Дни и ночи Невервинтера. Книга 2 (СИ)

— С-сука…

— Значит, нет. Если что, ребятам свистни, помогут.

— Т-тебя уроют.

Ага, уже урыли. Не для того я целый год времени не терял. А это тупое ворье в упор не видит, с кем имеет дело. Вместо ответа я, насвистывая, вернул на место перевернутый табурет, поставил на него специально купленную у городского алхимика очень дорогую и очень хорошую, волшебную заживляющую мазь и сказал дружелюбно:

— Береги попку. Пригодится еще.

Да, я сволочь. Но на самом деле, я потратил на мазь для этого ублюдка половину будущего месячного жалованья. Никто, кроме меня, о нем не позаботился бы, всем было бы наплевать, не он первый, не он последний. Так и сдох бы в грязной каморке с задницей наизнанку. А мне этого было уже не нужно. Я его наказал. Отнял у него надежду пробиться, и правильно сделал, потому что дерьмом он был редкостным, таким нельзя ходу давать.

Но потом едва не дошел до греха. Когда, уходя, услышал за спиной сдавленное «п-п…р… и д-дружок твой…». Аж сердце зашлось, в груди стало горячо, а перед глазами поплыл туман. И я представил в деталях, как возвращаюсь, двумя ударами выбиваю зубы, ставлю на колени, задирая голову и ору: «Заткни свое вонючее е…о, рыцарская шлюха!» И имею его.

Но я давно научился быть выше оскорблений, на всех нервов не напасешься. И не был я уверен, что способен на насилие. Поэтому, лишь разрешил себе снисходительно улыбнуться.

— Я понимаю, детка, тебе не терпится. Но хорошенького понемногу.

Получив свободный день, я пришел к Клайву на могилу, долго лежал там, разговаривал, травинку покусывал. Как будто мы рядом. Но не плакал, нет. Не плакал.

Что-то в горле у меня… пересохло…

Это был один из тех сомнительных поступков, за которые, видят боги, мне не страшно ответить перед самым суровым судом.

Так вот и живем. Но вообще-то, я воспоминаниями жить не люблю. Это весна на меня влияет.

А еще я снял в городе квартиру. Не шикарные апартаменты в доходном доме, а две комнаты в мансарде у обычной квартирной хозяйки, ворчливой вдовы таможенного чиновника, которой я хорошо плачу не только за идеальную чистоту и хорошую домашнюю еду, но и за скромное умалчивание о своем постояльце и его гостях. Бывают гости, чего уж там. Мне нравится иногда бывать в городе, сменив форму Девятки на что-то менее бросающееся в глаза. Ходить вечерами по мощеным брусчаткой, наполненным вечерним гомоном улицам, захаживать к Дункану, делать мелкие покупки у припозднившихся торговцев, приходить домой, съедать пяток фаршированных перцев, запивая их первоклассной сливовой наливкой, слушать хозяйкино бухтение, послушно поднимать ноги, когда она метет полы, валяться с книжкой у камина или тупо глядеть на звезды в большое мансардное окно над кроватью. Я там отдыхаю от работы, от всего этого дерьма, от этих рож придворных. Потому что все труднее и труднее дается игра лицом, так и хочется иногда показать им, кто они есть. Эйлин, Эйлин, умничка ты моя, что же ты со мной сделала…

Один раз идиллия была нарушена, когда уже освоившийся в этом «грязном» районе Грейсон, как-то по-своему поняв мой вчерашний полупьяный бред (не пить с Грейсоном!), явился с двумя размалеванными, беспрестанно хихикающими девицами. Хозяйка была обезврежена ласковой просьбой сходить в подвальчик за настойкой, девицы, получив на чай, выпровожены, а Грейсон обозван олухом. Потому что ничего ТАКОГО я не говорил — я, конечно, больной на голову, но не настолько. Я понимаю — мальчики. Я понимаю — девочки. Но чтобы вот так — это моветон. А если Грейсон что-то не так понял, то только из-за собственных дурных наклонностей.

А как приятно быть там одному, когда не спится. Нигде не убьешь бессонные часы так, как там. Можно слушать шум дождя и звуки порта, когда подует западный ветер. Чувствовать, как уходит головная боль. Вспоминать. Думать. Анализировать. Вдыхать этот особый портовый запах — смесь водорослей, рыбы, дегтя, опилок и мокрых пеньковых канатов, в который иногда вклинивается аромат специй из Калимшана, или кожи, когда разгружают судно из Уотердипа. И тогда хочется, как четырнадцать лет назад, побежать, затеряться среди пестрой толпы пассажиров, не зная, что тебя ждет впереди…

Все-таки, я горожанин до мозга костей. И ничего хорошего у нас с ней все равно не получилось бы. Этим я себя успокаиваю, потому что так и не понял, почему она ушла. И мое эгоистичное мужское самолюбие отвергает самый очевидный ответ.

Курить захотелось. Сам я этой дрянью никогда не баловался, но к запаху отцовских дешевых самокруток привык с детства. А сейчас стреляю иногда у адъютанта. Он рад-радешенек. Хороший парень, работает хорошо, сроду в Девятке такого порядка не было. Спасибо Эйлин, что мне его сосватала. Хорошо иметь еще одного человека, на которого можно опереться. И я в долгу не остаюсь. Чем скромный начальник Девятки может помочь рыцарю-капитану?

Вот и Грейсон явился. Есть у него способность возникать, когда не просят. Ну, садись, раз пришел, только не мешай. Чем занимаюсь? А я где, по-твоему, нахожусь? Работу я работаю, вершу судьбы. Почему выражение лица блудливое? Ну, ты спросил. Я как подумаю, чего бы еще сделать на благо страны, у меня сразу экстаз. Ты нового лусканского посланника еще не видел? Третий уже за год. Обэкстазишься с ними. Сейчас читаю, что мои ребята на него накопали — так и тянет на грех. Думаю, позаимствовать у Нашера Церемониальный Жезл Невервинтера да лишить их этим жезлом чести и достоинства — может, на них что-нибудь снизойдет, зарядятся патриотизмом и научатся работать. Слышишь, Грейсон, что я придумал? Новую церемонию посвящения в агенты Девятки. А ты говоришь, рожа блудливая. Тут все непросто. Так что, бери в буфете, что тебе нравится, и сиди тихо, не мешай дяде. А досье это можешь изрисовать и порвать на кораблики. Шутка. Это я к сестренкиному замужеству готовлюсь.

Ладно, оставим пока посланника в покое. Может, он зомби нового поколения. Или зародился в пробирке от пяти главных лусканских магов. С них станется. Мне Сэнд как-то давал показания под зельем правды, рассказывал, чем лусканские маги в своих башнях занимаются. Я полночи потом вздрагивал. От смеха. А может, зелье было просроченное или так подействовало, что он вместо правды свои фантазии рассказывал. Хоть посмеялся.

Давненько что-то он у меня тут каблуками не стучал. Хотя, осведомитель из него так себе, его больше дармовое вино интересует. Много слов, а смысл по крупицам выковыриваешь. Но такая уж работа наша — мусор лопатить. Но потрындеть с ним приятно. Одного ему простить не могу — того случая. Меня ведь в Девятке учили яды за версту чуять, и восприимчивость у меня к ним пониженная. Чего мне этот гений набуровил в вино — наверное, и сам не знает. Просыпаюсь и думаю — было или не было? А эльфийская морда сидит, ухмыляется. Позорище. Одно оправдание, что я тогда молодой был.

Слышал, что Сэнд собирается со своей колдуньей открывать школу магии и давать дорогу провинциальным талантам. Чую аферу.

Ладно, Сэнд, иди и ты туда же, вместе с посланником, не о твоих аферах мне сейчас хочется думать. К черту работу вообще.

До сих пор не могу понять, что со мной тогда случилось. Магия, наверное. Очень необычное место, и эта странная помесь гномов с муншейцами. Ундер… как их там. Где только Эйлин таких чудиков откапывает? Гнома я бы у нее забрал в личное пользование, чтобы он меня каждую пятницу в эту страну отправлял. Может, даже не одного. Грейсону бы понравилось. Нет, лучше не надо, а то меня потом туда не пустят. Одному там тоже хорошо, но только не в компании со счастливой воссоединившейся парочкой. Я их один раз в садике увидел — чуть не задушил обоих. Взрослые люди, а как дети, по беседкам глупостями занимаются. Я весь красный, как будто это меня застукали с кем-то, а им хоть бы что. Хи-хи, ха-ха, Касавир, Касавир… Тьфу! Я бы тоже счастьем светился и ничего не замечал, если бы ко мне в постель попало двести пятьдесят фунтов отборного мяса.