Час дракона

— Хочешь узнать, что сейчас происходит в Аквилонии? — спросил чернокнижник. Ответа не последовало, но глаза его пленника выдали заинтересованность.

Хозяин комнаты всмотрелся куда-то в глубину шара и произнес:

— Сейчас там вечер следующего дня после сражения под Валкой. Главные силы Немедии еще минувшей ночью встали лагерем в долине, а отряды всадников до сих пор преследуют бегущих. С рассветом армия погрузилась в обоз и двинулась дальше на запад. Просперо из Пуантена, со своим десятитысячным корпусом был всего в нескольких милях от поля битвы, когда на рассвете наткнулся на бегущих оттуда воинов. Он упорно шел всю ночь, но так и не успел к сроку, и был вынужден сразу отступить к Тарантии, будучи не в состоянии объединить разрозненные остатки разбитой аквилонской армии. Объявив мобилизацию конного транспорта в попутных селениях, он уже почти довел своих измученных воинов до столицы.

Я вижу его утомленных рыцарей в серых от дорожной пыли доспехах, что гонят вперед своих не менее усталых коней. Вижу улицы Тарантии. В городе хаос. Сюда уже каким-то образом дошла весть о поражении и смерти короля Конана. Ошалевшая толпа дрожит от страха — король погиб, и нет никого, кто смог бы ее защитить от немедийского вторжения. Исполинская тень надвигается на Аквилонию с востока, где небо уже почернело от дыма пожарищ…

Это задело Конана за живое:

— Чем докажешь, что это — не пустые слова? Любой придурок с городской площади мог бы порассказать то же самое! И если ты утверждаешь, что все это увидел в этом паршивом шарике, то ты просто лжец и мерзавец, в чем нет никаких сомнений! Просперо удержит Тарантию, опираясь на поддержку сплотившихся вокруг него баронов. Объединившись с Пуантенским правителем Троцеро, который вместо меня станет управлять королевством, они прогонят всех немедийских псов и заставят их с визгом вернуться в свою псарню! Что такое пятидесятитысячная армия? Аквилония ее раздавит! Эти люди никогда больше не увидят Бельверуса. Под Валкой покончено не с Аквилонией, а всего лишь с ее королем!

— Аквилония уже погибла! — твердо возразил ему Ксальтотун. — Ее уничтожат меч, огонь и копье, а если они не справятся, в бой ринутся силы вечного мрака. Точно так же, как скалы вод Валкой, рухнут целые горы и стены городов. Реки выйдут из берегов и затопят долины, да что там долины — области. Но будет все-таки лучше, если мои заклятия не понадобятся, ибо они могут вызвать к жизни такие силы, что в состоянии потрясти мир.

— Из какого же ты выполз пекла, черный пес? — процедил сквозь зубы Конан, в упор глядя на страшного чародея. И помимо своей воли снова задрожал — здесь чувствовалось что-то невероятно древнее и дьявольское сразу.

Ксальтотун продолжал сидеть, неподвижно склонив голову, словно прислушиваясь к шепоту космоса. Казалось, он не слышал нанесенного ему оскорбления. Потом он неторопливо потряс головой и равнодушно взглянул на пленника.

— Что?.. А… — ты не веришь тому, что я тебе сказал… Ладно, я уже устал от нашей бесполезной беседы. Действительно, проще до основания разрушить непокорный город, чем облечь свои мысли в словесную форму, доступную безмозглому дикарю.

— Если бы мои руки были свободны, — уверил его в ответ Конан. — Я быстро сделал бы тебя безмозглым… трупом!

— Не беспокойся — я не настолько глуп, чтобы дать тебе такую возможность, — произнес Ксальтотун и хлопнул в ладоши.

Поведение его неожиданно изменилось: в голосе появилось нетерпение, а в жестах — нервозность, хотя пленник не сомневался, что с ним это никак не связано.

— Запомни, варвар, что я тебе скажу, — вновь заговорил чернокнижник. — У тебя еще есть время подумать. Я просто окончательно не решил, что с тобой сделать. Это зависит от некоторых пока неопределенных обстоятельств. Но лучше вбей себе в голову: если надумаешь стать моим союзником, умерь свой пыл, чтобы не испытывать моего терпения.

Конан уже собрался бросить ему в лицо еще одно проклятие, но в этот момент раскрылись замаскированные двери, и в комнату вошли четверо высоких негров, одетых в серые шерстяные туники и перетянутые поясами, с которых свисали большие ключи.

Ксальтотун нетерпеливым жестом указал на своего пленника и отвернулся, утратив, похоже, к нему всякий интерес. Его пальцы как-то необычно дрожали. Из висевшей у него на груди резной яшмовой коробочки он достал горсть мерцающего черного порошка и высыпал ее в пальник, покоившийся на золотом треножнике у его локтя. Хрустальный шар, о котором он, по-видимому, забыл, упал на ковер, будто лишенный невидимого подвеса.

Чернокожие слуги подняли Конана — он был так обмотан цепями, что не мог двигаться сам, и вытащили из помещения. В то мгновение, когда за ним уже закрывали красиво обитые дубовые двери, он успел оглянуться назад, увидев хозяина комнаты, лежащего в своем похожем на трон кресле со скрещенными руками и вьющуюся перед ним из пальника тонкую струйку дыма. Его пробрала дрожь: в Стигии — древнем и зловещем королевстве далекого Юга — он когда-то уже видел такой черный порошок. Это была пыльца черного лотоса, порождающая подобный смерти сон и чудовищные видения. Он знал также, что лишь полумифические члены Черного Круга, являющиеся носителями высшего проявления зла, черпают силы из красных кошмаров черного лотоса, чтобы разбудить свою магическую мощь.

Для большинства жителей Запада Черный Круг был всего лишь байкой и вымыслом, но Конану в свое время удалось убедиться в его страшной правдивости и увидеть мрачные святилища, затерянные в лабиринтах темных стигийских могильников и склепов, окутанные темнотой башни, в которых посвященные в культ предавались отвратительным занятиям…

Было неясно — день сейчас или ночь. Дворец короля Тараска казался царством мрака и теней, повелителем которых был, как это чувствовал Конан, его пленитель — могучий Ксальтотун.

Негры шли длинным коридором с низким потолком, и в неясном полусвете казались четверкой вампиров, волокущих добычу в логово. Потом начался нескончаемый спуск по спиральным лестницам, и факел в руке одного из них превращал стены в процессию деформированных теней.

Добравшись, наконец, до подножия очередной спиральной лестницы, они попали в длинную затемненную галерею, по одной из стен которой шел длинный ряд зарешеченных дверей, располагавшихся через равные, в несколько шагов, промежутки.

Остановившись у одной из них, негр, шедший первым, поднял висевший у его пояса ключ и, повернув его в замке, толкнул решетку, после чего пленника заволокли внутрь. Это оказался небольшой каменный мешок, в противоположной стороне которого была еще одна решетчатая дверь. Конан не имел понятия, что за ними скрывается, но было похоже, что там есть еще один коридор. Мерцающий свет факела позволял видеть лишь темную стену, да гулкое эхо голосов и шагов чернокожих тюремщиков отдавалось в скрытых темнотой закоулках.

В одном из углов темницы, рядом с дверью, через которую они вошли, в стену было вмуровано крупное железное кольцо. С него свисал клубок ржавых цепей с лежащим в их смертельных объятиях скелетом. Конан спокойно оглядел его, машинально отметив тот факт, что большинство костей переломано или расколото. Кроме того, оторванный от позвоночника череп служил немым свидетельством чудовищной по силе расправы.

Второй негр, повернув свой ключ в массивном замке, удерживающем оковы с останками, освободил их и отбросил в сторону, закрепив на это место цепи, сковывавшие Конана. А третий чернокожий еще одним ключом запер противоположные двери и удовлетворенно ухмыльнулся, убедившись в надежности запоров.

Теперь все они окинули лежащую перед ними фигуру короля Аквилонии загадочным взглядом — темноглазые черные атлеты с блестящей в свете факела гладкой кожей.

Тот, что держал в руке ключ от входных дверей, не выдержал первым:

— Теперь это твой королевский дворец, белая собака! Кроме нашего господина и нас об этом не знает никто. Это потайная темница. Ты будешь здесь жить, и здесь же сдохнешь. Как он! — и он с отвращением и злобой пнул растрескавшийся череп, со стуком покатившийся по каменному полу.