Драконы Повелительницы Небес

Бриан посмотрел на Стурма, человека, открыто говорившего о своих промахах и недостатках. Дерек, Рыцарь Розы, испытанный во многих сражениях, совершенно уверенный в себе, считал неприемлемым признавать ошибки и отказывался считаться со слабостями.

«Вы уверены, что он рыцарь?» — спросил кендер. Во многих отношениях Стурм Светлый Меч был более достоин рыцарского звания, чем непогрешимый Дерек Хранитель Венца. Стурм изо дня в день старался жить в соответствии с высокими идеалами Рыцарства. Он отправился в это путешествие не для того, чтобы отыскать Око Дракона, а потому, что Дерек потащил за собой кендера, и Стурм не смог бросить друга. Бриан прекрасно сознавал, что Дерек не задумываясь принес бы кендера, ледяной народ, всех и каждого, включая своих друзей, в жертву своему тщеславию. Дерек сказал бы (и, вероятно, искренне), что сделал это ради блага человечества, но Бриан опасался, что делалось все это только ради блага самого Дерека.

Хранитель Венца в ярости покинул шатер вождя. Эран вышел вслед за товарищем, чтобы успокоить его. Харальд, Раггарт и Элистан в сопровождении Гилтанаса и Лораны переместились в шатер, который Раггарт посвятил Богам, чтобы там обсудить план завтрашнего штурма. Тассельхофа не было видно в течение нескольких часов. Флинт, уверенный, что кендер провалился в какую-нибудь расщелину, отправился на его поиски.

У Бриана появилась идея относительно Светлого Меча. Дерек, разумеется, страшно рассердится и, вероятно, даже отвернется от него навсегда. Однако у Грома появилось чувство, что поступить следует именно так. Оставалось только одно сомнение, один вопрос, который необходимо было разрешить, перед тем как приступить к осуществлению плана.

— Стурм, — окликнул Бриан, — могу я поговорить с тобой наедине?

Флинт заверил, что сам разыщет кендера, и оставил рыцарей вдвоем. Шатер Бриана был занят, и Гром спросил Стурма, могут ли они зайти к нему.

— Я хотел бы задать тебе один вопрос, — сказал Бриан, когда они уселись на шкурах. — Это не относится к нашей миссии, и вопрос мой довольно грубый. Ты вправе на меня сердиться. Так что я не обижусь и все пойму. И также я пойму, если ты откажешься отвечать.

Светлый Меч помрачнел, но дал понять Грому, что тот может продолжать.

— Почему ты солгал своим друзьям, что ты рыцарь? Прежде чем ты скажешь… — Бриан поднял руку, упреждая ответ Стурма. — Я заметил, с каким уважением относятся к тебе друзья. И я знаю, что для них не имеет значения, рыцарь ты или нет. Ты согласен, что это правда?

— Да, это так, — произнес Стурм так тихо, что Бриану пришлось наклониться к нему, чтобы разобрать ответ.

— И даже если им станет известно, что ты говорил неправду, это ничего не изменит. Они по-прежнему будут восхищаться тобой, уважать тебя и проявлять заботу.

Светлый Меч опустил голову и провел рукой по лицу. От переполнявших его эмоций он не в силах был говорить.

— Тогда зачем лгать? — мягко спросил Гром. Стурм поднял голову. Его лицо было бледным и осунувшимся. Но заговорил он с улыбкой:

— Вообще-то я и не лгал. Понимаешь, я никогда не говорил, что я рыцарь. Но я и не разубеждал их. Я носил доспехи и рассуждал о Кодексе. Если кто-то обращался ко мне как к рыцарю, я не поправлял. — Он помолчал, задумчиво оглядываясь на свое прошлое. — Если бы после моего возвращения Танис спросил меня: «Стурм, стал ли ты Рыцарем Соламнии?» — полагаю, у меня хватило бы сил ответить, что моя кандидатура была отклонена.

— Несправедливо, — твердо сказал Бриан.

Светлый Меч явно был удивлен. Он никак не ожидал сочувствия.

— Пожалуйста, продолжай, — попросил Гром. — Я спрашиваю не из праздного любопытства. Мне нужно кое в чем разобраться для себя.

Стурм был в некотором замешательстве, однако продолжил:

— Танис не задал мне этого вопроса. То, что я стал рыцарем, было для него само собой разумеющимся, как и для остальных. Прежде чем я успел их разуверить, все и случилось. Появился голубой хрустальный жезл, хобгоблины и дама, которую нужно было защищать. Наша жизнь кардинально изменилась, и когда пришло время и я мог бы сказать друзьям правду, было уже слишком поздно. Это вызвало бы всякие осложнения. И к тому же была еще моя гордость. — Лицо Светлого Меча помрачнело. — Я не мог бы снести самодовольного торжества Рейстлина и его колких замечаний. — Стурм глубоко вздохнул. Его голос стал тише, словно он разговаривал сам с собой и Бриана в шатре не было. — Я так страстно хотел быть рыцарем. Я не в силах был отказаться от этого. Я поклялся быть достойным этого звания. Ты должен в это поверить. Мне казалось, если я буду жить как рыцарь, я смогу отчасти превратить ложь в правду. Я знал, что поступаю неправильно, и очень этого стыдился. Я навсегда лишился надежды стать рыцарем. И принимаю это наказание. Но если Богам будет угодно, то когда-нибудь я предстану перед Советом, признаюсь в своих грехах и буду просить о прощении.

— Мне кажется, ты гораздо больше похож на рыцаря, чем многие из тех, что носят этот титул, — тихо проговорил Бриан.

Стурм лишь покачал головой и улыбнулся. Он хотел что-то сказать, но его перебил Флинт, просунувший в шатер голову:

— Проклятый кендер! Ты не поверишь, в какую переделку он попал на этот раз! Тебе лучше пойти со мной.

Светлый Меч извинился и отправился в очередной раз спасать кендера. Бриан остался в шатре, обдумывая слова Стурма. Он решил привести в исполнение свой план, хотя весьма вероятно, что Дерек перестанет после этого с ним разговаривать.

Вечером ледяной народ собрался на праздник, устроенный в честь Богов. Члены племени хотели испросить у высших сил благословения на штурм Замка. Дерек проворчал, что ему придется присутствовать, чтобы не оскорбить хозяев, однако добавил, что задерживаться надолго не намерен. Эран же заявил, что с нетерпением ждет праздника, — повеселиться он любил. Бриан тоже ждал вечера, но по другой причине.

В шатре вождя освободили место для танцев. Несколько стариков уселись подле громадного барабана и тихо ударяли в него, пока Раггарт Старший рассказывал предания о древних Богах, которые слышал от своего отца, а его отец — от своего отца. Он то пел, то говорил и даже изобразил несколько танцевальных па. Затем Раггарт Младший повел речь о героях, прославившихся в битвах, чтобы воодушевить воинов перед предстоящим штурмом. Когда он закончил, Тассельхоф, с синяком под глазом, однако в замечательном настроении, спел песенку про свою любовь, которая оказалась кораблем, чем привел ледяной народ в совершенное изумление, однако ему вежливо аплодировали.

Гилтанас взял флейту, вырезанную из кости кита, и сыграл мелодию, которая напомнила всем о весне, полевых цветах, теплом ветерке. Такой чудесной была игра эльфа, что тяжелый запах рыбы и горящего жира сменился ароматом сирени и свежей травы.

Когда закончились песни и сказки, все поели и выпили, Раггарт Старший поднял руки, призывая к тишине. Это заняло некоторое время, поскольку дети (и кендер), возбужденные праздником, не сразу успокоились.

Но взрослые зашикали, и тишина была восстановлена. Ледяной народ смотрел на Раггарта в ожидании, они знали, что должно было произойти. Дерек пробормотал, что пора уходить. Но поскольку ни Бриан, ни Эран не пошевелились, он вынужден был остаться.

Раггарт наклонился за неким лежавшим у его ног предметом, завернутым в белый мех. Он почтительно поднял его, держа перед собой на вытянутых руках, и шепнул что-то внуку. Раггарт Младший разрезал тесьму, которой был перевязан мех. И вещь засверкала в свете костров.

Раздался тихий вздох, и члены племени поднялись на ноги, как и гости, понявшие, что именно этого от них ожидали.

— Что это? — спросил Тассельхоф, вставая на цыпочки и вытягивая шею. — Мне ничего не видно!

— Боевой топор, сделанный изо льда! — восхищенно произнес Стурм.

— Изо льда? Правда? Флинт, поддержи меня! — воскликнул кендер, положив руки на плечи гнома и приготовившись вскарабкаться ему на спину.

— Ну, уж нет! — произнес разъяренный гном, сбрасывая руки Таса.