Телохранитель для мессии. Трилогия

— Лия, — в голосе женщины зазвучал металл.

Ноги сами перешагнули порог. Желание сопротивляться меня покинуло. Больше не пререкаясь, я заворожено позволила себя раздеть и уложить в середину пентаграммы, нарисованной прямо на ледяной земле. Сложенным на груди рукам не хватало традиционной свечки. От холода, страха и волнения меня колотило мелкой дрожью, мерный стук зубов задавал ритм колебаниям тела. Напряжение достигло пика, отзываясь глухим гудением стен и подрагиванием пола. Фигуры завершили бурные прения в углу и стали занимать свои места на лучах звезды. Их оказалось ровно двенадцать.

«Что-то они не слишком торопятся, я тут совсем к полу примерзну. Мало того, так еще можно и заработать кучу малопривлекательных болезней, начиная с цистита. Лечи их потом, тратя на лекарства с трудом заработанные гонорары» — вяло и как-то отстраненно крутилось в голове.

Последней мысли не дали развиться во всей красе — ритуал начался.

Гул двенадцати голосов отозвался болью в барабанных перепонках, трансформируясь в звук, не слышимый обычному уху, но ощущаемый каждой молекулой тела. Мышцы оледенели, потеряв всякую способность к сокращению. До боли распахнутые глаза с ужасом наблюдали за облаком алого тумана, который, быстро потемнев до цвета только начинающей свертываться крови, принял форму моего тела. Надо мной плыла я сама, обретавшаяся сгустком густого багряного марева. Эта жуткая "я" улыбнулась хищной плотоядной улыбкой и рухнула вниз, ловя меня в смертельные объятия.

И тут пришла она — Боль, которая была настолько сильной, что в первое мгновение ее невозможно почувствовать. Но лишь в начале. Затем все на секунду отстраненные ощущения налетели в полной мере. Казалось, меня выворачивали наизнанку, сдирали кожу, отрывали по кускам мясо, вынимали внутренности и дробили кости. А я даже не могла кричать — не было ни рта, ни легких. Не было ничего. Только боль. Боль и кроваво-красные всполохи. Все, что было мной, пульсировало: Боль, боль, Боль, боль… Смерть казалась величайшим благом. Ритуал продолжался часами, днями, годами или веками: меня окружало безвременье.

В какой-то момент я провалилась в непроглядную тьму.

«Наверно это и есть смерть. Наконец-то», — это была последняя успокаивающая мысль, перед тем как сознание трусливо дало деру.

Темнота. Не черная. Багряная. Нежная. Теплая, как парное молоко. И столь же непроглядная. Напитывающая душу, как кровь, сочившаяся из раны, приложенную к ней ткань. Душная до безоглядного, безотчетного Ужаса.

— Пробудись! — повелели в ней.

* * *

Неровности и шероховатости потолка прихотливо складывались в материки, омываемые океанами. Здесь нашлись и Америка, и Австралия, с большим натягом можно было узнать даже Евразию. После пробуждения я добросовестно изучила эту импровизированную карту, прежде чем отважилась чуть-чуть повернуть голову. Помещение было мне не знакомо. Комната размером примерно двадцать на двадцать, не поражала своим убранством: ничем не прикрытые каменные стены, узкие окна-бойницы, сквозь которые нехотя проникал солнечный свет. Из мебели — жесткая кровать, на которой лежало мое неподвижное тело, и стол с большим количеством ящичков самых разнообразных размеров. Это все, что можно было увидеть с моего неудобного ложа.

Не подвал, и ладно.

Больше я на ритуалы, при участии в коих понимаешь насущную необходимость эвтаназии, — не ходок!

Некоторое время я лежала, не двигаясь, опасаясь возвращения кошмарной боли. Воспоминание о ней сковывало тело ужасом. Но недвижно валяться быстро прискучило, поэтому я с большой опаской попробовала пошевелить конечностями. Мышцы слушались неохотно, но боли не было. Не почувствовав дискомфорта, я рискнула сползти с кровати.

Из одежды мне опять ничего не досталось. Соорудив из коричневого покрывала вольную вариацию римской тоги, я безотлагательно занялась осмотром помещения. Исследование решила начать с самого интересного — со стола. Честно говоря, обозревать кроме него — нечего. Он был доверху набит разнообразными скляночками, чашами, пузырьками и бутылочками с чем-то очень любопытным. На мгновение мне даже показалось, что я знаю чем. От этого захватывающего занятия отвлек скрип открывающейся двери.

— С пробуждением, дитя мое, — поприветствовал до оскомины знакомый голос. — Рада видеть, что ты уже на ногах.

В руках у меня находилась ни в чем не повинная колбочка, предназначенная для каких-то экспериментов. Она-то и пострадала первой: разбилась об пол, срикошетив от невидимой стены, окружавшей настоятельницу.

— Могли бы хотя бы предупредить, сказать, что будет так ужасно! — я просто кричала.

«Хорошо на поросячий визг не переходишь» — мой верный друг и товарищ внутренний голос. Что бы я без него делала?

— Зачем? — искреннее удивление окрасило ее голос. — Ты впала бы в панику, и нам не удалось добиться таких впечатляющих результатов.

Вторая бутылочка пошла в дело, и на этот раз не пустая. Густое ярко розовое вещество радостно плюхалось внутри. Не пролетев и половины пути к настоятельнице, она исчезла с тихим хлопком.

— Каких?! Я ничего такого особенного не ощущаю. Где Сила и Знание, которые мне пообещали? — обиды в моем голосе хватило бы, чтобы пронять камень. Но мать-настоятельница была из материала покрепче.

— На все воля божья, — ответчица в показном смирении потупила глаза. — Если Ему будет угодно…

— ЕСЛИ?!! — возмущенный вопль услышали, наверное, за переделами крепости.

— Прояви терпение. Все придет в нужный момент, — ответила она, пряча улыбку. — Ты же не думала, что такая Сила и такое Знание достаются даром?

Уши вероломно заалели. Именно так я и рассуждала.

— То, что достается даром, ничего не стоит, — посерьезнела матушка. — Запомни это, девочка.

Перефразированная пословица про сыр в мышеловке если и не остудила мой гнев лучше всяких оправданий, то перевела его в скрытую форму. В кои веки хотела схалявить, а не получилось. Бутыль из темного стекла аккуратно опустилась обратно на свое место.

Матушка смотрела на меня с усталой улыбкой:

— Знаешь, как меня зовут, Лия?

— Астела, — не задумываясь, ответила я.

Она развела руками.

— Цена заплачена не зря. Тебе подвластна любая магия. Только представь, любая . Даже некромантия.

«Рада?» . Очень. Всегда мечтала покойников поднимать.

— Мы поделились с тобой этим, пробудили к жизни, — продолжила мать Астела. — Из тех, кто принимал участие в ритуале, четверо не могут подняться с постели, один пребывает в забытье до сих пор. Жертвы не напрасны: мы дали миру надежду.

«Ну, разумеется, чужая жертва во имя мира никогда не бывает непомерной» .

Я подавленно опустилась на кровать. Торжественность ее речи произвела на меня угнетающее впечатление. Взгляд упал на собственные руки. Неужели в моем теле заключена теперь такая огромная сила? Мать-настоятельница, аккуратно подобрав рясу, присела рядом. Сухая теплая ладонь погладила мою вихрастую голову в утешении.

— У тебя все получится, — она выделяла каждое слово. — Пробудить Силу я помогу, но для того, чтобы тело вспомнило боевые навыки, придется пожить жизнью алоний, самых молодых дочерей ордена. Через полгода ты станешь безупречна и будешь готова, чтобы предстать пред Императором.

— Полгода? — машинально переспросила я, думая о том, зачем Императору моя безупречность, и не придется ли мне охранять кровать у него в спальне.

— Кто-то тратит всю жизнь на то, что ты получишь за жалких полгода, — голос настоятельницы оторвал меня от картин кровожадной расправы.

Было в голосе и выражении глаз матери-настоятельницы нечто такое… пугающее, отчего я поторопилась сменить тему.

— Когда меня переведут в мою комнату? Кровать жесткая, удобств никаких…

Мать-настоятельница подарила мне всепрощающую улыбку воспитательницы в заведении для детей, отстающих в умственном развитии.