Весенние заморозки (СИ)

Рано или поздно он бы сдался, пощадил бы и себя, и Эрви, отказался от непроходимого пути. Но, пока он вел на этот счет спор с самим собой, подкрались вечерние сумерки.

Они висели над пропастью, в холодной тени гор. Посмотрев на север, он увидел последний луч солнца на снежных шапках хребтов Сейтерга, что блеснул и погас, погружая Эггор в новую ночь. Скоро должно было стать совсем темно, и дальнейший путь будет просто невозможен. Он вцепился в веревку, потянул что есть сил, вытаскивая Эрви. Вытащил. Плоский участок скалы, на котором они оказались, был невелик, однако для ночлега годился. Они даже смогли найти немного топлива для костра, сухой и ломкой от мороза высокогорной травы, неизвестно каким чудом выросшей на такой высоте. Слабый огонек недолго плясал по тонким стеблям, не разгоняя мрака и не согревая, но они почувствовали себя немного уютнее. Холодный ужин был съеден в молчании, но потом, когда они расстелили под нависшим каменным козырьком спальник, Эрви придвинулась к Эрику, обхватила его руками и спрятала лицо у него на груди.

-Спать, - объявила она, и слабое дыханье теплоты в ее голосе заставило Эрика зажмуриться, а потом резко открыть глаза - просто чтобы убедиться, что это был не сон.

-Не ерзай, пожалуйста, - недовольно сказала Эрви. - спи.

Перевал оказался ближе, чем надеялся Эрик. Точнее, это была вершина, неестественно ровная площадка, на которую они взобрались еще ранним утром. Снег, который, по идее, должен был бы сдуваться отсюда ветром, покрывал площадку ровным пушистым слоем, на котором их следы оказались первыми. Снег шапками лежал на камнях, здесь и там торчавших по краю этого места, разных, но своей округлостью выделявшихся на фоне всех тех острых краев, что представали их глазам в горах до сего момента. Однако все это Эрик отметил потом; в первый же момент они не могли смотреть ни на что, кроме обнаруженного в центре площадки фонтана.

Несколько камней как бы вырастали один из другого, ровные и гладкие, как валуны. Между ними струилось ледяное сияние, и вот уже над самыми верхними оно вырывалось наружу, поднималось тремя струями, почти вертикально, на высоту чуть меньше роста Эрика, чтобы там переломиться и опасть вниз, на камни, разбиться и стечь, уйти непонятно куда, просочиться сквозь щели между валунов и исчезнуть, слиться с тем блестящим, что еще поднималось вверх, замкнуться в кольцо... это был лед. Жидкий, застывший в рисунке фонтана и одновременно льющийся лед... возможно, то была игра света на холодных гранях. Эрик и Эрви не знали. Фонтан казался движущимся, но в некоторые моменты становился как вроде застывшим, скованным морозом. Они стояли и смотрели долго, с замершим дыханием. И когда над ними низко-низко проплыла туча, осыпав снегом - таким, который сбивает путников с пути и отрезает дорогу домой, таким, который пережидают в доме или в трактире, забыв обо всех делах снаружи, таким, который так красиво падает за окном, скрыв от глаз почти весь мир, так, что видно только крыльцо, и двор, и еле угадываются ворота, или из последних сил горящий фонарь на углу, и становится легко, тепло и уютно внутри, по эту сторону стекла, - стало очень темно, и фонтан был единственным источником света в наступившей темноте, в кажущихся темно-серыми падающих хлопьях снега, укрывающих площадку пушистым ковром и скрывающим их следы. Фонтан светился изнутри. И глядя на него, не вспомнил Эрик великолепный фонтан в замке Скассл, сотворенный еще эльфами, который тоже светился по ночам, и не всплыли в его памяти неповторимые фонтаны Скейра. Ничего не вспомнил, ибо здесь, на вершине, куда еще ни разу, возможно, не поднимался человек, их глазам предстало самое настоящее чудо, чудо из тех, что не творятся руками ни людей, ни эльфов, и даже боги, возможно, тут были ни при чем. Фонтан был здесь всегда, с дней сотворения этого мира - так казалось Эрику.

А когда посетила его эта мысль, пришла следом и другая: мысль о могуществе здесь живущих, владеющих чудом и имеющих возможность лицезреть его хоть каждый день. Мысль была неуютной.

Он встретился взглядом с Эрви, и понял, что она чувствует то же самое.

-Уйдем отсюда, - тихо прозвучал ее голос в безмолвии падающего снега. - я боюсь.

Он кивнул и пошел вперед, переступил через край площадки и начал уверенно спускаться вниз по куда более пологому южному склону горы.

Эрик не сразу понял, что его ноги ступают по мощеной дороге. Довольно долго они с Эрви шли вниз по чему-то вроде спуска, ровного участка склона, местами напоминавшего серпантин. Снег падал вокруг них; свет фонтана быстро остался позади, стало темно. Потом они увидели фонарь.

Чугунный фонарь, стеклянные окошки, горящий ровным светом фитиль. Он казался уместным здесь, этот столб с огоньком наверху, уместным и правильным. Проходя мимо него, Эрик прислушался и понял, что вокруг очень тихо, как в городе в снегопад после полуночи. И фонарь, одинокий фонарь у дороги... нет, не одинокий. Чуть дальше стоял следующий, с другой стороны. И еще один слева, а потом дальше справа - путь вниз был намечен очень недвусмысленно. Хотя, возможно, это был путь наверх? С другой-то стороны горы дороги не было.

Фонари долго были для них единственным источником света в пелене снега, где не видно было ни неба, ни вообще чего-нибудь вокруг. Они давно уже шли рядом, и Эрви в определенный момент спокойно позволила Эрику взять ее за руку. Может, ей и в самом деле было страшно - он не знал наверняка, еще не научился чувствовать ее настолько хорошо - слишком мало они пробыли вместе с того дня, как впервые встретились. Никакая любовь, никакая ненависть не способны дать этого чувства другого человека. Только времени дана столь сильная власть.

Время способно на многое, почти на все. Оттого Катаар, воплощающий в себе время, и был признан когда-то верховным богом... однако Эрик, едва его мысли обратились к обитателям этих гор, поспешил прогнать их подальше. Не стоило, даже в мыслях, привлекать к себе внимание могущественных.

И впереди, чуть левее от дороги, забрезжил свет. Больше всего этот отсвет был похож на то, что проступает над восточным горизонтом за полночь, возвещая о появлении на свет нового дня. Потом свет стал ярче, в нем прорезались краски. Это был самый настоящий рассвет. Такой же настоящий, как тот, что они встретили совсем недавно с другой стороны горы.

Эрик пытался заставить себя не удивляться, и не мог. Два рассвета в один день оказались за пределами его способности воспринимать необычные явления спокойно.

Снег стал падать реже, потом снегопад и вовсе прекратился. Под ногами начало хлюпать, поднявшееся в небо солнце осветило склоны гор вокруг. По камням брусчатки потекли ручьи, оставляя все меньше места тающему белому покрывалу. Меньше, меньше, и вот его не стало совсем, а следом ушли и потоки воды, и только мокрые камни дороги блестели на солнце, высыхая и вот уже совсем высохнув. В ярком утреннем свете из влажной и тяжелой весенней земли неуверенно высунулся подснежник. За ним, уже во весь рост, поднялся другой; полезла отовсюду трава, окутались нежно-зеленым налетом ветви деревьев, уже хорошо различимых. Все гуще и гуще становились заросли по сторонам дороги, и вот наконец высоко поднявшееся солнце заглянуло в долину, открывая их взорам темную зелень леса, пестроту цветущих лугов и блеск воды в речке, извивающейся среди огромных валунов. Эрик почувствовал, как рука Эрви сжала его руку, и услышал, как она восхищенно ахнула. Собственно, она успела первой, потому он и сумел сдержать уже готовый сорваться с его уст похожий звук.

Они ненадолго остановились, просто чтобы посмотреть на это чудо.

-Так не бывает, - проговорила Эрви, и он согласился, не стал напоминать ей ее вчерашние слова насчет того, что здесь бессмысленно чему-то удивляться. Бессмысленно, он и сам знал. Но разве это значит - 'нельзя'?

Эрик шагал вниз в приподнятом настроении, Эрви опять пристроилась сзади. Когда он понял, что она так и намерена идти дальше, то наконец решился, сбавил ход. Совсем остановился и обернулся к ней. Посмотрел в глаза, вопросительно, но ненастойчиво. Эрви встретила его взгляд, сжав губы. Нет, не было в ней вчерашней холодности. Была грусть, сильная, глубокая. Она сморгнула слезу.