Легенды о проклятых 2. Непрощенная

Мокрая и голая подошла к зеркалу, где во весь рост отразилось мое тело с красными сосками, свежим шрамом внизу живота и засосами на шее, ключицах, ребрах. Повсюду его знаки, его отметины. Иногда мне казалось, что со мной в постели сам Саанан. Глаза меида сверкали ярко-зелеными вспышками, и запах его тела…насыщенный, звериный, он вбился в каждую пору на мне. Остался на волосах, под ногтями.

Если бы можно было кожу содрать до мяса, я бы так и сделала.

Отец больше никогда не примет меня обратно. После этого позора я уже не вернусь в Лассар.  Обесчещенная велеария не может ступить на землю своих предков. Это моя вина. От начала и до конца. Отец не станет слушать оправданий. Я сама выбрала эту участь, когда, нарушив запрет, поехала в Валлас.

Од Первый предпочел бы смерть унижению. Мою гибель ему было бы перенести легче, чем позор дес Вийяров.

Уже давно настал день, и внизу доносились привычные городские звуки. В дверь стучала Моран.

- Моя Деса, вас ждут. Вам приказано спуститься вниз. Откройте мне. Я помогу вам одеться.

- Пусть убирается к Саанану, я никуда не поеду. Так и передай ему. Я не выйду отсюда.

Смотрела на себя в зеркало с ненавистью и каким-то оцепенением. Как во сне, заторможенно подошла к комоду, выдвинула ящик, достала белоснежную чистую сорочку, набросила на себя и медленно подошла к окну.

Распахнула настежь и дернула ажурную решетку.

«Я никогда не вернусь домой. Никогда…никогда не вернусь. Меня не примут. Меня закидают камнями. Я всегда буду шлюхой. Здесь лассарской, а там валлаской, и ничто это теперь не изменит».

Я билась в решетку, сдирая кожу на руках до мяса, ломая ногти. Стук в дверь доносился сквозь шум в ушах. Я должна вырвать эти проклятые прутья и вдохнуть свежего воздуха. На меня давят стены и потолки. На меня давит неволя. И ведь я в какой-то момент сломаюсь, и тогда ненависть к самой себе задушит окончательно.

Решетка начала плавиться под моими пальцами, нагреваться, раскаляясь до красноты, и наконец-то поддалась. Распахнулась наружу. Я взобралась на подоконник. Вылезла на широкий бордюр.

Холодно. Мороз по разгоряченному телу и капли воды застывают на щеках, волосах, но ненависть гореть внутри не перестает. Смотрела вниз, туда, где с кольев снимали моих людей, туда где они, как упрек мне, раскачивались на виселицах целую неделю.

Я предала их всех…Каждого, кто был мне верен, и каждого, кто умер за меня. Я проиграла проклятому безликому ублюдку. Никогда это все не закончится, и он меня не отпустит. Больной психопат, который ведет себя так, будто я принадлежу ему по какому-то, только одному Саанану известному, праву.

Высота манила и пугала одновременно. Я выпрямилась во весь рост, глядя вниз и чувствуя, как дрожат колени. Подняла голову, посмотрела вверх на небо. Впервые синее, а не серое, и тучами не затянуто. Солнце слепит глаза. Там Анис и мама ждут меня. И Хищник ждет…я знала, что он там. Сгорел тогда в лесу, пылающем от стрел лассарского войска. Я коня его видела. Бежал прочь от огня с поводьями между ног. В крови весь. Это я, как проклятье. Я – смерть. Надо было тогда со стены Тиана в реку прыгнуть… и все бы закончилось. Все были бы счастливы.

«Лети, маалан, лети, маленькая,

Высоко лети, прямо к солнцу!

Лети, маалан, лети, аленькая,

Высоко лети, выпорхни из оконца.

К свободе лети, песню пой

О закате кровавом и о ночи,

О цветах, о грозе весной.

Громко пой, что есть мочи.

Солнце прячется за карниз,

Плачет небо дождем…

Не успела.

Маалан камнем падает вниз

Маалан к солнцу не долетела».

Давно её не пела. С тех пор, как ждать его у реки перестала, выглядывать со стены Тианского замка. Каждый день на закате.

А сейчас вспомнила…Непрошено и нежданно. Значит, так и не забыла. Говорят, если впустишь кого-то в сердце, он там навсегда остается.

Слова сами с губ срывались. Руки подняла, раскрыла. Свобода. Всего лишь недавно я была полностью свободной и даже в страшном сне не видела себя в неволе. Я не могу кому-то принадлежать. Я не могу сидеть в клетке.

Шаг к краю. Внизу земля шатается, кружится.

И в этот момент почувствовала, как меня сдернули с подоконника, сжали до хруста так сильно, что в глазах потемнело.

- Одейя. Деса моя. Что же вы делаете?! Холод какой. Вы с ума сошли?!

Голос Моран, причитания горничных, как сквозь вату.

- Вон все пошли! Вон! Я сказал!