Владигор. Князь-призрак

— Они что, смеются надо мной? — воскликнул князь, оглядываясь то на Циллу, то на Десняка.

— Нисколько, — усмехнулся старый чернокнижник, — они просто не знают, что такое свобода. Тебе она представляется лучшим и драгоценнейшим даром, а для них это невыносимое бремя, с которым они не знают, что делать, так же как и со своими инструментами, чьи звуки так досадили тебе в начале нашего вечера.

— Они просто не умеют играть! — перебил Владигор.

— Ошибаешься, князь! — мягко возразил Десняк. — Отдай их мне, и вскоре под этим куполом зазвучат дивные мелодии.

— Пусть идут, если захотят, я же сказал: они сво…

— Забудь это слово! — крикнул старик. — Прикажи им, если ты действительно хочешь сделать их счастливыми!

— Ты думаешь?..

— Я не думаю, я — знаю!

Десняк вскочил со стула; когда князь сделал повелительный жест и трубачи вновь заняли свои места на краю площадки, он вышел из-за стола, встал перед ними и поднял руки над головой. Взгляды музыкантов устремились на его ладони, — старик слегка пошевелил пальцами и погладил прохладный, насыщенный ароматами воздух. Нежные трели флейт словно подхватили этот жест и наполнили пространство дивной, чарующей мелодией. Следом вступили трубы, зарокотали барабаны, согласным хором взревели рожки, а из боковых галерей сверкающими бабочками выпорхнули и закружились вокруг стола смуглые полуобнаженные прелестницы.

Слуга, стоящий за спинкой Владигорова стула, перегнулся через плечо князя, взялся рукой за влажное горлышко винного кувшина, легким движением пальцев взломал печать и снял шнурок, глубоко врезавшийся в заплесневелую пробку. Послышалось тонкое шипение, пробка выстрелила, но прежде, чем пена успела оросить расставленные на столе приборы, слуга накрыл горлышко кувшина кружевной салфеткой и наполнил хрустальный бокал князя искристой, сверкающей влагой.

— Ну что, князь? Хорошо я тебя принимаю? — спросила Цилла, поднимая свой кубок, искусно вырезанный из чистого, как слеза, изумруда.

— Даже слишком, — усмехнулся Владигор, оглядываясь на юных танцовщиц, мелодично позванивающих браслетами. — Не ожидал я такой чести!

— Разве это честь? — воскликнула Цилла, отпивая глоток вина. — То ли еще будет, когда ты на престол вступишь!

— Я на синегорском престоле сам себе хозяин, — нахмурился князь, глядя на Циллу поверх пенистой шапки над краем своего кубка. — Там я решаю, кому честь оказать, а кому путь показать!

— Какой еще синегорский престол? Первый раз слышу! Старик, а ты слыхал про такой?

Она привстала со своего стула и, протянув руку с тонким хлыстиком, слегка дотронулась им до плеча Десняка. Тот отрицательно мотнул головой и, тряхнув волосами, резко направил в свой оркестр растопыренную пятерню.

— Синегорский престол?! Где такой? — взревели трубачи, отведя от припухших губ сверкающие мундштуки.

— Не видали! Не слыхали! — согласным хором громыхнули в ответ барабанщики.

Владигор стиснул зубы, заиграл желваками на скулах и так сдавил в пальцах точеную ножку своего бокала, что она хрустнула, а хрустальная чаша накренилась и выплеснула вино на узорную скатерть.

— Ай да князь! — гневно и насмешливо крикнула Цилла. — Совсем опростился, пока в мужиках да в скоморохах ходил! Уж и за стол посадить нельзя, чтоб чего не порушил!

Но Владигор даже не поднял головы при ее восклицании. Он смотрел на винное пятно, которое расползалось по столу и поедало узоры на скатерти подобно огню, пожирающему сухую прошлогоднюю траву.

— Берегись, князь! — знакомым голосом шепнул ему в ухо слуга, наливавший вино. — Начинается!

Владигор обернулся и увидел Ракела, навытяжку стоящего за спинкой стула с перекинутой через руку салфеткой.

— Что… начинается? — чуть слышно прошептал он, приподнимаясь с места и стараясь заглянуть в остекленевшие глаза воина, на влажной поверхности которых выпуклой темной сетью отражались переплетения арок и стропил купола.

Но Ракел словно окаменел, своим видом напомнив князю застывших в вечном столбняке обитателей Мертвого Города. Владигор перевел взгляд на танцовщиц и невольно вздрогнул: в дрожащем свете факелов ему вдруг показалось, что их тела вместо кожи покрыты блестящей змеиной чешуей.

— Что с тобой, князь? — злым голосом выкрикнула Цилла. — Здесь тебе не кабак, чтобы с половыми болтать! Садись, пей! Кубок князю!

При звуке ее голоса Ракел вздрогнул, повернулся к столу, взял резной хрустальный кубок, обильно украшенный рубинами и алмазами, поставил его перед князем и, сломав печать на пробке следующего заплесневелого кувшина, наполнил чашу до краев.

— Пей, князь! — повторила Цилла, пронзительно глядя в глаза Владигора. — Ты теперь мой! Никуда ты отсюда не выскочишь, кроме как вон туда! — И она резким движением хлыста указала на золотой трон посреди площадки.

Владигор поднял голову и увидел на троне Урсула. Старикашка сидел на подушке скрестив ноги и пальцем подманивал к себе князя.

— Иди! Иди ко мне! — шептал он, вытягивая губы трубочкой. — Я ведь не забыл, как ты спас меня от дувановских молодцев. Хочу рассчитаться с тобой сполна!

— Как-нибудь в другой раз сочтемся, — пробормотал князь, принимая тяжелый хрустальный кубок, наполненный густым темным вином.

— Другого раза не будет, князь! — усмехнулся Урсул. — Оглянись, если не веришь.

Владигор обернулся и замер от невольного ужаса и восхищения. Танцовщиц не было, вместо них по всей площадке стояли воины, сверкающие кольчугами, щитками и остроконечными шлемами. Трубачи и флейтисты не сводили глаз с размахивающего руками Десняка и едва не лопались от натуги, выдувая из своих дудок заунывные, надрывающие душу звуки, а барабанщики так лихо лупили по своим бочонкам, что их палочки сливались в овальные туманные пятна. Воины стояли неподвижно, расставив ноги и положив руки на рукояти мечей. Они смотрели на князя пустыми, холодными глазами, но в те моменты, когда все звуки, подобно нитям паутины, вдруг сходились в единой точке, выхватывали мечи из ножен и полосовали воздух согласными молниеносными движениями.

— Дерись, князь! — воскликнула Цилла. — Берсень, дай князю его меч!

Слуга, стоявший за ее стулом, поднял голову, откинул с лица широкую седую прядь, и Владигор узнал в нем бывшего тысяцкого. Берсень взялся за рукоять, отстегнул от пояса кожаные, окованные серебром ножны и, держа на вытянутых руках богатырский меч Светозора, направился к князю.

— Прости, князь, околдовали! — негромко пробормотал он, приблизившись к Владигору и протянув ему меч. — Некому с этой нечистой силой биться, кроме тебя!

— Погоди! — воскликнул князь, не притрагиваясь к оружию. — Глянь на меня!

Берсень поднял голову, откинул седую прядь с лица, и Владигор увидел, что у старого тысяцкого вместо глаз две бездонные черные дыры, в глубине которых порой вспыхивали и тут же гасли бледные алые зарницы. В их свете из мрака на миг возникали величественные развалины дворцов, замков, руины вымерших городов, выжженные леса, пологие чаши высохших морей, пустыни, окруженные черными неприступными скалами.

— Что ты медлишь, брат? Спаси нас! — вдруг услышал Владигор крик Любавы.

Князь мгновенно обернулся и увидел сестру в объятиях чудовищного змея, который утаскивал ее в одну из каменных нор, окружающих площадку. Над чешуйчатым гадом метался огромный филин, как только он пытался клюнуть змея в глаз или в темя, тот вскидывал омерзительную зубастую морду и выпускал в птицу перистый сноп огня. Князь бросился к змею, но строй воинов сомкнулся, и над краем площадки вмиг выросла стена сверкающих клинков.

— Бей их, князь! Руби в капусту! — завизжал Урсул, вскочив на подушку трона обеими ногами.

— Меч бери! Богатырский не подведет! — тяжело хрипел ему в затылок Берсень.

— Скорее, брат! Душно! Грудь давит! — доносился из-за сверкающей стены стон Любавы.

Князь не глядя бросил руку навстречу протянутому мечу, его ладонь легко и привычно охватила знакомую рукоять, тяжелые ножны отлетели в сторону, и клинок очертил в воздухе длинную, сверкнувшую молнией дугу.