Сказка зимнего перекрестка

— Если в какой бы то ни было связи с этим молодчиком твое доброе имя окажется запятнанным, вне всякого сомнения, он умрет.

— Я в том не сомневаюсь, монсеньор.

Она смотрела на отца непрозрачным, неуступчивым взглядом.

— Жизнь, подаренную мне Господом и вами, я считаю благословением и бесценным даром. В течение одной ночи тот человек спас ее дважды, и я дважды в неоплатном и, прошу вас заметить, в неоплаченном долгу перед ним. Мне было бы проще убедить вас прислушаться к моим словам, когда бы вы удостоили Марка хотя бы минутной беседы.

— Вот еще! — воскликнул герцог с негодующим жестом.

— Я находилась рядом с ним на протяжении целой ночи и дня. Я говорила с ним. Мне этого хватает, чтобы утверждать — он не смерд.

— Девочка, — устало произнес герцог, — люди делятся только на рабов и господ.

— Если бы вы видели его, вы согласились бы, что королевского в нем больше, чем во всех…

Она остановилась как раз вовремя, чтобы не дать сорваться с губ словам, которые ее отец мог счесть оскорбительными, однако же вполне дав понять, что она имела в виду.

— Ну что ж, — произнес он с усмешкой. — Случается и так, бывает, красота и знатность сплавляются без благословения закона, и говорят, что бастарды стоят внимания хотя бы только потому, что за ними стоит приглядывать. Этот сорт людишек прямо-таки склонен доставлять массу неприятностей достойным людям. Не вижу причины, почему бы этому твоему Марку, который, как я слыхал, смазлив на редкость, не быть плодом чьего-нибудь грешка на стороне, но, во имя твоей неокрепшей нравственности, я тебе этого не говорил!

— Отец, — Агнес не купилась на шутку, которой удостоил ее отец, — тут все совсем не просто. Дело в том… — она помедлила, — я берусь утверждать, что Марк получил воспитание, которое сказало мне о его происхождении. Я не могу подтвердить свои слова ничем, кроме как наблюдениями, но… Может быть, вы согласитесь выслушать меня?

Похоже, она его развлекала, и он согласился, улыбаясь темными глазами, и его очевидная благосклонность сбила Агнес с толку и с речи.

— Я говорила с ним… и я наблюдала за ним. И… может, вы будете смеяться, но есть вещи, которые, как мне кажется, подделать невозможно, потому что они — память тела. Видали ли вы смерда, способного повернуться спиной к лицу, облеченному властью?

— Что ж, в некоторых из них наглость превозмогает трусость. Есть животные, которых невозможно дрессировать.

— Да, отец, — чинно согласилась Агнес. — И даже если допустить, что кто-либо из этих, как вы выразились, животных в определенных обстоятельствах способен, рискуя всем, что у него есть в жизни, то есть самой жизнью, спасти попавшую в беду даму, то уж навряд ли у него достанет куртуазного воспитания на протяжении всего приключения ни разу не повернуться к ней спиной. Воспитание стоит дорого, монсеньор, и его не дают там, где оно заведомо не окупится!

— О-ля-ля! — расхохотался Камилл д’Орбуа.

— Ваш беглый взгляд, монсеньор, не разглядел за Марком ничего, кроме его лохмотьев, но даже если бы он не сделал для меня того, за что я век буду ему благодарна, то перед Богом и совестью мы обязаны помочь дворянину в беде.

— Не слишком ли скоропалительный вывод, моя дорогая? Еще минута, и ты поведаешь мне увлекательную сказку про Кота-в-Сапогах.

— Отец, если бы Марк надумал ввести кого бы то ни было в заблуждение и получить то, на что по рождению претендовать не может, он сумел бы и выдумать, и преподнести вполне правдоподобную историю в духе маркиза Карабаса. Ума у него на то хватило бы. Думаю, он вполне убедил бы и вас, и меня. Однако для него есть некоторые вещи, каких он просто не делает. И я почти уверена, что перед нами человек благородный и — жертва преступления.

— Боюсь, я не совсем тебя понимаю. Поясни свою мысль.

— Не более года тому назад Марка нашли на вересковой пустоши. Как выразился тот, кто мне рассказывал об этом, без чувств, без памяти, без языка. Смерды сочли его убогим и, кое-как выходив, приставили к делу, к какому он, по их разумению, был годен. Никто не увидел в нем того, что обнаружила я, потому только, что никто не знал в этом толка! Подумайте, мало ли по какой надобности мог молодой дворянин проезжать теми дикими краями и мало ли какая беда могла с ним приключиться! На него могли напасть, ограбить, избить и бросить, посчитав мертвым, и где-то, возможно, по нему убивается семья, он чей-то сын, брат, жених… быть может, муж и отец. Будет весьма похвально, если мы поможем ему вернуть то, что принадлежит ему по праву.

Хм… Семья, оплакивающая сгинувшего сына. Версия из уст невинной девы. Кое-кто из «безутешных», возможно, сорвал изрядный куш благодаря этому исчезновению… Если напрямую не приложил к нему руку. Был ли соблазн достаточно велик? В случае подобного расклада, имея на руках живого «Марка», пусть даже и в беспамятстве, он, герцог д’Орбуа, становился обладателем мощного, хотя и непредсказуемого средства давления. Ах, если бы знать, на кого!

Он почуял в себе слабый проблеск охотничьего азарта, пожал плечами и нарочито расслабился в кресле: не ко времени и не по уму. Орудие действительно могло оказаться опасным, неизвестно, насколько могущественным окажется тот, у кого достало дерзости воспользоваться плодами сего… Герцог д’Орбуа кивнул головой и поставил на место надлежащее слово — «преступления».

Он родился под деятельной звездой и прекрасно понимал, что, имея в руках секретное оружие, всегда можно отказаться от его использования, а не имея — лишь вздыхать об упущенных возможностях. К тому же он все же испытывал некоторую признательность к человеку, вернувшему ему его Пышку.

Признательность, но не сверх того. Услужливость стоит поощрять. В том состоянии, в каком этот оборванец пребывал по сю пору, он едва ли был бы способен двигать устои. И он, герцог д’Орбуа, взялся бы разматывать клубочек тайны, только имея словам дочери более веские подтверждения. В отличие от Агнес, менявшей все на все, он полагал, что услугам разных — разная цена. Если бы он переплатил, это бы его раздосадовало.

Он посмотрел на Агнес, потом — на тварь в стеклянном пузыре, снова перевел взгляд на дочь и поймал себя на мысли, что не хочет ее оттолкнуть. Он давно уже, признаться, не надеялся обнаружить в своей семье решимость и способность логически рассуждать, сравнимые с его собственными, а также — волю, способную ему себя противопоставить.

— В одном ты, несомненно, права, — осторожно сказал он. — Благодарность за спасение дочери должна исходить от отца. Это пристойно. Однако я не начну работать с этим молодым человеком, пока не буду уверен, что в твоих фантазиях есть рациональное зерно, поскольку любая осведомленность дорога. Предположения ничего не стоят, пока не сыщется кто-то, способный его опознать. Хотя бы и не под присягой. Мои… люди бывают в разных местах, и я могу, разумеется, осторожно разузнать, не пропадал ли в наших краях приблизительно в то время знатный отпрыск этих лет.

«И если — да, то судьба какого наследства была таким образом решена».

— Разумеется, не приходится рассчитывать на быстрый ответ, — поспешил он разочаровать дочь, — поскольку страна велика, а мир — того больше, а знание, — повторил он значительно, — стоит денег.

— Но я слыхала, — робко возразила Агнес, — оно того стоит?

— Информация, — процитировал герцог, — это еще не счастье. Информация — это дорога к счастью. Ты удовлетворена?

Агнес сделала реверанс, но не двинулась с места.

— Согласитесь, монсеньор, до тех пор, пока мы не получили какого-либо вразумительного ответа, вряд ли удобно держать его при кухне.

— Ты имеешь в виду, — благодушно рассмеялся герцог, — он может оказаться принцем крови?

Агнес слабо улыбнулась.

— Монсеньор, я не поручилась бы, что этого не может быть.

С точки зрения отца, она славно поддержала шутку.

— С другой стороны, — раздумчиво молвил герцог, — я же не могу объявить его своим гостем и разодеть в шелка, пока не смогу назвать соседям какое-нибудь громкое имя с двадцатью поколениями благородных предков, подтвержденных документально. Это было бы неуважением к классу и попросту неумно.