Школяр

Филь обалдел от неожиданного вопроса. Надо было срочно выкручиваться: кому-кому, а этому господину нельзя показывать ни смущения, ни неуверенности, иначе он сживет тебя со свету.

— Честно говоря, нет, — мужественно ответил он, — но я не вижу другого пути жениться на вашей дочери.

Г-н Хозек ничего не ответил, только приподнял бровь, словно засчитал этот раунд за противником. Филь упустил из виду остальных, кто находился в комнате, но ему напомнили.

— Опа-на, — тихо сказала Эша.

— Филь, ты с ума сошел, тебе только шестнадцатый год! — потрясенно воскликнула Габриэль, обойдя стол и вылупившись на брата в упор. — У тебя помутнение рассудка, как в прошлом году?

— Да и ноша может оказаться неподъемной, — ехидно заметил г-н Хавелок.

«Пропала моя жизнь в Алексе, — огорчился Филь. — Теперь от Габриэль проходу не будет!» Единственной защитой от неё он видел возросшую к ней благосклонность Яна после приключений в Бейнаке.

— Чего накинулась? — сказал он. — У меня нет ни денег, ни положения, а Мета — не Агуста, чтобы подкатываться к ней с пучком дикого лука! Будет то и другое, тогда поговорим!

— Ну, ну, — непонятно сказала Эша. — Какой ты стал практичный, Филь.

— Всегда такой был! — рявкнул он в сердцах, донельзя смущенный разговором.

«Яну надо башку за это отвернуть», — присовокупил он про себя, заливаясь краской.

— Филь опять повышает голос? — осуждающе заметила Мета, появляясь в гостиной.

— Что случилось на этот раз? — спросил Ян.

— Судя по его виду, папочка обсуждал с ним его матримониальные планы, — ухмыльнулась проницательная Анна, ставя запыленную бутылку на стол.

— Нечего тут обсуждать, — невозмутимо сказала Мета, усаживаясь рядом с отцом, — ему надо сначала закончить третий год в Алексе. Филь не умеет одновременно крутить любовь и учиться. Потом, у него всё еще может поменяться несколько раз, его очередные матримониальные планы надо просто переждать как болезнь!

Эша странно глянула на неё, потом на Филя, ничего не сказала и молча села за стол. Г-н Хозек протянул руку, ухватил бутылку и поднялся.

— Итак, — сказал он, щедро наполняя стаканы, — я определенно не знаю, за что мы пьем — за гениальность нашего гостя или за его глупость, но что сделано, то сделано, не спорить же нам с императором. Одно точно: сегодняшний день заложил камень чему-то ранее невиданному в Империи, возможно, что невиданному богатству. Ты сегодня совершил очень дерзкий шаг, — он повернулся к Филю, — какой будет следующий?

— Расчет котла и отходящих труб, — ответил тот, — Флав хочет получить их к концу января. Говорит, что вдвое урежет мою долю, если ошибусь, он собрался посылать мои расчеты для проверки в Падую.

— Звучит так, что тебе придется сделаться лучшим другом Лонергана, — сказал Ян, и первый поднял стакан.

— А то непонятно, — рассмеялся Филь, радуясь, что всё на сегодня кончилось. — Вкалывать мы там будем в этом году, не приседая, можешь не сомневаться!

— 26 —

— Жрать хочу, — пожаловался Филь, поднимая голову от тетради. Ян, сидя на кровати, оторвался от доставленного утром письма.

— Опять? — удивился он.

— Опять! Сифоны Лонергана и котёл Флава высосали из меня все соки.

— Боишься, что не поспеешь к сроку? — спросил Ян поднимаясь.

Он свернул письмо и сунул его в сундук под кроватью.

— Вот еще пустяки, — сказал Филь. — Я не боюсь ни капли. Но дело-то делать надо!

Ян вдел руки в плащ, который определенно был ему мал, и стал натягивать ботинки.

— Пойду поймаю Якоба, пока окончательно не стемнело, попрошу у него краюху хлеба для тебя! К слову, отец пишет, что наш друг кузнец тоже успел многое. Доказал Почтовой гильдии, что для их же семей будет лучше, если зеленоберетники в свободное от службы время займутся очисткой окрестностей столицы от скопившейся там нечисти, выловил с их помощью разбойников, отправил их на эшафот, а потом с разгону занялся чисткой замка. В прошлый понедельник закончился суд, на котором Флав с Клементом были потрясены, поняв, что имеют дело не с обычными старосветскими бродягами, а с настоящими матерыми разведчиками из разных концов Старого Света. Кузнец выудил их всех, до единого, и лично наблюдал, как их повесили. Теперь, говорят, в Кейплиге тишь и благодать.

— Вот и славно, — рассеянно заметил Филь, опять уткнувшись в тетрадь. — К лету, глядишь, там можно будет жить, а пока нам и тут неплохо!

Весеннее вторжение и последующее восстановление столицы оставило казну без средств, и Флав отказался оплачивать поезд на зимние каникулы. Ученики были вынуждены остаться в Алексе.

Пищевой рацион им урезали вместе с одежным, и приходилось донашивать то, что носили в прошлом году. Рубахи у многих трещали по швам, штаны не доходили до середины щиколотки, руки торчали далеко из рукавов, а в декабре Алексу опять сковал мороз. Учебу не отменяли, и школяры носились теперь с лекции на лекцию еще быстрей, чем раньше. Осталось их здесь чуть больше половины от того количества, с которого начиналась Алекса, так что и на лекциях Патиосоца больше не было нужды толкаться.

Возникший поначалу ропот стих после леденящих душу рассказов тех, кто прошел через летние ужасы. Все быстро осознали, что сейчас лучше сидеть в безопасной Алексе, пусть без солдат и деревенских обходчиков, на которых Флав тоже решил сэкономить. Дополнительного страху нагнал Филь, пустив фантазию в полет и рассказав всем, как они с Яном и почтовыми разбили наголову шайку свирепых разбойников, напавших на них на пути в Бассан, и как Филь едва не истек там от крови, лившей ручьем из его жестоких ран, и как его лечил потом личный лекарь г-на секретаря. Где Филь на самом деле получил свои раны, Хозекам и Фе было приказано молчать под страхом смерти.

Кафедра естествознания понесла в этом году потери в лице Лофтуса-Ляпсуса, чей отец угодил под «огненный дождь», обрушенный Флавом на головы бандитов, наивно полагавших с ходу захватить замок. Спасаясь от огня, Ляпсус-старший нашел убежище в чьем-то огороде, где провалился в отхожее место. От пережитого ужаса той ночи у него выпали все волосы и он тронулся умом. Ляпсус-младший не решился оставить сумасшедшего отца на младшую сестренку и полубольную мать. Более в Алексе ничего не изменилось.

Филь уже укладывался спать, когда в комнату вернулся Ян и принес каменной консистенции кусок пирога с брусникой. От высохших ягод тянуло кислятиной. Не рискнув это пробовать, Филь подумал, что хороший сон вполне может послужить заменой еде, и растянулся на постели, упершись ступнями в нагретую печкой стену.

— Сколько же Якоб хранил эту несъедобную окаменелость? — поинтересовался он.

— Это не Якоб, — сказал Ян. — Это Габриэль хранила в своем сундуке с самого сентября, то есть этому пирогу пошел пятый месяц, а отказываться было неудобно.

— Звучит так, будто к ней вернулась её безголовость, — пробормотал Филь и погрузился в сон.

Утром на завтрак их кормили пшенной кашей, сваренной на воде: бледным месивом с отвратительным вкусом. На обед, Филь был уверен, случится бобовая похлебка и она же, с малым количеством мяса, на ужин. Флав затянул всем пояса так, что уже было трудно вздохнуть.

— Прошли наши золотые деньки в Алексе, — вздохнул Филь, принимаясь за еду.

Её надо было съесть, как лекарство, иначе вмиг задубеешь на улице: он усвоил это за прошедшие тоскливые месяцы осени и начала зимы. С другой стороны, скучать в этом году было потрудней, чем в прошлом, невзирая на гадкую пищу и отмену турнира в Юку из отсутствия хоть сколько нибудь активных растений в округе.

Филь заменил игру фехтованием с Харпером Атли на палках, а когда настали морозы, решил, что пришла пора для газового котла. Дело оказалось трудное, и, грызя гранит науки, Филь не заметил, как начался январь. У него оставалось три недели до данного Флавом срока, зато потом непременно будет легче. А еще через пять месяцев их всех ожидала свобода!