транс. Грех было терять такой день: Камни что-то рассиялись сегодня.

Блаженное состояние нирваны было уже совсем близко, но его спугнула беспомощная ругань. Роно открыл глаза и увидел Марча, выходившего на полянку со стороны, противоположной той, куда тот удалялся. Мысленно послав его ко всем чертям, Роно вернулся к своему занятию, заметив только, что сдаваться рыцарь не собирается. Через четверть часа, когда эта сцена повторилась, он решил, что это забавно. Когда же озверевший, запыхавшийся Марч вылетел на исходные позиции в пятый раз, Роно уже разбирал самый недвусмысленный хохот. Однако он старался не подать виду: ему не хотелось подвергать опасности свой воротник.

— А ну, признавайся! — рявкнул Реджинальд. — Что ты тут такое вытворяешь?

— Помилуй бог! — Роно всплеснул руками.

Но Марч был слишком зол, чтобы безнаказанно издеваться за его счет.

— Ничего я не делаю, — упрямо повторил волшебник. И прошептал: — Просто я очень не хочу, чтобы ты уходил. И мне отрадно думать, что Обитель слышит меня.

Реджи окинул округу ненавидящим взглядом и плюхнулся рядом.

— Если бы ты знал, как мне тошно изо дня в день видеть все это!

— Четыре стены Бладжерси, безусловно, зрелище куда более отрадное!

Шпилька эта выскочила у Роно по привычке, на самом деле ему было жаль Марча и хотелось, чтобы тот пришел в более благодушное настроение.

— Послушай, Реджи, — робко предложил он, — я могу тебе помочь. Тебе совсем не обязательно покидать Обитель, чтобы узнать, где сейчас леди Абигайль и как у нее дела. Я покажу ее тебе с помощью волшебства, и ты увидишь, что в подушку она не рыдает.