Зачем нам враги

отом обрушилось за ее спиной, но она не обернулась, потому что кричали теперь совсем близко. Только крик был не детский — мужской.

Рубашка теперь тоже горела. Задыхаясь от дыма, Эллен сорвала ее, швырнула в огонь, метнулась вдоль пылающей стены — и увидела дверь, заваленную стоящим на боку столом. Кричали там, за этой дверью.

Эллен схватилась руками за ножку стола, толкнула. Раздался треск, но за окружающим грохотом она его не услышала: только уставилась на пылающий факел в своей руке, когда ножка отделилась от стола. Мгновение Эллен тупо смотрела на нее, потом отбросила головешку и, навалившись на стол всем телом, принялась что было сил толкать его в сторону от двери. Стол был большой, дубовый, столешница, хоть и объятая пламенем, еще не успела прогореть и была очень, очень тяжела. Эллен легла на нее спиной, уперлась ногами в валявшуюся рядом балку и давила. Скоро она начала кричать — яростно, во весь голос, чувствуя, как что-то рвется внутри. Крик заполнил ее всю: кричать было хорошо, и Эллен очнулась, только рухнув на спину следом за повалившимся набок столом. Позвоночник взорвался болью; Эллен перевернулась на четвереньки, вскинула голову, жмурясь и задыхаясь, и успела увидеть, как дверь слетает с петель. Мутная в огне и дыму фигура выскочила из проема, заметалась.

— Там! — прохрипела Эллен, указывая на выход. Она сидела на полу — странно, тут было как будто немножко легче дышать, — и не знала, хочет ли подниматься.

Человек на миг застыл, развернулся к ней. Ее ударил пронзительный ясный взгляд.

— Там... ребенок, — из последних сил выговорила Эллен.

— Твой? — резко спросил человек — на калардинском, отрешенно поняла Эллен. Она хотела спросить, какое это имеет значение, но не стала тратить силы. Кашляя в ладонь, она поднялась, пошатнулась, схватилась за горящую дверную панель, заглянула в проем — и почти сразу увидела вытянувшуюся на полу у стены фигурку. Спотыкаясь, Эллен добралась до противоположной стены, схватила бесчувственное детское тело на руки, потянула вверх и удивилась, что еще может его поднять.

Это стало последним, что она запомнила.

Очнулась она на земле, в десяти шагах от все того же полыхающего дома. На нее щедро лили воду, и по мостовой растекалась грязная теплая лужа.

Эллен приподнялась на локтях, отерла лицо. Богато одетая женщина по-прежнему рыдала, но теперь уже от счастья, сжимая в объятиях худое тело мальчика. Тот что-то слабо лепетал — жив, стало быть. Эллен вздохнула, закашлялась. Она не помнила, как вышла из дома, ну да теперь это не важно. Она села, тяжело дыша, уперлась руками в колени, обтянутые одной только нижней юбкой. Руки, черные от копоти, уже пошли волдырями, но Эллен это было не впервой.

— Заплатите мне, — хрипло сказала она, глядя прямо перед собой.

И услышала смех.

Совсем рядом, в двух шагах. Ее передернуло от этого смеха — заливистого, мелодичного, — и почему-то перед затуманенным взглядом помчались образы: Глэйв, Рассел, леди Рослин... и кто-то еще, да, чьи-то суровые глаза