Янтарная Цитадель

– Умница, – одобрил Элдарет. – Самые могучие рот в Митрайне – озерные, и здешние боги – это духи воды и камня. Есть легенда о герое Джамиане, который во времена царицы Гетиды пришел в Митрайн, спасаясь от бхадрадомен. Пред ни явилась водяница, и предложила спрятать его от преследователей, дозволив дышать под водой, если он доверится ей. Но духи вод славятся тем, что заманивают юношей под воды и топят. Ты бы поверил такому созданию?

Руфрид хохотнул.

– Навряд ли.

– Нов Джамиана не было выбора – погоня наступала ему на пятки. И он позволил духу свести себя в озеро, и она обратила его в рыбу, так что он избежал бхадрадоменов. А когда она вновь сделала его человеком, она открыла ему, что встретил герой не простую водяницу, а саму Эште, богиню вод. И сказала, что не доверься он ей, она бы его взаправду утопила.

– Тогда Руфе пришел бы конец. – Танфия хихикнула. – Могу себе представить, как из озера поднимается Эште. Такое чудо – путешествовать в дальних краях!.. было бы, когда б не Имми.

Элдарет кивнул.

– Я обошел все девять царств, и воистину, каждое по-своему прекрасно. Мне всегда кажется, что у каждой земли свои краски. Митрайн – серебряный, с аметистовыми бликами.

– Правда! – воскликнула Танфия. – А Сеферет – черный, синий и изжелта-белый, хотя Брейида и Антар мнятся мне одетыми в зеленое. Дейрланд – серый, как роса, и рудый и зеленый, как осенняя листва. В таком краю бог и богиня могут предстать только оленем и оленухою; людским обликам там не место. – Девушка примолкла, вспоминая, как пролетели мимо нее воплощения богов, преследуемые молчаливой охотой. – Я думала, я одна о таких глупостях думаю.

– Примечать такие вещи, – возразил Элдарет, – значит приближаться к пониманию духа Авентурии.

– Похоже, ты нашла себе умалишенного под стать, Тан, – кисло заметил Руфрид.

– Ну и пускай мы сумасшедшие, – огрызнулась она. – Элдарет, расскажи – какие они, другие земли?

Элдарет сел, упершись руками в колени, глядя на озеро.

– Ну, Параниос – зеленый и золотой, и немного лилового, как спелый виноград, и боги его – боги роскоши, Нефетер, повелительница ума и творчества, и супруг ее Дион, даритель плодовитости и веселия. Парионцы любят считать себя центром культуры; и забывают, что первой была Лазура Марок. Соблазнительное местечко этот южный край. Их великая богиня – колка, дикая кошка, похожая на рысь, но они привечают множество разных культов, и школ философии, заимствованных у элир. Вспоминая Лазуру Марок, я вижу перед глазами глубокую синь и багрянец, и желтизну песка, и золотые блестки в ночном небе.

А северная Норейя – к тамошним жителям я питаю глубочайшую приязнь. Они больше знают о роф деревьев, чем вы можете вообразить. Цвета их – темная зелень, и соломенная желтизна кудрей. Они поклоняются священным деревам, и в деревьях обитают их боги, и малые божества также.

– Я слышала, – встряла Танфия, – что в Торит Мире все леса мертвы. Правда?

Элдарет чуть сморщился.

– Нет, конечно. Есть там окаменелые леса, и это зрелище, достойное внимания. На свой суровый лад прекрасен и Торит Мир. И что поговаривают о жителях его, тоже не вся правда. Да, бывают они воинственны, но в родном краю они поразят тебя гостеприимством и верностью. Краски Торит Мира – черный, серый и янтарный, и легкие опаловый отлив. Вы знаете, что у них общие боги с Танмандратором? Богиня молнии и бог грома. В Торит Мире они суровы и яростны, в Танмандраторе же они сильны, но добры, и стремятся скорей к справедливости, чем к возмездию. И лики их – человечьи.

Эйсилион же – царство звериное; богиня их – мудрая змея, и бог – хитрый лис. Да и обитатели его пеняют краски, точно хамелеоны, стоит взгляд отвести. Как радуга, как переливчатая чешуя дра’ака. Им приходится быть коварными и опасливыми – они зажаты между Торит Миром и Параниосом, между элир и бхадрадомен.

– Ты не назвал красок Танмандратора, – напомнила Танфия.

– Это тяжело. Обширен этот край, больше любого из царств. Но я бы сказал… изумрудная зелень, и охра, и бронза. Богатые краски доброй земли. И народ тамошний росл, ловок и крепок. Много унижений претерпели они от бхадрадомен, и теперь противятся унижениям от царской руки…

Он замолк.

– Ты никогда не говорил, – заметил Руфрид, – откуда ты сам родом.

– Это неважно, – вздохнул странник.

– Если уж гадать, – заявила Танфия, – я ставлю на Танмандратор. Я права?

Элдарет поджал губы, лицо его окаменело.

– Да, – проронил он после долгой паузы, – хотя я нигде не жил так долго, чтобы назвать этот край своей родиной. Мать моя из Танмандратора… отец же из Торит Мира. Это все, что я могу поведать вам. О большем же не спрашивайте.

Танфия ощутила, как воздвигается вокруг него барьер; как и Эльрилл, Элдарет скрывал свои тайны. Но в глазах странника плескалась боль, страшная, потаенная, и девушка впервые в жизни решила, что причин ее лучше не знать.

– Прости, – тихонько проговорила она. – Я не хотела быть невыносимо назойливой.

– Это у нее само выходит, – добавил Руфрид.

Элдарет слабо улыбнулся, но промолчал. Клуб тумана над озером свернулся в подобие человеческой фигуры, и заплясал над водой, поглядывая на путешественников. Луч Лилейной луны коснулся его, и привиделись бледные волосы, и тонкие белые руки, и сияющие глаза. Медленно-медленно призрак расточился, и лишь туман поплыл среди стволов, истаивая.

Покинув Митрайн несколько дней спустя, путники перевалили Змеевичные горы, куда более приветливые и зеленые, чем Саванный хребет. Дорога вела их через густые березняки, зеленеющие молодой листвой, сквозь густой подлесок. Воздух переливался зеленым, золотым, белым и синим, дрожал от гула мошкары и птичьего щебета. Зима и Сребренхольм, все, чтобы было, отошли в прошлое.

– Добро пожаловать в Параниос, – объявил Элдарет. – Этот край, как никакой другой, я могу назвать домом.

Танфия была зачарована. Здешние места, самое сердце Авентурии, и вправду отличались от любых других – богатые, многоцветные, исполненные жизнью. Легко было представить, как по здешним лесам бродят неуловимые элиры. Девушке вспоминался ее таинственный рыжеволосый знакомец, и мечталось встретить его на укромной полянке. Но элир все не встречался.

Двадцать дней промелькнуло с тех пор, как они покинули Сребренхольм, и путешественники привыкли к извечным тяготам пути. Они старались обходить города и деревни, но теперь они приближались к людным местам, и поселений становилось все больше. Лес прорезали истоптанные тропки, попадались хутора и постоялые дворы.

– Я начинаю мечтать о перинах, – предупредил Руфрид.

– К несчастью, – ответил Элдарет, – чем ближе мы к сердцу Параниоса, тем больше нужда прятаться. Мое лицо слишком знакомо здесь. Но осталось недолго, поверьте.

Солнце перевалило за полдень, и путники двигались тихой лесной тропкой. Элдарет шел первым, спутники его вели коней в поводу.

– Нас преследуют, – внезапно проговорил Линден.

– Что? – воскликнул Элдарет. Он остановился, прислушался, даже влез до половины на суковатое дерево, чтобы оглядеться. – Никого не вижу.

– Да, – согласилась Танфия, – но Линден иногда чувствует… всякое. И не ошибается.

– Ладно. Заведем коней в кусты.

Сойдя с тропы, они привязали стреноженных лошадей в густом кустарнике, а сами, по совету Элдарета, влезли на деревья – он с Руфридом по одну сторону, поближе к тропе, Танфия с Линденом чуть подальше.

Несколько мгновений спустя на тропе показались всадники, полускрытые кружевом весенней листвы. Трое царских солдат, в зеленых с лиловым мундирах, на гнедых конях – точь в точь как те, что забрали Имми. Они уже собирались проехать мимо, когда Зимородок поднял голову и тихонько заржал.

– Это еще что?

Солдаты осадили коней, спешились, обнажая мечи. Пока они продирались через подлесок, Танфия рассмотрела их – двое мужчин и женщина, в кожаных кирасах и шлемах. Сидя на суку, она наблюдала, как солдаты находят привязанных коней, трогают изукрашенные лазурью седла.