Черный завет. Книга 2 (СИ)

— Хорошо ли? — Ириния прикусила губу, чтобы не расплакаться. — Хорошо ли, что мы выжили? Из огня да под лед. У тех хоть порядок был. Знай, выполняй работу, да правила соблюдай. И кормить — кормили. Мой хозяин, к примеру, за просто так не бил. Берег…

— Как скот…

— Что?

— Говорю, берег как скот берегут.

— Даже если так, — вдруг ожесточилась Ириния, — в клетке не держали! У тех хоть знала, чего ждать…

— А у этих?

— У этих… Приходили вчера двое, ты без сознания была. Один толстый такой, огромный, на тебя пальцем показывал. Говорит, вот она, Протаса нашего чуть не убила. Что, правда, чуть не убила?

— Жаль, — Роксана мечтательно закрыла глаза. — Жаль, что не убила.

— Плохо. Эти такого не прощают.

— Как будто те прощали.

— Те-е, — протянула Ириния. — Ты бы и охнуть не успела, как в мир иной отправилась. Эти поиздеваются напоследок, мало не покажется.

— Думаешь?

Ириния не ответила. В глубине клетки кто-то жалобно и протяжно вздохнул.

— Людей в клетке много? — тихо спросила Роксана.

— Здесь? Здесь не много. Женщины да девки. Парней всего трое. Двое пацанов малолетних, и один парень, нас моложе. Степняков отдельно держат.

— Как? — Роксана встрепенулась. — И их в плен взяли?

— А как же? Всех одно ждет. Повезут на торги в Гранд — вовсе разбойничий город стал. А там продадут северянам. А что там с нами, девками, северяне делают, знаешь? Не знаешь. Так я тебе расскажу. Опаивает снадобьем их шаман, да душу забирает. Будешь работать, себя не помня, как проклятая, и днями и ночами. Днем-то ладно, к работе мы все привычные. А ночами страшнее…

— Чего же страшнее? — передернула плечами Роксана.

— Говорю же тебе, и ночами работать придется — вот тебе и пострашнее. Своих женщин у них мало, а мужиков много. Догадалась, что ли? А все они огромные, страшные. Видела я один раз северянина…

— А, — беспечно махнула рукой Роксана. — Если себя не помнишь, не все ли равно?

— Так не всегда же не помнишь. Иногда просыпаешься, говорят, как от сна. А рядом с тобой чудовище такое в медвежьей шкуре лежит. Хорошо, если рядом, а то и…

— Ладно, — поморщилась Роксана. — А кочевники им на что?

— Кочевники. Кочевники они и на севере свои делом занимаются. С лошадями дело имеют. На севере лошади тоже с норовом, как степные. Никто лучше за ними не ходит.

— Их тоже опаивают снадобьем?

— Зачем?

— Где это видано, чтобы кочевник в неволе работал?

— Не знаю. И не думала об этом. Своя судьба дороже.

— И много кочевников в живых оставили?

— Интересно тебе? Да их из всей вашей деревни человек десять всего и осталось. Вон, голову поверни, в соседней клетке сидят. Не страшные уже. Теперь других бойся.

Роксана повернула по указке голову, но в свете Селии ничего, кроме железных прутьев не разглядела.

Зато на следующий день, в ослепительном свете Гелиона, она увидела его. Объяснить себе, какое чувство главенствовало над остальными так и не смогла. То ли злорадство оттого, что унижен он и они оказались в равных условиях. То ли стыд оттого, что власть поменялась, а она как была подневольной рабыней, так и осталась.

Ханаан-дэй сидел на корточках в глубине клетки. Его руки лежали на коленях и ладонями были повернуты к Гелиону. Бритый череп не блестел в ярких лучах и уже намечались очертания будущей шевелюры. Он сидел с закрытыми глазами, безучастный ко всему, даже к еде. Грудь, прикрытая лохмотьями изодранной рубахи мерно вздымалась и когда бы Роксана на него не посмотрела — все было так.

Да глаза бы его не видели! Но как нарочно, что бы она ни делала — пила ли воду, болтала ли с Иринией, сидела ли без всякой мысли у железных прутьев решетки — взгляд тянулся к нему.

Ириния ошиблась, заявив, что кочевников человек десять. Роксана насчитала семерых. И к собственной радости в одном из них узнала Фагран-дэя, славившегося своей жестокостью. Вот не жаль было посидеть в клетке, лишь бы этот зверь получил по заслугам.

Кочевники сидели тихо. Пожалуй, за шестилетнее рабство, Роксана впервые поймала себя на том, что ей придется научиться взирать на них, как на равных. По крайней мере, по несчастью. Если кто и вызывал у нее кровожадное чувство, так это Фагран-дэй. Роксана никогда не забудет, как однажды довелось ей столкнуться в помывочной с Оленкой. Та была без рубахи. Оленка никогда не жаловалась, но у Роксаны, глядя на покрывающие нежную кожу рубцы — старые и новые, еще сочившиеся влагой — от жалости дрогнуло сердце. Шанан-дэй часто поднимал на нее руку, иногда пускал в ход плеть — полосы от ударов краснели, вздувались и проходили почти без следа. Но он никогда, исключая наказание за побег, не бил кнутом.

— Глаза убери! Говорю тебе, глаза убери! — Фагран-дэй от злости сотрясал железные прутья клетки.

Роксана смотрела мимо него. Она не двинулась бы с места, но степняк, остервенело бьющийся в соседней клетке брызгал на нее слюной. От него было больше шума чем от всех пленников, вместе взятых.

Дни шли, но ничего не менялось. Воды было вдоволь — хоть в этом отказа не было. Тело, привычное к постоянной работе, маялось в безделье. Бывало спросонья, задолго до рассвета, как кожный зуд накатывал страх — как, она еще спит? И чудился удар кнута, сухим треском вспарывающий воздух. Тело, уже готовое бежать, пускало сердце вскачь, когда казалось оно вот-вот выпрыгнет из груди. Наступало пробуждение и страх отступал, унося с собой надежду на скорую перемену.

Вместе с Роксаной, скудную похлебку делили женщины, девушки, двое горластых, несмотря ни на что, пацанов — лет по одиннадцати, не больше. И был один, кто похлебку с ней не делил. Смуглый, темноволосый парень, слишком худой, чтобы представлять угрозу как для степняков, так и для разбойников. Он сидел в углу клетки, куда не доходили лучи Гелиона. Со времени своего появления, Роксана ни разу не заметила, чтобы парень ел или пил. Кто бы к нему ни обращался — лишь короткий пустой взгляд был ответом.

Как-то ночью Роксане не спалось. Оказалось трудным делом заставить себя заснуть, когда тело не гудит от усталости. Она долго разглядывала звезды на небе под оглушительный хор сверчков. Рядом мерно сопела Ириния. Ночь дарила покой, в котором не было бесконечных воплей Фагран-дэя. И в эту упоительную тишину вдруг вплелись тихие и жалобные звуки. Нечто среднее между собачим визгом и предсмертным хрипом шакала. Роксана некоторое время прислушивалась, пытаясь определить источник звуков. Плач доносился из угла клетки, из того места, где, как она помнила, сутками напролет сидел парень, вцепившись грязными руками в железные прутья.

Роксана зажмурилась, надеясь, что все закончится, но тихий плач перешел в короткие всхлипы. Ей совсем не улыбалось успокаивать пусть парня, но без малого мужчину. Однако сон все не шел и она поднялась. Осторожно переступая через спящих, она подбиралась ближе к углу клетки. Курносая Магда даже во сне не расставалась с кувшином, видать, натерпелась от прежнего хозяина. Роксана мимоходом освободила кувшин от цепких рук и захватила с собой.

Парень сидел у решетки, крепко сжимая прутья. В темноте было видно, как побелели от напряжения костяшки пальцев. Роксана села, не доходя до него нескольких шагов.

— Пей, — она протянула ему кувшин. Парень коротко взглянул на нее и отрицательно покачал головой. — Пей.

Он долго молчал. Девушка продолжала сидеть рядом с ним, надеясь, что ему надоест ее присутствие и он заговорит. Так и получилось.

— Зачем? — хриплым после плача голосом спросил он.

— Чтобы жить, — она пожала плечами.

— Зачем? — настойчиво повторил он.

— Не будешь пить — умрешь. И похоронят тебя вон в том маленьком домике.

Он проследил за ее взглядом и недоуменно поднял брови.

— Там же отхожее место, — удивился он.

— Вот там и похоронят, если не будешь пить.

Черные глаза, окруженные синими тенями глядели на Роксану в упор. Парень мучительно пытался вспомнить, как называются те вещи, над которыми следует смеяться. Потом кадык на худой шее дернулся и он протянул руку. Роксана не стала дожидаться просьбы, молча подала ему кувшин. Он пил, шумно переводя дыхание. Струйки воды текли по подбородку, забирались за ворот разорванной рубахи. Глядя на то, как он пьет, Роксана достала из-за пазухи припрятанный с обеда кусок кукурузной лепешки.