Миры Роджера Желязны. Том 29

— Знал, — осторожно кивнул Гар. — В Барду я ему сломал пятый, семнадцатый и двадцать первый позвонки и пронзил легкие. А потом, конечно, убил.

Глаза Спайдо выкатились из орбит сильнее, чем если бы он попробовал «Микстуру из Лотоса» номер пять.

— Вы это с ним сделали?

— Только потому, что он был другом. — Гар отвел взгляд. — Когда мы росли, он говаривал, что надеется умереть от кровоизлияния в мозг, когда будет резвиться с влюбленными тройняшками. Я подумал, что он оценит иронию удара.

— Понимаю, сэр. Он здорово умел иронизировать.

«Например, иронизировать, наблюдая за тем, как толстозадый служка становится убийцей». Хингу-Грашаншао снова взглянул на Спайдо.

— Итак, ты действительно провел какое-то время в Армбрассе. Однако, насколько я понимаю, ты преувеличил свои успехи в обучении для того, чтобы тебя послали со мной в качестве мономага. Почему ты захотел меня сопровождать?

— Ну, сэр, это долгая история…

— …которую ты сейчас кратко и ясно изложишь…

— …но излагая в краткой и ясной форме — это моя судьба, видите ли, сэр.

— А, твоя судьба. Давай попытаемся еще разок, на этот раз не такими скупыми словами, а?

— Да, сэр. Видите ли, сэр, я из Торфея, а это просто маленькая деревушка. И большинство мужчин, они ушли сражаться под знаменами принца Рэнго, но в их отсутствие появился один человек, называющий себя Долоникус Великодушный, и стал называть себя мэром, каковым не являлся, поскольку последний мэр ушел воевать, и его церемониальный меч не вернулся на место, поэтому с тех пор нового мэра у нас не было, хоть старый и умер, понимаете ли, сэр.

— У вас в Торфее все говорят так, как ты?

— Только те из нас, кто получил какое-то образование, сэр. Дальше, этот Долоникус, по словам матушки, которая регулярно мне пишет, — ну, понимаете, она-то сама писать не умеет, но находит кого-то, кто пишет для нее, — раньше сражался на стороне Каларана. Теперь он называет себя Правителем Торфея, и мне предназначено судьбой победить его и выгнать из нашего городка.

Убийца поднял брови:

— Ты используешь термин «судьба», словно это синоним слов «намерение» или «желание».

— Прошу прощения, сэр, но это именно моя судьба. Я слышал пророчество, видите ли, сэр, и знаю, что оно относится ко мне. Поэтому мне необходимо быть уверенным, что я выполню его правильно, чтобы все вышло как надо.

— Это и есть твое пророчество?

— Ну, не все целиком, сэр, но та часть, которая относится к вам, сэр.

— Ко мне?

Спайдо уверенно кивнул:

— Я это сам сообразил, сэр. Понимаете, «иго» немного рифмуется с «хингу», и я приеду в Тор-фей с вами, с хингу смерти.

— А тебе известно, что «хингу» на древне-термеанском означает смерть?

— Нет, сэр, но благодарю вас, сэр, потому что, несомненно, вы и есть тот, кто мог бы быть смертью Смерти, если вы не обидитесь на меня за эти слова, сэр. — Спайдо потер руки. — А теперь, чтобы прибавить сюда и остальное, вот четверостишие, которое я не понял:

— И это тоже часть твоего пророчества?

— Да, сэр. — Спайдо гордо улыбнулся. — Я все пытался понять, какую богиню мне надо уложить в свою постель, сэр.

— Трудное дело — быть героем.

— Наверное, так оно и есть, сэр. «Особенно если твое пророчество является одним из пропагандистских произведений в поддержку принца Рэнго». В соответствии с правилами хингу, которые Гар усвоил с пеленок, он собирал все сведения, какие только мог найти, о Джорде Индере. В обычном случае собранная им информация использовалась бы для того, чтобы подобрать для жертвы подходящий вид смерти, но Гар только хотел понять, что такого нашла Домино в стройном, светловолосом поэте.

До того как Гар начал собирать сведения о Джорде, он никогда не изучал поэзию. Даже после своих исследований он не мог с уверенностью сказать, из чего состоит искусство поэта, но хорошо знал, что ему нравится. Некоторые из мэтров сделали анализ произведений Джорда — и погубили его работу с мастерством, достойным хингу-дана, — но его стихи вызывали в душе Гара такой отклик и наполняли таким покоем, что он был удивлен. Слова Джорда дышали чувством, он ткал свои стихи из чувств. Они трогали душу, а во время восстания против Каларана зажигали сердца людей, и они стаями стекались под знамена Рэнго.

Стихотворение, которое цитировал Спайдо, было одним из самых непонятных и темных стихов, приписываемых Джорду. Говорили, что он твердил его по кусочку, день за днем, в забытьи лихорадки, заточенный в одну из темниц Каларана. «День воина» приобрел пророческий смысл. Различные строфы ассоциировали с теми, кто пришел на помощь Рэнго, и Спайдо верно определил строфу, которую часто связывали с самим Гаром.

Вторую строфу, которую цитировал чародей, обычно считали намеком на любовь Риссы к Рэнго. Она также частично подходила к той встрече, которая произошла у Гара по дороге в ущелье Барду с Анакроном, но Джорд не мог о ней знать, потому что она произошла намного позже того, как это стихотворение разошлось по всей стране. Гар сомневался, чтобы лихорадка наградила Джорда способностью к ясновидению, а стихотворение было настолько непонятным, что любой человек мог толковать любую его часть как угодно, как это сделал Спайдо, — но некоторые строфы приводили его в смущение, когда он размышлял о том, что они могли значить для него.

Гар начал было объяснять Спайдо его ошибку, но уверенность и счастье в глазах парня остановили его. До войны, когда он еще служил Каларану и Удан Канну, он с радостью лишил бы Спайдо этой уверенности, но теперь не мог. Прежде он порицал бы молодого человека за то, что ему не удалось стать хингу-даном, но теперь он смог почувствовать уважение к мужеству, которое потребовалось толстому мальчику, чтобы покинуть горы и прийти в Армбрасс. Такое мужество заслуживало награды, по крайней мере не стоило его ломать.

— Спайдо, могу ли я узнать, каков твой план освобождения Торфея?

Улыбка юноши увяла, он даже несколько сжался.

— Я думал, сэр, что мы могли бы отклониться от края пустыни и пройти кружным путем через горы к Торфею, а потом идти в Джелфейт.

— Невозможно, мы должны выполнить поручение.

— Я это знаю, сэр, но я думал…

— Думал ли? — Гар надел на лицо маску невозмутимости. — Я сказал Рэнго, что мы поедем прямо в Джелфейт, без промедления. И не могу отклоняться от курса.

— Но, сэр, здесь ходят слухи о бандитах, по всему северу страны и выше до самого Озерного края.

— Всегда существуют способы расправиться с бандитами.

— Знаю, сэр, но у меня нету с собой столько веревки.

— Рассуждай, как хингу-кун, Спайдо. Мне не нужна веревка.

— Прошу прощения, но вы не сможете их повесить, ведь у меня нет веревки.

Гар покачал головой:

— Что делает повешение?

— Убивает их, сэр.

— А поточнее?

— А, убивает их до смерти, сэр?

— Мы говорим с точки зрения методологии, а не философии, Спайдо. Что делает повешение с их телами?

— Ну, за исключением таких высоких людей, которые могут достать до земли, они ломают шею.

— Хорошо, Спайдо. — Гар выбросил вперед указательный палец левой руки и выполнил укол «Железный Шип», разрубив пополам подвернувшуюся стрекозу. — Хингу-Грашаншао известно триста двадцать три способа сломать человеку шею, исключая те методы, которые требуют осадных машин, или бренди тридцатилетней выдержки и пипетки альбумина из вареного яйца.

— Вы хотите сказать, сэр, что бандиты нам не страшны.