Знамение пути

на которых неколебимо настаивала Кан-Кендарат… Но что толку?! Ученики кан-киро по-прежнему не торопились становиться Учениками Близнецов. И затея со школой совершенно так же не спешила осуществляться, как если бы это было противно самой сути искусства Богини Любви…

И кто сказал, будто всё изменится к лучшему при Наставнике Волке? Тем более что парень был таким же упёртым приверженцем Богов своего племени, как и Волкодав…

А храм Близнецов до сих пор не породил даровитого воина, способного победить нынешнего Наставника.

Случайно ли?

Но так оно или не так – легко ли смотреть, как умирает мечта?!

Лицо у Наставника было, по обыкновению, деревянное. Три года знал его Волк, но не мог припомнить, чтобы по лицу Волкодава ему удалось сразу определить, что у того на уме. Намного ли был Наставник старше его самого? Лет на семь, может, на восемь… Отчего ж иногда Волку казалось – самое меньшее вдвое?.. А ведь, наверное, так оно и было, только не тем счётом, какого обычно придерживаются люди…

Как сказать ему, что мою чашу держала в ладонях Любовь?..

И Волк, корчась в очередном захвате, способном, как он отлично знал, выворотить ему из сочленений сразу три сустава руки, извиваясь, скаля зубы и помимо воли, помимо ещё теплившейся гордости лелея мысль – Не выворотит! Пощадит!.. – нарушил один из главнейших заветов кан-киро. “Научаясь движению, – гласил этот завет, – объясняй другу телом, движением тела, а рот держи на замке. Если появилась нужда в словах – стало быть, ты чего-то очень важного не понимаешь…”

Ну и пусть я не понимаю, в кромешном отчаянии и упрямстве сказал себе Волк. Пусть! Пусть даже то, что получилось у меня вчера вечером с чашей, на самом деле получилось случайно и ни о чём не свидетельствует, как я, дурень, готов был вообразить. Пусть предзнаменования во время боя собак и даже то, что произошло у меня с Пятнышком, – чепуха, которую я, тешась, напридумывал сам себе в утешение. Пусть я плохо владею кан-киро и неспособен его языком объяснить Наставнику, что я задумал… Я всё равно объясню ему…

В это время молодой венн пытался совершить над Наставником “благодарность Земле”. Не получилось, конечно. В самый ненужный миг дрогнули и согнулись руки, вынесенные над головой. Согнулись, утратили внутреннее стремление – всего-то чуть-чуть, совсем незаметно для постороннего глаза… ни один из других учеников не заметил бы его мгновенной оплошности… но Волкодав, конечно, заметил. И не простил. Так при малейшей утрате сосредоточения с остро отточенного перышка стекают чернила и вместо идеально задуманной буквицы расползается, портя лист, безобразная клякса. Руки Волка немедленно утянуло за голову – точно так, как приключалось с неумехами новичками, которым он сам объяснял этот приём. Они, правда, не понимали, что вдруг такое стряслось, а он понял, но на том разница и кончалась. Локти, плечи и спину тотчас пронзила беспощадная боль. Он не взвыл только потому, что отчётливо, опытно знал: стерпим и это, и кое-что ещё похуже. Может, кстати,