Изначальное желание

Молчание прервал отдаленный клекот. Небольшая стая птиц медленно тянулась на юг. Они летели со стороны гор, словно убегали прочь от холодных острых пиков. От каменных великанов, разграничивших земли двух королевств. Правитель встрепенулся, метнул прощальный взгляд на одинокую стаю и отошел от окна. Мантия с шорохом стлалась позади, будто нашептывала о бесполезности и никчемности чувств и воспоминаний. Казалось — она подталкивает его вперед, прочь от этого высокого окна.

Король бросил на поднос яблочный огрызок, и устало присел. Собаки завиляли хвостами и облизнулись. Глаза их наполнились сладким ожиданием. Подошли слуги, подлили вина, собрали и унесли объедки. Мы снова переглянулись и выпили.

— Ну хорошо, — снова заговорил Вальгред, искоса поглядывая на далекие горные хребты. Голос утих, подобрел и исполнился философского просветления. Он перевел взгляд на меня. — Давай-ка поразмыслим. Допустим, ты мечтаешь занять мой трон. Допустим. Неужели ты бы правил лучше?

Я откинулся в резном кресле и поднял руки, словно защищаясь от ветра. Королевскому взору символично предстали дырявые рукава моего изношенного камзола. Вернее, это уже и камзолом не назовешь.

— Ни за что на свете я бы не хотел оказаться на твоем месте. Ни за какое золото, ни за какие земли, ни за какие услуги, ни за какую земную блажь. Ни за что.

— Да? — его лицо вопросительно вытянулось. В глазах заплясали искорки интереса и удивления — Странно. Многие только и мечтают о том. Да не просто мечтают, а стараются всеми силами воплотить эти мечты. Причем, как своими, так и чужими. Зачастую — чужими. Знаешь, Чемпион, сколько я раскрыл тайных заговоров? Сколько подавил бунтов и восстаний? Скольких наказал плетьми и тюрьмами? А сколько слетело голов? Даже не догадываешься.

— Догадываюсь, — мрачным эхом отозвался мой голос.

— Нет, не догадываешься, — покачал короной Вальгред. Крупные рубины вспыхивали кровавыми сполохами. Они казались отрубленными головами тех, кто пытался овладеть этой короной. Они кривились, рыдали, стонали, но сделать более ничего не могли, кроме как украсить символ власти своей траурной памятью. — Я уже просто устал. Но ничего не могу поделать. Все как с ума посходили. Лезут на трон, и даже не подозревают, какое это тяжкое бремя — власть над людьми. Как трудно управлять ими. И при этом оставаться человеком. Когда ты правишь людьми, ты несешь за них ответственность перед Богом. Но этого никто не понимает, пока сам не влезет в мою шкуру. Но король всегда один, поэтому в его шкуру влезть все не могут.

— Может, поэтому и стремятся? — спросил я, осененный догадкой.

— Стремятся по невежеству — строго бросил правитель. — Как бы я хотел каждому дать право побывать на моем месте. Жаль, такое невозможно. Невежды видят власть как безграничное самодурство, как возможность своевольно вершить все, что только в голову придет. Посмотрел бы я на тех, кому хоть раз бы пришлось принять ответственное решение за судьбу своего народа. Особенно в спорной ситуации, когда, к примеру, казнь никак неизбежна. Думаешь, мне приятно рубить головы? Думаешь, приятно кого-то лишать жизни? О, я так бы хотел, чтобы все были счастливы. Поначалу мне казалось, что это и есть истинное призвание короля — сделать всех счастливыми. Я всегда удивлялся, почему мой отец столь жесток. Я всегда защищал крестьян, ремесленников, простых солдат и даже рабов. Всегда повторял отцу, мол, на их костях и держится наша держава. А он лишь мрачно кивал, и говорил, мол, я еще молод. Придет время, и все узнаю. Да, оно пришло, причем очень быстро. С того момента, как мне перешел скипетр власти. Да. Скипетр я перенял. Но променял его на свои грезы. Понимаешь, Чемпион? Променял на серьезное и пламенное желание сделать всех счастливыми. И реальное желание превратилось в далекую недосягаемую мечту.

Он поднял кубок, сделал большой глоток, отдышался, утер губы куском шелка и усмехнулся.

— Ха, сделать всех счастливыми? Такого не будет никогда! Кому-то все время приходится жертвовать собой. Приходилось, и будет приходиться. Кто-то постоянно жертвует собой во имя кого-то. Осознанно или неосознанно — неважно. Хотя, в большинстве случаев неосознанно. Ведь жить-то все хотят. К примеру, я не могу оставить безнаказанным смутьяна, иначе то станет примером для подражания. Люди увидят во мне сердобольного и мягкого человека, а не жестокого монарха. И что тогда? Правильно. Смуты начнут происходить повсеместно, станут усиливаться и однажды перерастут в переворот. Ладно. Допустим, он удался, допустим, я дал слабину, и меня свергли. И что? Разве жизнь людей в моем королевстве изменится? Разве новый правитель станет в первую очередь заботиться о них, а не о себе? Разве он снизит налоги, или отменит казни? Расформирует регулярную армию, а деньги, что я трачу на ее содержание, отдаст крестьянам? Если он так поступит, то он тоже быстро лишится трона. Армия — опора любого трона. Нет власти без оружия! Если преемник так не поступит — то уподобится мне, и передаст власть следующему. Поэтому, мой Чемпион, иного не бывает. Да, ты правильно заметил — нет, и не может быть мудрого правителя. Под мудростью ты подразумеваешь как раз то, о чем я мечтал, будучи принцем. Стремление сделать всех счастливыми. Стремление угодить всем. Всей разномастной и многоликой толпе, желания которой постоянно изменчивы. Да, если такое принять за мудрость, то нет, и не может быть мудрого правителя. Но в этом и состоит истинная мудрость короля. В жестокости. Или, поточнее — в жесткости. В твердости, в конце концов. Просто, в разных ситуациях она обостряется по-разному. Это закон не нами придуманный. Но мы вынуждены ему следовать. Разумеется, я казню в самых крайних случаях. Но они слишком часты. Слишком. И чем более процветает и богатеет мое королевство, тем более у меня врагов и завистников. Не мне объяснять тебе, что такое человеческая зависть. Да, именно она заставляет некоторых искать способы завоевания власти. Многие считают себя более мудрыми монархами, а посему и претендуют на трон. И не могут понять, что их ожидает то же самое. Потому, смело могу тебе заявить — их гонит жажда наживы, жажда тщеславия, жажда упиваться своим всемогуществом. Но никак не стремление сделать всех счастливыми.

Король снова посмотрел в окно. Вечер уже накинул на далекие горы темный саван, словно прощался с ними. Пахло ночью. Прошел еще один день королевской жизни. Такое случалось много раз. Светлый мир погружался во мрак, затем снова светлел. Но сам мир при этом не менялся. Однако он сильно менялся в задумчивых синих глазах. День ото дня, и ночь от ночи. Вальгред огорченно вздохнул и вернулся ко мне.

— Эх! Вот и сейчас один из герцогов предал меня, и перешел на сторону соседа. Получил его покровительство, и начал собирать силы. Он и раньше-то слыл закоренелым смутьяном при моем дворе. Но ныне вовсе обнаглел. Соседнее королевство издревле воюет с нами. По каким-то причинам, известным лишь их историкам, они считают наши земли своими. Их летописцы неоднократно переписывают историю наших держав, придумывают какие-то небывалые события, пропуская истинные, но всеми, увы, забытые. Даже битвы древности умудрись измыслить, которых и в помине не было. Детально все описали и прорисовали, выдумали причины и предпосылки этих битв. Представляешь, до чего доходит? А за безупречную основу своей правоты взяли народную память. Эти историки утверждают, что раньше их народ не владел грамотой (хотя на самом деле все наоборот). Что предки их баронов и графов слыли едва не варварами. А потому народ и сохранил историю в своей памяти. Причем истинную историю. Ведь если б была письменность, то история слагалась бы в угоду тому или иному правителю. Таковой ложной историей они считают нашу, ведь ее писали и не раз переписывали. Лицемеры проклятые! Еще они постоянно утверждают, что наш народ всегда был в рабстве у их предков. А мы — исконные их рабы, отбившиеся от хозяина. Представь, до чего дошло? Ха, рабовладельцы! Но открыто «хозяева» предъявлять свои права боятся. Силенки не те. У нас превосходное рыцарское войско. На протяжении всей истории оно всегда ломало их пехоту и обращало в бегство. Наша же пехота не в пример их. Вся в броне и прекрасно вооружена. Наши мастера-оружейники смекалистее и умнее. Наши арбалеты дальнобойнее, а требюшеты бьют точнее. Наши стратеги гениальнее и искуснее. И мудрее. Словом, мы сильнее. Вот они и пробуют одолеть нас внутренними смутами и крестьянскими восстаниями. Почему я и подозрителен к тебе.