Пристрелочник (СИ)

Забавно — искали именно меня, спрашивали:

— Где Зверь Лютый ночует?

Прямо песня брошенной жены «Напилася я пьяна»:

Я нынче ночевал в балагане у Терентия. Видать, его и следует считать «любушкой». Поскольку меня «Боже» — наказало. Разорением, погибшими…

Вокруг постепенно собирается народ, вставляют в разговор из своих свежих мемуаров, плачутся о нанесённом ущербе. Наконец, протискивается Ивашка. Уже в доспехе и со своей знаменитой гурдой на поясе.

— Чего делать будем, господин Воевода Всеволжский?

В толпе кто-то продолжает нервно рассказывать:

— эти гады-вороги набежали, да давай… а я не спужался, я сразу — нырьк и забился… а соседа-то мово в три топора… кровищи-то…

Его обрывают, все замолкают. Тишина.

Ну и? Помечтал, Ванюша, про светлое будущее? Порадовался рекам да ручьям, лесам да перелескам? Воспарил душой к вершинам прогресса и кущам процветания? Со всякими технологическими, высокопроизводительными, духовно продвинутыми и интеллектуально изощрёнными… Землю эту ощутил? Ручками, ножками, глазками… Уяснил, унюхал — сколь в ней много всякого чего полезного, интересного, радостного…

Забудь. Всё — дерьмо. Всё — прах и тлен. Пока ходят по земле вот такие русские люди. Исконно-посконные, лихие-удалые… мразь ушкуёвая.

«Мухи — отдельно, котлеты — отдельно» — мудрая мысль. Сегрегируем «мух» от «котлет». Прогресс — по желанию, в свободное от основной работы время. А качать дерьмо — постоянно. Ассенизация — судьба попандопулы. Или — не берись. Не мани людей красивым мороком.

— К чему вопрос, Ивашка, когда ты знаешь ответ? Убивать.

«Когда государство начинает убивать людей — оно всегда называет себя Родиной…».

Пришло время назваться «Родиной». Для «тысяч всякой сволочи», которые соберутся ко мне на Стрелку.

Напряжённое молчание сменилось радостным, удовлетворённым шумом. Народ услышал желаемое. Ну как же, ну наш-то… «Зверь Лютый», «Душегубец Немой», «Смерть Княжеская»… сейчас пойдёт, найдёт, убьёт, отомстит, накажет, казнит…

Глава 355

— Иване, у нашей «рязаночки» — дно прорублено.

— Я знаю. Присмотри лодочку целую. Полегче и поменьше.

У нас уже собралось с десяток разных… плавсредств. От нашей Пердуновской «рязаночки» до вчерашнего Муромского «дощаника»-плота. Но…

— А это что за хрень?

— Дык… Долблёнка. По нашему — дубок. Местные говорят — ботник. Из осины сделан. Кто-то в войске у мери забрал, да Николай взял «до кучи». Тама вон, в сараюшечке, и вёсла к нему должны быть.

Большая часть нашего «флота» потихоньку выносилась течением из Оки. Ушкуйники, предвосхищая мудрость галицкого князя Мстислава Удатного, оттолкнувшего на Днепре пустые лодки, что защитило от преследования монголов после разгрома на Калке — его, и лишило надежды на спасение — других беглецов из русских и половецких отрядов, вытолкнули часть плавсредств в реку. Ребята пытаются их выловить. Вот поймали этот мерский ботник. Другие, большие и крепкие лодки, лежат на берегу с прорубленными днищами.

Негодяев надо догнать и поубивать. А на чём? Выбирать-то не из чего…

«Необходимость — лучший учитель» — неоднократно лично проверенная мудрость. Учитель-мучитель…

Ух как я не люблю лодок без уключин! И мастеров по такой гребле у меня нет… Байдарки, пироги, каноэ… Хотя это, скорее — каяк. Но — без юбки.

Основное отличие между каяком и каноэ — положение центра тяжести гребца. В классическом каяке — сидишь чуть ниже уровня воды, ноги выпрямлены вперед, центр тяжести — чуть ниже или на уровне воды, что увеличивает стабильность и не дает раскачать лодку.

Пожалуй, этот ботник из породы каяков. Или — из пирог? Не, классическая пирога — глубже, прямее и аккуратнее. Ещё: она — каркасное судно. С обшивкой из коры или кожи. А это — коряво развёрнутое бортами вширь деревянное корыто. И нос с кормой не пирожные — сильно отличаются. Носовая часть — заострённая, приподнятая, широкая. Кормовая — узкая, тупая, низкая. По размеру — мужская задница. Не баба. В смысле: очертания лодки похожи на силуэт перекаченного стероидами бодибилдера. С очень маленькой головой.

Назовём её… каноёвина.

Страхолюдина. В смысле: страхолодина. А это — к ней вёсла? И как этой лопатой управляться? Однолопастное, с поперечной рукояткой на торце древка… На каноэ гребут не только сидя, но и стоя. В смысле: стоя на одном колене.

Если лодку назвать каноэ, то люди в ней — канониры? Водокопы? Загребоиды?

Я задумчиво разглядывал гребную лопату от корявого корыта.

— Сахиби… Аламын… Э… Я — могу.

Почему-то думал, что дэвы — греблей не занимаются. В горах и в пустынях… Но это ж у них там — там вгрёбывать негде! А вот наши степняки… Вспомнил, как Чарджи учил меня на реку смотреть.

Сколько раз можно самому себе повторять:

«Ванька! Ты невнимателен к своим людям! Ты думаешь о каолине, а надо думать о джине! Который рядом с тобой живёт, русский язык учит, дерева валяет. И умеет то, в чём ты — профан».

А то, что он джигит, воин, наездник и мечник — не запрещает ему быть гребцом. С такими длинными граблями… очень даже.

— Бери весло, показывай. Спокойно, без рывков. Сухан, иди сюда. Запоминай.

Парочка… — чистый уелбантуренный факеншит! Чёрт басурманский и мертвяк голядский! В корыте мерском.

Вот так делается прогресс русского народа, коллеги. Собственно говоря, прогресс вообще делается «психами ненормальными в условиях идиотских». Нормальным людям прогресс не нужен — им и так хорошо.

Походили втроём вдоль бережка по мелководью. Гребцы становятся на колено, каждый у своего борта, запускают в воду «лопаты»… И как же на этом ходят? Не в смысле: «куда король пешком ходил», а — по рекам.

Корыто в передней части — широкое, но всё равно, в ряд им не поместиться — здоровые мужики, цепляют при махе друг друга. А с разбежкой? — Можно. Но если они делают гребок в противофазе…

Да нае…ся же!

Спокойно. Давайте жить дружно… В смысле — грести.

«И — раз, и — раз»… Пока стучу по борту — синхронизация обеспечивается. И по темпу… — приспособились. В остальном… подруливание в конце гребка… — пропускаем.

Ну, три выкидыша человечества — зомби, джин и нелюдь — пошли восстанавливать справедливость. Без гумнонизма, дерьмократии, либерастии, просриатизма и прочей… веры, надежды, любви. Просто «справедливость» — так, как я её нынче вижу.

Прихватили тулы с луками, клинки, доспех кое-какой. Ивашко снова рядом трётся, косится:

— Возьми меня… Ладно, понимаю. Но к этому басурманскому чёрту спиной…

— Ивашко, всё будет хорошо. Тут лучше разберитесь. Чарджи — за командира, Терентий — по работам. Николай — разруху прибери да собери муромскую посылку заново. Давайте, ребята, дела делать. Вернусь — спрошу.

Последнее, на воде уже, услыхал от Ивашки:

— Ежели опять где застрянешь — хоть весточку пошли.

Хорошее пожелание. Но бесполезное: нет на «Святой Руси» министерства связи. Какая-то она — Русь моя — вся… бессвязная.

Мужики вёсла опустили, гребанули… Итить! Вот и умылся. Здоровые ребята мне попались… Эдак они всю Волгу веслами вычерпают. Прямо по «Слову о полку…» про дружину князя Всеволода Большое Гнездо.

А лодочка как глиссер — нос задрала и верхом над водой полетела.

Хорошо Ратибор поёт: