Мне отмщение

   Ударив посохом о мрамор, распорядитель церемоний возгласил:

   - О повелитель! Перед тобой - Шамс ибн Мухаммад и Хилаль ибн Ибрахим, мулла и имам масджид Таифа!

   Вот тут Всевышний и отомстил аль-Мамуну за гордыню - халиф чуть было не разинул рот от изумления. Вот эти двое оборванцев - почтенный мулла и предстоятель Таифского дома молитвы?!

   Аль-Мамун сделал поспешный знак: мол, разрешите им поклониться. Распорядитель отмахнул рукавом, и оба просителя упали наземь в благодарном поклоне. Серые от грязи куфии неряшливыми складками легли на мрамор.

   Подняв усталые, изможденные лица, оба остались стоять на коленях.

   - Справедливости, о эмир верующих!

   Кто это был, мулла или имам? Шамс ибн Мухаммад или Хилаль ибн Ибрахим? Впрочем, от их былого степенства, белых тюрбанов и богатых биштов ничего не осталось. Почему?..

   Тот, что стоял справа, вдруг развязал веревочную подпояску и рванул с плеч халат. И снова прижался лбом к полу, показывая спину. Второй проситель последовал его примеру. Глазам аль-Мамуна открылись поджившие рубцы и изжелта-фиолетовые пятна синяков - этих людей били палками. Долго. Возможно, беднягам пришлось выдержать несколько сот ударов.

   - Я вижу следы побоев, - твердо сказал аль-Мамун, вынимая из-под подушки длинную железную палку, служившую во время приемов обиженных вместо жезла. - Кто их вам нанес, о верующие?

   Тот, что первым показал спину, ответил:

   - Твой нерегиль, о халиф, - да проклянет его Всевышний! Он и его горцы ворвались в масджид и разобрали минбар! В основание места проповедника у нас был вделан жертвенник из нечестивой каабы, где молились идолопоклонники, но они разнесли в щепы возвышение и вытащили камень!

   Вести об этих бесчинствах уже достигли слуха халифа - матушка пару недель назад постаралась. Она же, кстати, еще в Мейнхе дала нерегилю под командование три десятка ушрусанских айяров из своей личной охраны. Аль-Мамун видел эту заросшую до глаз бородами шатию-братию. Все, как один, выглядели как только что спустившиеся с гор бандиты. Впрочем, насельники родной земли госпожи Мараджил как раз и были бандитами: ушрусанцы грабили караваны и похищали путников, обращая их в рабство либо возвращая родственникам за большой выкуп. В свободное от грабежей и налетов время они предавались взаимной резне. У каждого ушрусанского рода за долгие века дикарских распрей и поголовного разбоя накопились большие счета к соседям, и кровная месть в неприступных горах уродливого, как гнойник на заднице, княжества считалась делом обычным и повседневным.

   Правда, последняя экспедиция в ушрусанские горы остудила самые горячие головы: несколько родов постигло поголовное истребление, а детей из знатных семейств вывезли в столицу - заложниками. Публичные казни довершили дело, и теперь горцы занимались преимущественно сведением счетов и выпасанием мелкого рогатого скота.

   Единственная польза, которую ушрусанцы приносили аш-Шарийа, оказывалась оборотной стороной их исключительной воинственности: как наемникам и охранникам им цены не было. Умные эмиры и полководцы предпочитали набирать половину гвардии из дейлемцев, славившихся не менее свирепым нравом, а половину из ушрусанцев, - и стравливать их между собой, не давая вступить в сговор.

   И вот теперь отряд этих бандитов сопровождал нерегиля. Аль-Мамуну донесли, что горцы на самийа чуть ли не молятся: по местным поверьям, в свирепом главнокомандующем халифата возродился дух того самого полководца. Афшина Хайдара ибн Кавуса, проклятия Аббасидов, знамени мести Ушрусана - да и всех парсов, как ни погляди. Матушка хорошо постаралась и на этот раз: разъяренные язычники ворвались в дом молитвы и осквернили его, чтобы восстановить какое-то древнее капище. Немыслимо...

   - Как нерегиль посмел совершить подобное святотатство? И как он посмел подвергнуть побоям столь уважаемых людей? - тихо спросил он, ни к кому в особенности не обращаясь.

   Вдоль обеих стен зала тянулись ряды эмиров в черных придворных кафтанах. Под расписными балками потолка повисла нехорошая тишина. Люди растерянно переглядывались, не зная, что сказать. Вести о таифских событиях просачивались в столицу исподволь - базарными слухами и толками, нашептываниями в чайханах и винных лавках, тихими разговорами с самыми надежными сотрапезниками.

   - О мой халиф!

   Этот твердый, уверенный голос принадлежал человеку из тех, кто сопровождал просителей. Обветренное лицо и неловко зашитая в паре мест полосатая аба выдавали в нем бедуина.

   - Мое имя - Дауд ибн Хусайн, о повелитель, и в Таифе я наследовал шорную лавку моего отца. Я свидетельствую: самийа кричал, что по закону не дозволяется разорять и превращать в масджид храмы иноверцев, и виновные должны понести заслуженное наказание. И что он, мол, покажет, что слово закона неотменимо и не стареет со временем, даже если нам, ашшаритам, неохота его исполнять и мы предпочитаем о нем не помнить. Так и вышло, что этот неверный приказал дать двум почтенным людям по двести палок.

   Действительно, языческий храм семьдесят лет назад разобрали - когда стали продавать участки вдоль прорытых от водотока Шаджи каналов. Но каков законник из этого кафира, подумать только, нерегиль, оказывается, разбирался в тонкостях шариатского права...

   Люди сердито перешептывались, кивали друг другу черными высокими чалмами. Все еще стоявший на коленях мулла с оголенными плечами открыто плакал, утираясь исхудавшей рукой. Этого аль-Мамун нерегилю спускать не собирался. Ненавистникам веры во главе с матушкой следовало показать, что законы Али писаны только для тех зиммиев, что признают главенство и могущество правоверных. Ибо это - твердое основание, на котором стоит ашшаритское государство.

   И вдруг послышался голос другого свидетеля из свиты таифских просителей:

   - Это еще не все, о эмир верующих!

   По тому, как притих зал, халиф понял, что матушка кое-что утаила. А за уклончивыми словами донесений барида - "среди жителей Таифа ходят страшные слухи, столь непотребные, что пересказать их не поворачивается язык верующего" - кроется еще одна страшная новость.

   - Говори, - тихо приказал он.

   Невысокий бедуин в рыжеватом бурнусе выступил вперед и четко проговорил:

   - Твой нерегиль, о халиф, не только восстановил старую каабу. Он принес в ней жертвы.

   В Зале Мехвар повисла страшная тишина.

   Бедуин шумно сглотнул. И сказал:

   - Мое имя - Батталь, Батталь ибн Фарух. Свидетельствую - нерегиль принес в жертву шесть правоверных. Зарезал у жертвенника Манат. За мной стоят четверо уважаемых ашшаритов, готовых засвидетельствовать совершение ужасного злодеяния.

   Собрание ахнуло - и взорвалось возмущенными и горестными криками. Некоторые упали на колени, разодрали на себе одежды и подняли руки, моля Всевышнего совершить месть и защитить ашшаритов.

   Так значит, это правда, кивали друг другу придворные. Значит, слухи не врут. Аль-Кариа сорвался с цепи и занялся излюбленным делом - избиением правоверных.

   Аль-Мамун почувствовал, как пересохло в горле. К такому обороту событий он оказался не готов. Что там говорила мать? "Тарик - волшебное существо...".

   Конечно. Конечно. Волшебное существо. А ты - дурак. Ты дурак, Абдаллах.

   Зачем отказался от первоначального намерения?! Зачем поддался уговорам матери?! Нерегиля нужно было усыпить! Усыпить еще в Харате! Ты же всегда полагал, Абдаллах, что обращение к потусторонним силам не приносит добра. Никогда не приносит. Человек - существо разумное. И разума - вполне достаточно для совершения человеческих дел. А волшебные трюки - соблазн. И великое бедствие. Именно. Великое Бедствие. Аль-Кариа.

   Халиф поднял руку с жезлом.

   Катиб у подножия тронного тахта споро вытащил из башмака свиток, развернул и макнул калам в висевшую на запястье чернильницу.

   - Правоверные! - иногда аль-Мамуну казалось, что все эти лица, подобно подсолнухам разворачивавшиеся на его голос, обращены не к нему, а к какой-то бестелесной субстанции, очищенной от привходящего и временного. - Во имя Всевышнего, всемилостивого и милосердного и во имя Пророка, да пребудет с ним благословение Всевышнего! Подобные дела вопиют к небу и нуждаются в поправлении! Вы, Шамс ибн Мухаммад и Хилаль ибн Ибрахим, не плачьте! Хаджиб проводит вас в диван хараджа, где вам выпишут надлежащие бумаги на получение пятисот динаров, новой одежды, двух верблюдов и фуража для животных, достаточного для обратного путешествия!