Лепрозорий (СИ)

— Я убила последних волков! — рыдала она, стиснув виски ладонями.

Хайме мотнул головой.

— Часть все равно разбежалась. Еще несколько групп мы выгнали за пределы округа. Не вини себя, Ева, ты уже ничего не исправишь, — его голос казался утешающим, но это не могло помочь паучонку. Ева выла, сложившись пополам на земле, беззвучно кричала, царапая лицо, и не могла успокоиться.

Люция отвернулась, она не считала нужным успокаивать паучонка, резонно считая, что та виновата сама. Но кот подошел к Еве и крепко обнял, принялся что-то шептать на ухо и покачивать ее, успокаивая. И девчушка в его руках обмякла, опустив голову на плечо, и только тихо скулила под нос.

— Что тебе принести? — услышала Люция его тихий вопрос.

— Сапоги и плед, я мерзну ночью, — громко шмыгая носом, отозвалась Ева. — Котелок, от жареного мяса тошнит. Соли, перца, — она перечисляла ему, загибая черные пальцы, а он честно слушал и кивал, запоминая. И это успокаивало лучше всего остального. В конце беседы кот поставил Еву на землю и потрепал по волосам, паучонок уже не выглядела подавленным и разбитым зверенком.

А кот вернулся. Люция все еще некомфортно себя чувствовала после их прошлого разговора, и понимала, что не может это скрывать.

— Это нормально, что тебе что-то нужно. И нормально, что я могу тебе помочь. Потому что я — мужчина, и ты можешь на меня положиться, — кот наклонил голову, с насмешкой глядя на фурию.

Люция скрипнула зубами от злобы, но уступила.

— Жена твоя мерзнет. Спирт я уже извела на ее лапы и руки, нужны теплые вещи, пледы, — она принялась вспоминать, чего ей так не хватало всю неделю. Часть и без того попросила Ева. — Добудь кошкину косметику и кимоно, если она очнется — попросит же. А еще мы не знаем, чем ее кормить. Она ведь не совсем дикая кошка, ей крови мало будет. Мы таких солдат молозивом поили, найдешь?

Кот только кивнул, запомнив или сделав вид, что все запомнил.

— Это все?

Люция кивнула в ответ.

— Хорошо, я принесу, — от равнодушно отвернулся и направился к своим кошкам.

— А если нет? — выпалила Люция ему в спину.

— Я же сказал, что принесу. Значит, так и будет, — отчеканил он каждое слово. — Тебе самой что-нибудь нужно? Лично тебе.

Люция запнулась. Да как у него вообще язык поворачивается?! Но он обещал, что принесет, клялся, что на него можно положиться.

— Портянки стерла. И под курткой у меня один корсет, мне бы майку, — пробурчала она, отвернувшись.

— И портянки принесу, и кофту тоже, — отозвался он и ушел с котами и заложниками в лес.

***

Стоило кошкам уйти на достаточное расстояние, как Люция направилась к Еве. Приперла ее к дереву и наклонилась, заглядывая в глаза. Ева вжала голову в плечи и захлюпала носом.

— Что это, черт возьми, было? — зашипела фурия, заставляя паучонка смотреть ей в глаза.

— Волки, — промямлила Ева.

— Ты ведь знала, что они придут, бестолковая ты провидица! Почему мне не сказала? — она была в бешенстве. Этот же взгляд паучьих глазенок был ей чертовски знаком, догадка пришла сама собой. — Что, захотелось побыть спасительницей? Убийцей? Сильной и способной защитить остальных? — рыкнула она, задирая Евину голову за подбородок.

Ева испуганно зажмурилась и с усилием кивнула.

Люция обреченно выдохнула и отпустила перепуганного паучонка. Что делать дальше, она не знала. Ее все бесило и обижало до глубины души. Она понимала, что не стоит срываться на Еве. Махнула рукой и ушла в лес собирать стрелы, целые еще могли пригодиться. Паучонок потопталась у дерева и кинулась следом.

Вытаскивать болты из трупов было неудобно, приходилось проворачивать по оперению и, упершись ногой, тянуть. Но это успокаивало, а испорченные стрелы, угодившие в кости, можно было ломать голыми руками — от этого становилось еще лучше. Ева волочилась следом, подбирая иглы, что-то бормотала, бурчала, и, наконец, не выдержала.

— Я хотела быть похожей на тебя! — выпалила она, сжав кулаки.

Люция выпрямилась, неторопливо осмотрела стрелу и сунула в колчан. Глубоко вздохнула и повернулась к Еве.

— Ты понимаешь, что в убийствах нет ничего прекрасного? — тихо спросила и поджала губы. — Это чья-то смерть. Кто-то жил, мечтал, верил, пока тебе не захотелось это изменить?! — с грустью посмотрела на Еву. Неужели она не понимала этого? Ведь это даже не воины были — обычные люди, мечтающие о спокойной жизни, не более.

Но Ева понимала, прекрасно понимала. А вот нотация ее злила.

— Но ты сама ведь любишь убивать! Ты любишь войну! Ну, скажи, что нет?! — паучонок швырнула иглы в землю и пошла обратно к нодье и кошке.

— Да, люблю, — честно призналась Люция, помогая ногой себе вытащить очередной болт.

Ева остановилась. Потопталась на месте, обернулась.

— Я просто хотела быть, как ты, — развела руками, боясь поднять глаза.

Люция понимающе кивнула, поджав губы. Паучонок продолжала.

— Я хочу такую же жизнь, как у тебя! — она умоляюще посмотрела на небо сквозь верхушки елей, словно только оно и могло это исправить. — Не бояться ничего и никого! Не бояться, что кто-то сделает больно. Защищать тех, кто дорог! Отстаивать свои права! Быть важной! Быть известной! Чтобы одно мое имя вызывало у людей восхищение! — тараторила она, вытирая слезы. — Я хочу быть такой же сильной, чтобы на меня можно было положиться! Такой же храброй.

— А я хочу такую жизнь, как у тебя! — огрызнулась Люция.

Ева опешила.

— Что? — переспросила, не веря своим ушам.

Люцифера с треском сломала стрелу о колено, хмыкнула, глядя на застывшую Еву.

— Я хочу знать родителей, произведших меня на свет, какими бы они ни были, — пожала плечами. — Я хочу жить, зная, что будет завтра. Даже если там снова придется делать то же, что и вчера — говорить идиоту, что его ждет. Я хочу, чтобы ради меня сама госпожа Химари билась насмерть! — вскрикнула она, махнув рукой в сторону лагеря. — Я хочу быть любимой. Чтобы меня не использовали каждую минуту моей жизни, не вили веревки, не пытали, не травили, не мучили. Я хочу, чтобы мне не снились кошмары, которые не описать словами, — ее била дрожь. — Я не хотела убивать, воевать, бороться. Но у меня не было шанса выжить иначе. И это — все, что я умею, — она запнулась, подняла руки к глазам и стала перечислять, загибая пальцы. — Я умею читать, немного медленно, правда. Писать, шевеля непослушными пальцами. И лишать жизни — мастерски. В шахматы играю неплохо. Вот и все, что я могу, — усмехнулась, глянув на Еву. — Люблю ли я это? Люблю, потому что не знаю ничего иного. А если не любить то, что у тебя есть — лучше и не жить вовсе.

— Прости, — Ева опустила глаза. Ей стало все понятно. И безумно стыдно.

— Что? – не расслышав, переспросила Люция.

— Прости. Я, наверное, не хочу твоей жизни, — паучонок опустила глаза и стала перебирать в руках комок паутины. Успокаивало, занятые руки отвлекали. И это искусственное спокойствие придавало сил. — Я просто внимания хотела. Ты игнорируешь меня. Я, — она запнулась, вытерла рукавом глаза. — Я хотела, чтобы ты заметила меня, похвалила, полюбила, словно я тебе дорога. Мама никогда меня не любила. А ты... ты забрала меня, кормила, давала кров. Ты была мне как мать или старшая сестра. Я думала...

— Иди сюда, — Люция опустила стрелы и протянула Еве руку. — Не бойся, я редко кусаюсь.

И паучонок подошла, захлебываясь от душащих слез. Люция подхватила ее одной рукой за талию и подняла. Ева обняла ее ногами, обхватила за шею и взвыла, уткнувшись в плечо. А Люция гладила ее по спутавшимся волосам и смотрела за деревья на спящую кошку. Она вспоминала ее слова. Кошка искренне считала, что империя, лепрозорий бога — цирк несчастных уродов. И бескрылую не покидала эта мысль. Кошка, пережившая столько веков, наверняка знала, что говорит. И вполне могла быть чертовски права. Люция неловко коснулась губами мокрой и соленой щеки паучонка и понесла Еву назад, в тепло и покой.

- Ева, пожалуйста, никогда не проси силы. Никогда не желай ее. Никогда не мечтай о ней, - грустно шептала она паучонку на ухо. – Ты получишь ее, и тебе придется ее использовать. Поверь мне, лучше быть слабой и довольствоваться этим – тогда никогда-никогда не придется быть сильной. Пожалуйста, не повторяй моих ошибок.