Булава скифского царя

— Да это так, — вздохнул, соглашаясь, Сатир. — Маневр превосходный, но не я один это сделал. Маневр такого рода могли совершить лишь только скифы. И его совершил царь Асей. Я несколько замешкался. А царь Будинов, да, да — подтвердил Сатир, — Дрон, именно он пришёл вовремя на помощь к нам, а Асей сегодня спас меня от верной гибели. Я теперь его должник… навсегда! Что у тебя с боком, Тертее?

— Серьёзного — ничего. Пустяк. Сейчас перевяжу. — Тертей снял боевой пояс и уселся на ближайший камень. Когда к нему пришли вещуны, он уже успел насыпать на рану чёрный, обеззараживающий порошок камня, из которого делают булавы для царей.

((Карельский минерал «шунгит», месторождение которого на земле больше нигде не найдено до сих пор))

и предстал пред ними, как всегда в строгости и с суровым выражением лица и стиснутыми губами. Вещуны выслушали краткие указания бородача и приступили к своим обязанностям.

У реки, в тени деревьев, солдаты разбивали лагерь. Тертей посмотрел на вздувшиеся вены натруженных за день рук и перевёл взгляд в сторону запада. Диск слепящего бога неумолимо катился вниз, удлиняя тени. Рядом, в полусотне шагов, слуги и рабы свозили сушняк и стволы срубленных деревьев. Именно здесь и пройдёт тризна и погребение павших. Для знатных воинов — насыпи-курганы. Ямы для этого уже готовят. Для остальных — братская могила — костёр.

Тертей и не заметил, как рядом, прямо на землю присел царь Меотиды. Без всякой фамильярности он уселся рядом, как простой воин. Вещуны сняли с Ассея доспехи и перевязали раны. Асей молчал, изредка переглядываясь с Тертеем и Степаном. Говорить не хотелось. Да и о чём? Битва окончена. Усталость и тупое безразличие. Радость и возлияния будут потом, а сейчас — пустота на душе. Степан, озабоченно бросал взгляды на равнину и неумолимо уходящий диск слепящего. Зиммелиха, всё не было. Нужно собираться… Степан поднялся и отрусил со штанов пыль. Как не хочется, но пора.

Одинокий всадник приблизился. Надежда на то, что это Зиммелих растаяли. Слуги Сатира взяли под уздцы кобылицу. На груди прибывшего, поверх доспехов, красовалась золотая бляшка посланника царя всех скифов. Он долго и жадно пил воду из чаши, услужливо поданной слугами, а потом направился к Степану. По шее и доспехам потекла вода, смешавшись с пылью и пятнами засохшей крови. Хорсил, а это был он, поклонился царю Ассею и встревоженному путнику и кратко доложил: — Царь всех скифов скоро будет. Он просит прощения у тебя, Степане.

— Слава Папаю, мой брат жив, но почему так долго? — Ассей и Тертей облегчённо выдохнули, а Степан кивнул в сторону солнца.

— Мне пора.

— Они смогли вырваться — спешно ответил посол — из окружения с несколькими сотнями и уйти… Вождь сарматов и Нритан.

— Это плохо, Хорсиле — Ассей покачал головой. — Присаживайся рядом. Сейчас принесут еду. — Хорсил снял боевой шлем, из верха которого свисала прядь волос Анты. Тертей усмехнулся парню и указал на место рядом. Посол не стал себя упрашивать.

Цари переглядывались меж собой, не решаясь начинать трапезу. Сатир беспокойно ходил вокруг импровизированного наспех стола: куска дорогой ткани, расстеленной прямо на земле. Собрались почти все, за исключением тяжело раненного царя Токсарида и царя всех скифов. Без «минут» царь Боспора молчал и напряжённо всматривался в сторону юга, а потом и запада. Время неумолимо текло, как и река, шумящая вдалеке. Понимал это не только он.

Зиммелих гнал своего коня, не жалея уставшее за день верное животное. Воины едва поспевали за своим царём. Со стороны могло показаться — скифы бегут в панике, отступая перед превосходящими силами противника, но это было не так. Царь спешил, до боли сцепив губы. Часто с губ срывались ругательства. Конь устал от тяжёлого дня, но всадник не жалел его. Появились костры лагеря. Воины армии Сатира, устраивающиеся на ночлег, вставали перед его приближением и восторженно приветствовали царя всех скифов, но он и на то не обращал внимание. Смешалось в нём и злость, за то, что упустил сарматского царя и обида на самого себя, за несдержанное слово. Брат просил его успеть за две ладони до захода диска слепящего. Они так — ни вчера, ни утром не успели, как следует поговорить и что самое обидное — проститься и выпить за победу. А худшее то, что он не успел. После стольких лун и бессонных ночей. Зиммелих не смог бы сейчас ответить на простой вопрос: «А что собственно особенного в этом человеке — его брате»? Ответа на этот вопрос не нашлось. Степан покорил его с первого взгляда на Тане, не стрельбой из лука и не владением в совершенстве оружием и даже не мудростью — чем-то другим, может простотой и спокойным выражением лица и таких-же как и у него — Зиммелиха, карими до черноты глазами… Нет, не его сила и умение воина, а что-то другое, завораживающее в своей чистоте, как дружба в детстве или первая любовь. Если бы сейчас кто-нибудь спросил царя всех скифов. — А кто тебе дороже — Накра, дети или брат? То он бы не нашёлся, что сказать. Это был его мир, вход, куда запрещён для всех. А в том, что Степан жив у Зиммелиха сомнений не было. Было другое — боль и злость, за слово царя и брата, которое дал он сам и не выполнил.

Диск слепящего медленно угасал; до захода осталась одна ладонь, когда Зиммелих остановил своего обессилившего коня. Тертей уже предусмотрительно держал под узды свежего коня. Зиммелих мгновенно окинул всех, отметив отсутствие Токсарида. Сатир догадался: — Токсарид ранен, но шансы есть. Я и Ассей не хотели начинать без тебя Зиммелихе. — Зиммелих молчаливо кивнул и бросил взгляд в сторону царя будинов.

— Дрон, я благодарю тебя за помощь, а твой выстрел из лука был хорош, а теперь главное — где мой пёс, сын белолобого. — Он торопливо подошёл к столу и поднял кубок полный вина. — За Боспор и Скифию! — Собравшиеся, как один подняли кубки. Хорсил подождал, пока Зиммелих осушит кубок: — Мой царе, твой пёс здесь. Он отыщет следы твоего брата. Если позволишь, я проведу тебя. Степан ускакал совсем недавно в сторону гор. Он просил передать, что… — Зиммелих махнул рукой и вскочил в седло. Там уже был приторочен мешок с вином и едой. Царь всех скифов улыбнулся расторопности своих друзей и подданных и сразу послал коня в мах. Впереди него бежал молодой пёс, а позади — Хорсил с десятком сколотов.

— Вернусь с первой звездой! — закричал на скаку царь всех скифов.

Зиммелих упрямо карабкался, и, спешил, взбираясь выше и выше; не обращая внимания на ранения и боль в ноге. Не тревожило и будущее дочерей и будущее Скифии…

«Нужно успеть до заката» — билась беспокойная мысль. Ни камни осыпи у горной речушки, ни сваленные деревья не могли задержать его быстрого продвижения. Его спутники безнадёжно отстали вместе с псом. Когда подниматься на лошадях стало невозможно, Зиммелих приказал двоим сколотам охраны караулить лошадей внизу и ожидать его: передвигаться стало сложнее из-за отсутствия тропы. Десяток скифов двинулись за ним, но не прошло и минуты, как потерялись далеко позади. Иногда он слышал их крики и отвечал своим подданным свистом, хотя по большому счёту это было не нужно. Он не шёл, а бежал, определяя дорогу по едва видимым признакам: по сломанным веткам, специально оставленным братом, свежим следам его ног на хвое и примятой траве. Зиммелих как будто боялся опоздать на очень важную встречу, от которой зависело многое в его жизни. Изредка он оглядывался в сторону заходящего диска слепящего и продолжал движение. Сердце бешено колотилось и не хватало воздуха, но каким-то шестым чувством он знал — брат ждёт его и надеется. О битве и победе над Сантором думать не хотелось. Ветки кизила хлестали по рукам и лицу, изрывали одежду колючками барбариса, но он не обращал внимания, как и на саднящую щиколотку от удара об острый камень. Степан был где-то близко. Несколько раз из под ног срывались камни и скатывались в бурлящий пенящийся поток речки. Наконец подъём преградил отвесная скала. Зиммелих прищурился, осматривая каждый выступ и щель, но пути вверх не нашёл; в бессильной ярости пнул камень и запрыгал на одной ноге. Боль не много отрезвила и придала мыслям нужное направление. Переправляться через речушку не имело смысла. Кругом скалы и скалы; неясно как Степан мог пройти, а то, что он был здесь сомнений не могло быть. Зиммелих в очередной раз окинул всю окружающую местность и снова не нашёл пути, но вдруг показалось… — нет, не показалось. Он громко и радостно вскрикнул; внимание привлекла обломанная ветка сосны и, о счастье — стрела. Как он не заметил её раньше. По направлению наконечника он определил направление. Сначала показалось, что здесь он рискует сломать шею — уж очень круто подъём уходил вверх, но, поднявшись на два метра, он с удивлением увидел серпантин набитой тропы. Это удивило его ещё больше, но скоро он всё понял. Это не была тропа, по которой ходили горцы или охотники. Следы помёта на узком серпантине говорили о том, что это козья или турья тропа. Она была узка, но подъём не составил труда. Иногда под ногами предательски хрустел и осыпался гравий и каменная крошка. Прижавшись к скале, Зиммелих приблизился к повороту сузившейся тропы. Тропа уходила дальше, но на скале, красным цветом, отчётливо и в вертикальном направлении рисунок стрелы — указатель. Зиммелих посмотрел вверх и покачал головой — стена гладкая и вертикальная без возможных уступов и зацепок. Когда он тщательно присмотрелся, обнаружил прямо над собой, чуть далее расстояния поднятой руки полукруг, нарисованный тоже красным. Раздумывать он больше не стал. Он вытянулся как можно повыше и дотянулся до края «полукруга» и тогда всё понял. Пальцы вошли в щель скалы. Он вынес левую ногу и опёрся о боковой выступ, а потом подтянулся и, оказался на небольшой площадке, вернее — поляне. Сразу за ней, начинался второй уступ скалы, локтей в двадцать. С верхнего уступа, сыпля мириадами бриллиантовых брызг, низвергался водопад.