Пока я не умерла (ЛП)

— Юридическая степень не поможет, когда у вас есть регистрация имущества и банковский счет на имя покойницы, — он мрачно улыбнулся.

— Филипп принял решение о своих собственных похоронах. Никакой церковной службы, никакого объявления, только небольшая церемония среди наших на Pere Lachaise.

Единственное самое известное кладбище в Париже, подумала я с трепетом, вспоминая наш с мамой тур, включающий посещение могил Виктора Гюго, Оскара Уальда, Гертруды Стайн и Джима Моррисона, среди прочих. У Филиппа, или скорее у Женевьевы, должно быть мощные связи, чтобы заполучить там место и захоронить его там.

— Я бы выпила чая, — сказала Женевьева ни к кому конкретно не обращаясь.

— Я займусь этим! — Я вскочила на ноги, благодарная тому, что появилась возможность хоть чем-то занять себя. — Только покажи мне, где кухня.

Оказавшись на кухне, я зажгла газовую конфорку, ставя кипятить воду и порылась в буфете в поисках чайника, чайных пакетиков, чашек.

Пока я ждала, когда закипит вода, я рассматривала фотографии в рамках, висевших на стенах, подходя то к одной, то к другой.

Первой был старый черно-белый снимок Женевьевы в свадебном платье, на котором её вносил на руках через ворота этого дома мужчина в смокинге. Платье и прическа Женевьевы соответствовали времени Второй Мировой Войны. На фото они оба смеялись, и выглядели, как любая другая обычная счастливая пара в свой свадебный день.

На следующем снимке был всё тот же мужчина, стоявший рядом с гаражом. Одет он был в светлый костюм, заляпанный масляными пятнами. Он склонился над машиной, с поднятым в верх большим пальцем, зажав в одной руке ключ. Его лицо не отличалось от лица на свадебной фотографии — я предположила, что эта наверное 1940 или 50-х годов.

Я перешла к следующему фото, которое, судя по прически Женевьевы, в стиле Джеки О, была сделана в 1960. Она выглядела точно такой же, но вот её муж уже был седым, а лицо его было, как мужчины лет сорока…однако…он мог сойти за человека средних лет и его жену, намного моложе мужа.

Но не на следующих снимках. На цветных фотографиях их разница в возрасте слишком очевидна. Я наклонился, чтобы прочесть надпись в нижней части последнего портрета: «60 лет на тысячелетие. Моя любовь к тебе будет длиться вечно. Филипп». На фото мужчина сидел в кожаном кресле с одним из тех, металлические ходунков, стоявшего рядом с ним. Женевьева сидела на подлокотнике, и, наклонившись, целовала его в щеку, а он улыбаясь смотрел прямо в объектив камеры. Он выглядел древним стариком, а она двадцатилетней девушкой. И они смотрелись такими же влюбленными друг в друга, как на фотографии в день свадьбы.

Я подпрыгнула, когда чайник начал у меня за спиной свистеть. Я забыла где я, когда погрузилась в их историю — историю полную любви и счастья, но которая закончилась трагедией достойной Гомера.

Когда я вернулся в комнату, неся перед собой поднос с чайником чашками, Жюль ходил туда-сюда со своим сотовым, занимаясь распространением новостей среди своих друзей. Женевьева сидела на диване, положив голову на плечо Винсенту, уставившись в пространство.

Глаза моего парня были мрачными, когда он наблюдал за мной, пока я ставила поднос на кофейный столик перед ними. На его лице мелькнуло выражение боли и я поняла, что мы думаем об одном и том же. История Женевьевы и её мужа, однажды может стать нашей историей.

Глава 5

Мы стояли на кладбище, среди надгробных плит, сорок с небольшим мертвых людей и я. Несколько моих со-товарищей по похоронам когда-то и сами, лежали в своих гробах, глубоко под французской землей, пока не были выкопаны Жан-Батистом или таким же как он, обладателем «видения». Как объяснял мне Винсент, что ревененты испускают нечто вроде свечения, как маяк, видимый только нескольким ревенетам, у которых есть дар видения аур. И если «провидец» добирается до трупа прежде, чем тот проснется после трех дней трансформации (если они обеспечивают едой, питьем и убежищем просыпающегося ревенента), у него появляется новый бессмертный. Если нет…то прах к праху, пепел к пеплу.

Несмотря на то, что у Филиппа никогда не было признаков ревенента и он умер как обычный человек, Женевьева не стала испытывать судьбу и похоронила его на четвертый день после смерти. И вот теперь она стояла на коленях возле могилы, закутанная в черный креп и бросала букетик крошечных белых цветов на гроб.

— Тебя только люблю я, — послышался женский приглушенный голос у меня за спиной.

Винсент отошел от меня, чтобы встать рядом с Женевьевой и бросить горсть земли среди цветов, прежде чем уступить своё место другому скорбящему. Я обернулась и увидела рядом с собой Виолетту.

— Что ты сказала? — спросила я.

— Те крошечные цветы, что бросила Женевьева — земляничное дерево. — Она заметила мое замешательство и добавила, — Я и забыла, что в нынешние времена никто не учит язык цветов. Это было одним из основных предметов женского образования. У каждого цветка есть своё значение. А цветки земляничного дерева означают: Тебя только люблю я. Женевьева знала это, вот почему она выбрала именно их для своего единственного, которого любила.

Я тупо кивнула.

— Какая трагедия, — продолжила она свою странную старомодную речь.

Порой мне с трудом удавалось разобрать, что она говорит, в особенности, когда она цитировала Шекспира на Старом Французском.

— Зачем кому-то проходить через такие страдания? Это просто выше моего понимания. Разве она могла ожидать чего-нибудь кроме горя, связывая себя отношениями с человеком?

Виолетта произнесла последние слова чуть ли не насмешливым тоном, а затем повернулась ко мне, открыв рот в форме О и широко распахнув глаза.

— Кейт. Мне так жаль! Ты так хорошо смешалась с присутствующими здесь ревенентами, что я совершенно забыла, что ты не одна из нас. И ты с Винсентом… — Хваталась она за слова.

— Вместе, — сказала я без обиняков.

— Ну, да конечно. Вместе. Ну, это очень, очень… радостно. Пожалуйста, забудь, что тебе только что я сказала. — Виолетта выглядела так, будто вот-вот расплачется, она была очень смущена.

Я прикоснулась своей рукой к её плечу и сказала,

— Не переживай. Правда. Порой мне и самой с трудом удается припомнить есть ли какие-нибудь различия между мной и Винсентом.

Конечно же это была ложь, потому что всегда в моих мыслях было это наше с ним отличие. Но она кажется успокоилась и, после благодарного кивка мне, отошла, чтобы зачерпнуть свою собственную горсть земли.

Возникла небольшая суматоха, тогда Винсент поднял руку, чтобы успокоить толпу, которая начала тихо переговариваться между собой.

— Прошу прощения, друзья, — крикнул он. — Женевьева хотела кое-что прочесть, но попросила меня сделать это вместо неё. Это было их любимым местом с Филиппом, из книги Тристама Шенди «Жизнь и мнения». Она сказала, что это помогало им сохранить свою жизнь друг для друга.

Винсент прочистил горло и начал читать.

— Время летит слишком быстро…дни и часы нашей жизни…проносятся над нашими головами, словно легкие облака в ветреный денек, чтобы больше никогда не вернуться — всё давит на нас — пока ты закручиваешь свой локон — гляди! всё становится серым…

Винсент поднял глаза и перехватил мой взгляд. В его глазах читалось волнение. А затем вернулся к листку с текстом и продолжил.

— И каждый раз, когда я целую твою руку, цена моего прощания, которое последует, это всего лишь прелюдия к расставанию на вечность, которое с нами вскоре произойдет!

У меня в груди сердце ёкнуло. Не только от символизма, мне физически стало больно. Этот отрывок был написан, словно про нас с Винсентом. Мои худшие опасения о нашем будущем были изложены в стихотворные строфы, которые он читал, как погребальную песню.

Это могли быть и мы, подумала я вновь. Чтобы не произошло, мы, похоже прокляты судьбой. Даже, если Винсент переживет агонию своей одержимости к смерти и будет стареть вместе со мной, когда-нибудь он будет на месте Женевьевы, прекрасным подросток, стояещем у могилы постаревшего возлюбленного.