Не будите Гаурдака

Низкий грудной голос, казалось бы, негромкий, заполнил неожиданно всё пространство, притягивая, маня, обволакивая, лишая воли и разума.

— Иди же ко мне… иди… иди… иди…

— Извините-извините, дамочка. Только после меня.

— Что?!..

— Я говорю, милочка, выйди на пять-десять-пятнадцать минут, подожди снаружи… а у меня к его конунгскому величеству есть тайный деловой разговор… секретной важности…

Олаф, будто очнувшись от чар, вздрогнул и затряс головой.

— И у тебя… тоже?

Перед недоверчиво ухмыляющимся ликом северянина гордо предстал министр финансов.

Он был пьян.

— Что значит — «тоже»? Это что еще за «тоже»?!.. Я не знаю, какие у тебя к ней дела, а у меня к тебе — государственные! Конфети… конфифи… кондефи… кондици… Конь-фидель-цианные!.. Поэтому, лапочка, соизвольте покинуть… э-э-э-э… данное помещение!..

— А если я откажусь? — зловеще прищурилась дама в адрес невесть откуда взявшегося конкурента.

— Я буду кричать, — убеждено заявил министр.

— Пять минут — и чтобы духу твоего сивушного тут не было, алкаш! — фыркнула как разъяренная кошка брюнетка, развернулась в вихре складок и оборок, и вылетела в ночь.

Главный кошелек державы времени зря терять не стал.

— Послушай, Олаф… ничего, что я тебя так… без «вашего величества»?.. А то и без того целыми днями что ни слово — то «вашвеличество, вашвеличество, вашвеличество»… Как будто его предок был первым человеком на Белом Свете! А не собирал пошлину с торговцев на базаре вместе с моим сто тринадцать лет назад!.. Павлин расфуфыренный… Заносчивый индюк…

Других кандидатов в заносчивые павлины и расфуфыренные индюки, кроме миляги Августа, в контексте данной парадигмы на ум отрягу не пришло, и он позволил себе усомниться в нелестной оценке багинотского монарха.

— А мне кажется, он у вас ничего парень?..

— Ха! — горько выплюнул министр. — Лицемер! Популист! Проныра! Выскочка!.. Терпеть не могу… Ухххх… я бы его…

— Бывает, — дипломатично посочувствовал отряг. — Но от меня-то тебе чего надо? Его корону? Его голову? Так это ты не на того натк…

— Что ты, что ты!.. — едва не протрезвел и с неподдельным ужасом замахал руками министр. — Ни в коем разе!!! Ни-ни!!! Ни в жисть!!!.. Не губите, да не губимы будете, как сказал Бруно Багинотский!

— А чего тогда тебе?..

— Видишь ли, мил человек Олаф… — с хмельною хитрецой потупил косые очи финансист. — Моим приходом сюда и тайной, которую я хочу тебе раскрыть, я убью одним стулом двух зайцев… или как там говорил Шарлемань Семнадцатый… Я насолю этому… парвене… — раз… и помогу людям, чьи героические усилия по спасению нашего королевства… спасут наше королевство… не побоюсь этого слова… два.

— О чем это ты? — всё еще не очень понимая, к чему клонит лукавый царедворец, но уже заинтригованный донельзя, вопросительно склонил конунг рыжую голову набок.

— О том, что… — министр оглянулся, нетрезво нахмурился, встретился взглядом с лошадью, поднес палец к губам и сурово прошипел ей так, что если бы не шум попойки, слышно было бы, наверное, в самом «Бруно»: — Тс-с-с-с-с-ссссс!!!

— Сам тссс, — резонно посоветовал Олаф и нетерпеливо замахал рукой. — К делу давай ближе, южанин, к делу!

— А мы уже там, — ухмыльнувшись, с готовностью сообщил министр. — Дело в том, что когда вы днем торговались с Августом, не показалось ли вам, что он подозрительно быстро уступил?

— А, по-моему, это Иван…

— Ха! Да если бы нашего игрушечного королька не устраивала сумма, он бы просидел, торгуясь, пока эта тварь не пролезла бы вместе со своим туманом в двери и не сожрала бы его с потрохами и мошной!

— Да? — насторожился отряг.

— Да! — довольно подтвердил зам короля по финансам и, не дожидаясь нового вопроса от гостя, энергичным шепотом продолжил: — Так вот, разгадка такой неслыханной щедрости в том, что монета, которой он собирается вам заплатить, неполная!

— Надкусанная, что ли? — вытаращил глаза Олаф.

Министр фыркнул.

— Всё равно, что да. Дела в последнее время в королевстве не шли на лад, золото-валютный резерв король профукал на развлечения и прожекты, и на тайном совете государства мы приняли решение… вернее, он принял, а нас не спросили… что доля золота в багинотском кронере будет теперь… будет теперь… Скажем так, в морской воде золота теперь больше. И за границей королевства на один золотой багинотский кронер можно купить разве что ведро картошки. Да и то только в урожайный год.

— Хель и преисподняя!!!.. — отряг выдохнул, пораженный неслыханным коварством внешне такого обходительного и предупредительного правителя, и рука его потянулась к самому большому топору. — Это же… это же…

Юноша яростно порылся в своем словарном запасе, обнаружил самое страшное обвинение после трусости и гневно выпалил его в лицо министру:

— Это же мошенничество!!!.. Южанин, говори, что тебе надо: его корону, или его голову?

— Нет-нет, что ты, ничего подобного! Я просто хочу, чтобы ты запомнил: когда придет время расплаты… если оно вообще придет, но не будем о неприятном… ты откажись от денег и попроси взамен сокровище Багинота.

— Что?.. — пальцы на рукоятке топора разжались. — Сокровище Багинота? А что это?..

— Это — самое дорогое, что есть в королевстве!.. — воровато подмигнул ему багинотский главбух и нетвердо попятился. — Проси, не уступай!..

— Но что это за…

— Тс-с-с-с-с!.. Тайна!.. Никому ни полслова, ни четверть слова, ни семь шестнадцатых слов!.. Я доверил ее только тебе! Если хоть кто-то узнает о нашем разговоре, моя голова через четыре часа будет украшать арку Приветствия на перевале Молчальника! Так что — тс-с-с-с!!! Поклянись, что не проболтаешься ни одной живой душе! И неживой тоже!

— Клянусь Мьёлниром, — сурово и торжественно сдвинул брови отряг.

— А это еще кто такой? — округлил глаза министр, но тут же по виду собеседника понял, что сказал что-то, что может привести к украшению арки Приветствия его головой и прочими частями тела заодно гораздо скорее, чем через четыре часа.

— Ладно-ладно, ваше северное величество, я понял, я всё понял, это кто-то очень важный и серьезный… — поспешно затараторил он. — Очень хорошая клятва… просто замечательная… крепкая… как скалы Багинота… Держи мою руку.

Свидетеля, который мог бы разбить их рукопожатик в знак вступление договора в силу, не оказалось, и финансист выполнил эту задачу сам, с пьяных глаз промахнувшись несколько раз — то по локтю, то по предплечью, то по запястью — и тихо порадовавшись при этом, что это промахнулся он, а не громадный отряг.

— И запомни: никого не слушай и проси у этого облезлого хорька сокровище Багинота, тебе говорю! — потирая изнеженную руку в пришибленных местах, снова и снова, как заведенный, повторял министр. — Не пожалеешь!..

— Но постой, я же не один, — пришла вдруг в голову Олафу ранее затерявшаяся где-то мысль. — Я не могу просто так распоряжаться нашими общими деньгами, со мной мои…

— Никому, ни-ни, я сказал!.. Тс-с-с-с…

Багинотец снова приложил палец к задрожавшим губам, втянул лысую голову в плечи и виновато заоглядывался.

— И так я выболтал больше, чем хотел… чем нужно было… Болтун… Презренный болтун… Дурак сентиментальный… Завистник… Подлец… Пропойца… Трепло… Предатель экономических интересов родины…

И, осыпая себя ругательствами на чем Белый Свет стоит, финансист, нетрезво выписывая ногами на песке вензеля и хватаясь за дверцы стойл, торопливо направился к выходу.

— А… Э… стой, министр, как тебя… — спохватившись и ухватив за хвост ускользавшую до сих пор мысль, шепотом выкрикнул молодой конунг. — А эти… прожекты… на которые король потратил все деньги… они на сколько свечей-то хоть были? Нам бы таких десятка три, порт ночью освещать!..

Но старший счетовод Багинота, имени которого Олаф тоже узнать так и не успел, уже скрылся во тьме за приоткрытой створкой ворот.

И в ту же секунду на смену ему вернулась кипящая от нетерпения, злости и страстей фиолетовая дама.