Дочери Лалады. Повести о прошлом, настоящем и будущем (СИ)

Быстро промелькнул год, вот уже новая весна трогала пушистой кошачьей лапкой землю, пробовала: выдержит ли лёд? Нет, уж не выдерживал, трескался и таял, а там и очередная Лаладина седмица подоспела с её развесёлыми гуляньями. Решила Ильга на сей раз в Светлореченскую землю заглянуть, там невесту поискать – авось, сыщется её лада долгожданная. Три дня она бродила по городам и сёлам, на каждом празднике и плясала, и угощалась, да что толку от мёда хмельного, когда суженой там даже не пахло? Ни следа девичьей ножки в дорожной пыли, ни платочка, ладушкой оброненного... Но в седмице семь дней, и надежда Ильги хоть и таяла, но ещё заставляла её изучать лица девушек, заглядывать им в очи испытующим взором – таким, каким только дочери Лалады смотреть умели, и от которого девичьи сердечки трепетали, а чувства приходили в смятение.

Начиная с пятого дня, уж совсем отчаявшись встретить в этот раз свою судьбу, Ильга пошла в загул: горячительное пила без счёту, плясала до упаду, покуда хмель не подкашивал ей ноги, а после отсыпалась где-нибудь в тени, под кусточком. Её никто не трогал, не гнал с места и не попрекал выпитым – напротив, могли и подушку ей под голову подложить, и укрыть, чтоб весенний ночной холод её не потревожил. Люди относились к гостьям с Белых гор почтительно и считали для себя великим счастьем с ними породниться. Проснувшейся от хмельного сна Ильге какая-нибудь девушка подносила воды – умыться и напиться; начинался новый день гуляний, а надежда Ильги таяла.

– Вот, изволь, госпожа, водицы испить да силы подкрепить, – склонилась над женщиной-кошкой синеглазая веснушчатая девчушка, невысокая и крепенькая, как репка с грядки.

У неё на подносе, выстланном вышитым рушником, нашлось всё для хорошего начала дня: кувшин с холодной водой, пирожки с мясом и сушёными грибами, чарка хмельного зелья и миска с дымящейся, жирной ухой.

– Ух ты, ушица, – оживилась Ильга, обрадовавшись душистой похлёбке, щедро сдобренной укропом. – В самый раз похлебать с похмелья. Благодарствую, красавица... Да ты не стесняйся, садись рядышком, в ногах правды нет. Вот сюда и присаживайся...

Девушка присела на расстеленный плащ Ильги, смущённо поправляя складки подола и опуская ресницы, но шаловливая улыбочка играла на её ярких, брусничных устах, выдавая плутовку с головой. Поднося ко рту деревянную расписную ложку, женщина-кошка чувствовала, как нутро согревается, оживает. Вкусная, горячая рыбная похлёбка творила чудеса, а чарочка зелья окончательно поправила ей самочувствие.

– Ну что, голубушка моя синеокая, пойдём плясать? – обняв веснушчатую девушку за плечи, подмигнула Ильга. – Чего глазки-то прячешь, а? Вижу ведь, шалунья, что веселья хочешь!

Девушка мялась, смеялась и отнекивалась, но так и стреляла лукавым взором из-под ресниц, так и жгла очами. Уговаривать её долго не пришлось – поскакала, как козочка, в пляс, а взошедшее солнышко целовало её рыжие конопушки.

– Ты сама – как лекарство от похмелья, – смеялась Ильга, кружась с нею в весёлом танце.

День проходил в суматошной, пёстрой от цветов, ярких нарядов и ленточек круговерти. Похоже, и сегодня не видать Ильге лады, как своих ушей... Но что это? Никак, знакомый красный кафтан среди девушек показался? И точно: в самой серёдке девичьего хоровода отплясывала Брана. Да что там плясала – наяривала, лихо хлопая себя по коленям, по голенищам щегольских сапог клюквенного цвета, по бёдрам и плечам. Ух, как она извивалась, как выкидывала коленца, притопывала и припрыгивала, как яро трясла плечами, словно ей за шиворот снега насыпалось! Брюшко над её поясом было, кажется, поменьше, чем в прошлый раз – уже достижение. Несколько мгновений Ильга любовалась этим возмутительно-забавным зрелищем, не зная, то ли ей злиться, то ли смеяться, то ли плюнуть и уйти подальше, пока северянка ей всё не испортила... Да ладно, портить уж и нечего: подходили к концу Лаладины гулянья, осталось-то – всего ничего, денёк.

Брана, подбоченившись, выставляла то одну ногу вперёд каблуком, то другую. Она как раз делала очередной «дрожащий холодец» плечами и грудью, когда заметила наблюдавшую за её пляской Ильгу.

– О, кого я вижу! – радостно поприветствовала она рыжую кошку. – Иди сюда, сестрица, вместе попляшем!

«Только этого ещё не хватало», – подумала Ильга. Лицо её выражало мрачную обречённость и кирпичную тоску. Но поздно было увиливать: хоровод разомкнулся на миг, и обе кошки оказались внутри него. Брана вытворяла своим телом весёлое безобразие, пахала каблуками землю, но Ильга стояла неподвижно, скрестив руки на груди и не проявляя малейшего желания присоединяться.

– Ну же, чего ты стоишь? – подбадривала её северянка. А потом, видя, что Ильга и пальцем не хочет двинуть, махнула рукой: – Ну и ладно, стой себе... Всё равно тебе меня не переплясать!

Рыжая кошка изогнула бровь. Ого, кажется, добродушная жительница Севера научилась подкалывать!

– Неплохая попытка, – хмыкнула Ильга. – Вызов принят. Смотри только, не пожалей об этом!

И она, как бы разминаясь, повела плечами, потянула одну ногу, другую... И прямо с места, не давая северянке с её пузиком малейшей возможности победить, пустилась вприсядку. Её стройные ноги пружинисто сгибались, подбрасывая её тело вверх бессчётное число раз; только самые дюжие и выносливые мускулы могли выдерживать такие испытания, но Ильга на силу ног никогда не жаловалась. Но на этом она не остановилась, перейдя к высоким подскокам с махами. Ежели б к её ногам привязать клинки, то один такой прыжок – и голова противника полетела бы с плеч. Это был боевой танец женщин-кошек, в котором чисто плясовые движения переплетались с приёмами рукопашной схватки. Удары руками и ногами, подсечки, выпады, броски, перевороты, вращение волчком и прыжки, прыжки, прыжки!.. Концы кушака Ильги разлетались, полы кафтана вздымались крыльями, взгляд сверкал кинжалом, пыль летела из-под ног. Раскалилась земля под нею! Ещё б ей не нагреться, когда её так яростно и неутомимо топтали!

Ильга победоносно закончила танец, упав на одно колено, сорвав с себя шапку и швырнув её оземь. Грудь женщины-кошки ходила ходуном, мощно втягивая воздух, сердце колотилось после бешеной пляски... У неё не было сомнений, что пузатая северянка не сможет такое повторить.

– Славно, славно! – хлопая в ладоши, воскликнула Брана. – Такая пляска заслуживает чарочки хорошего мёда.

Одна девушка тут же поднесла Ильге кубок, а другая – полотенце, чтоб вытереть пот со лба. Ильга и правда разогрелась и взмокла, и весенний ветерок холодил ей спину.

– Хорошо ты пляшешь, сестрица, – с уважением молвила северянка. – Даже не стану пытаться тебя превзойти. Ежели позволишь, я спляшу наше, северное.

Под мерный звон бубнов и смычковые страдания гудка она исполнила танец охотниц-китобоев. Этой пляской они открывали каждое охотничье лето, а после удачного завершения промысла благодарили водные глубины за щедрые дары. Ей бросили большой, украшенный ленточками бубен, и Брана, поймав его, сопровождала свои движения ударами в него.

Бац-звяк! Бац-звяк! С каждым ударом бубна охотница продвигалась на шаг, крепко припечатывая к земле всю подошву. Её колени были чуть согнуты, и она шла выпадами. Описав таким образом полный круг, она пустилась вприскочку. Её колени высоко взлетали, сапоги молотили землю частой дробью, а бубен перекидывался из одной руки в другую. Она и била в него, и вращала им, выписывая петли, а пляска её завораживала. Северянка погрузилась в глубокую сосредоточенность, её глаза широко распахнулись: может быть, она сейчас видела перед собой суровую гладь родного Северного моря. Она чтила его каждым шагом, каждым прыжком, а бубен в её руках поднимался, точно всходящее над волнами холодное солнце. Высоко подбросив его, Брана успела проделать несколько вращений вокруг себя, после чего ловко поймала и выбросила вперёд на вытянутой руке. На том танец и закончился.

– Обе вы в пляске хороши, – сказали кошкам девушки. – Обе пригожие, удалые – каждая по-своему! Равные вы.