Обитель мерцающих камней

— Я подумала бы, — заметила Онор, — что ты склонился ко второму своему варианту, кабы монастырь не был женским.

— Я попрошу тебя еще об одном одолжении, — сказал Реджинальд. — В приемную мы войдем вместе, но ты от своего имени попросишь свидания… Я не знаю, под каким именем она приняла постриг… но в миру она звалась Летицией Марч.

Онор приоткрыла рот. Что-то плохо стала она соображать в последнее время. Всю их долгую дорогу она задыхалась от ревности, а он, оказывается, говорил о матери!

— Но что я ей скажу?! — в панике пробормотала она. Ричардов эпитет — «старая дракониха» — отнюдь не прибавил ей бодрости.

Она, замирая от странной робости, попросила привратницу о встрече с белицей, в миру звавшейся графиней Марч. Недоверчивая старуха, вполне оценившая нищенский облик обоих бродяг, сварливо поинтересовалась их делом к означенной особе. Как всякий чиновник, она стремилась лишний раз проявить власть на своем месте, и, захлопни она перед их носами решетчатое окошечко, так неприятно напоминавшее окошко камеры Реджинальда в Бладжерси, вся их долгая дорога оказалась бы проделанной даром.

— Я к ней с вестями о сыне, — вполголоса, смиренно сказала Онор.

Видимо, этот предлог был сочтен уважительным, потому что калитка отворилась, и привратница предложила обоим путникам пройти в приемную, а сама ковыляющей поступью удалилась известить белицу Аврелию о гостях. Выйти к тем или пренебречь — это уже было делом самой графини.

В приемной было жарко натоплено, а вдоль стен стояли широкие мраморные скамьи: в средствах монастырь не нуждался, в достаточном количестве выжимая их из округи, благо, Арчибальд Марч ни в чем не отказывал обители, приютившей его мать.

От кельи, куда должна была подойти белица, палата для ожидающих гостей была отделена частой решеткой, служившей символом удаления от мира. Этот символ показался Реджинальду тягостным, Онор почувствовала, как неимоверно он напряжен, и положила руку ему на локоть. Пусть расслабится. Света было мало, лишь кое-где смрадно и чадно полыхали факелы, приемная тонула во мраке. А там, за решеткой, горели свечи из белого воска, чудесным образом высветившие все достоинства возникшего за ней лица.

Онор несмело приблизилась, глядя в женский, но ничуть не более мягкий вариант лица Реджинальда. Летиция Марч оказалась похожа не на дракониху, а на охотничью хищную птицу. Черные брови, пронзительные глаза, решительные губы. Резкие морщины от выразительной мимики. Безуспешно сокрушаемая привычка повелевать. Волосы убраны под покрывало, и не видно, какой след оставила в них седина. Онор почувствовала к ней боязливую симпатию. Почему-то вспомнилось, как Билиссо классифицировал людей по цвету глаз: зеленые — хитрые, карие — добрые, серые — умные… Графиня Марч смотрела на мир серыми глазами, и точно такие же были у Реджи. Подумалось, что в чем-то, возможно, она его недооценивала. В самом деле, имея такую мать, он еще многим мог удивить ее. По крайней мере она пришла. А Реджи сомневался.

— Подойди ближе, мальчик, — сказала графиня. — У тебя вести о Реджинальде?

Онор беспомощно кивнула, не зная, что говорить ей дальше, и чувствуя, как бесшумно вырастает за ее плечом высокая тень. Бог знает, как в этом мраке Летиция его узнала.

— Реджи? — прошептала она.

Реджинальд нервным движением сбросил капюшон. Мать узловатыми пальцами вцепилась в прутья решетки.

— Что скажешь, Реджи?

Сын смотрел на нее. Его лицо исхудало от изнеможения, он казался серьезнее и старше, и в его лице виднелась та же порода.

— Что я скажу, — промолвил он, — зависит от того, что скажешь мне ты. Почему ты здесь? Прячешься от позора? Поверила? Отреклась?

— Нет, — сказала Летиция Марч. — Ни на минуту. С каких, спрашивается, пор государственные измены творятся в постели? Слухом полнится земля. Меня упрятали сюда насильно, видно, голос мой показался им слишком громким. И то! Они хотели, чтобы я перестала гордиться своим сыном!

Она смотрела на него с любовью, ошибиться в этом было нельзя. Онор отошла и села на каменную скамью, наслаждаясь минутой тепла и покоя. Ей казалось, что из своей ярко освещенной кельи графиня не сможет проникнуть взглядом в полумрак ее убежища.

Белица Аврелия была не из сентиментальных.

— Тебе нужны деньги, — решила она, предвосхищая просьбу сына. — Завтра же я свяжусь с Арчи. Он, разумеется, догадается, для чего его отрешившейся от мира матери понадобились деньги, он умный мальчик, но отказать мне он не посмеет. Надеюсь, сам ты не обращался к нему?

— Нет. Зачем ему рисковать? Уж больно вонючее это дерьмо: все боятся запачкаться. Тяжелое бремя для наших друзей, матушка. Как он, Арчи?

— Графствует. И… извини, он счастлив. Женится.

— Жаль, не погуляю на свадьбе брата.

Она кивнула. Она была слишком высокородна, чтобы позволить своим чувствам вырваться рыданиями.

— И еще одно дело. Позволь представить тебе… Онор, иди сюда!

Дрожа и стыдясь своей слабости, Онор шагнула на освещенное место.

— Мама, это Онор.

Птичьи глаза обратились на нее. Желание убежать стало немыслимо сильным.

— Онор, — словно пробуя на вкус, произнесла Летиция Марч. — Это значит — «честь». Это почему-то важно. Ты выглядишь, как девушка-дварф. — Она посмотрела то на одного, то на другого. — Наконец-то ты привел женщину, которую я хотела бы видеть рядом со своим сыном.

Царственным кивком она отпустила Онор, и та почти свалилась на скамью. На повестке дня возникла острая необходимость сцепиться с Реджи по поводу этого спектакля. Позже. Не при «драконихе».

Понизив голос, та беседовала с сыном.

— Во всяком случае, я никогда и ни к кому не испытывал ничего подобного. Господи, это — как вода в пригоршне, боишься упустить ее… или расплескать. Всю дорогу бедняжка сражается со своими демонами.

— И ты, — улыбаясь, сказала графиня, — один из них?

— Похоже. Я совершенно уверен, что она любит меня… но мысль о близости бросает ее в истерику. Понимаешь… это единственная «честь», которая у меня осталась.

— Тогда держи ее крепко, — посоветовала мать. — Руками, а если потребуется — то и зубами.

Она стиснула ладонями виски Реджинальда и крепко поцеловала его. Простилась. Им не стоило задерживаться тут надолго. Мало ли какие глаза следили за их встречей из всех местных щелей. Онор выжидательно поднялась со своего места. Опять им идти в ветреную мглу. И пока они шли к выходу, графиня не сводила с них глаз. В каждом жесте, в каждом их обращенном друг к другу слове сквозила любовь. Она понимала, что видит их в последний раз, она чувствовала, как немного осталось в ней жизни, и улыбнулась, зная, что ее старший сын — благородный мальчик.

«Ты справишься? — мысленно обратилась она к сыну. — Сумеешь приручить этого искалеченного звереныша? В нее придется вбухать пуды терпения и ласки. Но я знаю, ты будешь терпелив».

10. 02. 97