Тень ведьмы

— Гори, ведьма! Гори!

— Смерть колдунье!

— Огня! Еще огня! Гори, проклятая! — Иди прямиком в пекло!

— Гори, ведьма!

— Огня!

— Сгинь, дьявольское отродье!

— Отведай Святого огня!

— Пришел твой конец!

— Еще огня!

— Отправляйся в ад!

— Гори, ведьма!

Пламя уже бушевало. Лохмотья на ведьме начали дымиться. Ведьма почувствовала жжение. Едкий дым не давал дышать, крики оглушали. Она смотрела в толпу, но глаза слезились, и мешал дым, уже ничего нельзя было разглядеть. Она вдруг вспомнила лес и избушку возле оврага. Как звезды выглядывают ночью сквозь ветви деревьев. Лес. Кричит сова, где-то вдали слышен волчий вой. Стая выходит на охоту. Блестит в лунном свете река, со скрипом шелестит камыш. Раздаются всплески — это выпрыгивает из воды рыба, разливаются лягушачьи трели. Вот луна скрылась за темно-синюю тучу, и природа замирает во власти ночи. Вода в реке чернеет и в страхе хватается волнами за берег. Ведьма смеется. Она зачерпывает воды испачканным сажей котелком и возвращается в лес. Деревья спят, устало опустив листья. Вяло сереет тропинка — ей тоже хочется спать. Снова раздается волчий вой. Он тягуч и тосклив. В нем жалоба. Или разочарование? Ведьма идет ночной тропой. Воздух свежий, в нем уже накапливается утренняя роса и слышны лесные запахи. Но что это? Белые горошины притаились на красной шляпке и ждут. Ведьмин круг. Идите-ка сюда, голубчики. Ведьма довольна. Она слышит нудный комариный писк и хлопанье крыльев нетопыря. Лукавая луна выглядывает из-за тучи и тропинка светлеет. Деревья недовольно шевелятся во сне. Тропинка выбегает на поляну, и ведьма видит, как вспыхивают оранжевым светом глаза избушки. На поляну выходит волк. Увидев ведьму, он замирает и испытывающе смотрит на нее. В его зеленых глазах отражается свет луны. Уши напряженно топорщатся, а нос беспокойно шевелится. Ведьма останавливается, садится на землю, кладет рядом котелок и грибы. И ждет. Волк некоторое время стоит неподвижно, затем делает нерешительный шаг в сторону ведьмы. Осторожно подходит. Он немолод. Ему довелось повидать многое: и охотничий арбалет, и собачью свору, и сталь капкана — лапу пересекает кривой шрам. Он знает, что такое зимний мороз, и что такое боль от голода, он знает и тяжесть отчуждения от стаи. Волк, не спуская глаз с ведьмы, нюхает котелок, затем грибы. Грибы его не интересуют. Котелок пахнет вкусно. Волк проводит по шершавому железу языком, скребет землю лапой и садится, свернув хвост. Ведьма улыбается. У тебя смешные глаза, говорит она волку. Зеленые. Но ведь ты не ешь травы, ты ешь только мясо и кровь. Отчего твои глаза не красные? Волк не знает. Он только крутит головой. Ведьма смеется.

Молодой монах испуганно крестится — пламя уже начинает охватывать ведьму, а она смеется, прикрыв глаза. Вот уж бесовское отродье, и огонь ей не страшен! Толпа беснуется, пытается прорваться сквозь цепь гвардейцев к костру.

— Не горит, проклятая!

— Огня! Еще огня!

— Ничего, сейчас загорит…

— Козни Сатаны!

— Да никакие это не козни, просто дрова сырые.

— Я всегда это знал…

— Пустите, не видно же ничего!

— Еще огня! — Почему она молчит?

— Погодите, дайте костру разгореться!

— О, Господи!

— Гори, ведьма, гори!

— Да что же это?

— Огня!

— Не кричите так, я скоро оглохну.

— Скучная сегодня Церемония. Вот в прошлый раз…

— Я, так давно это знал…

— Огня! Огня!

Ведьма вздрогнула. Красное пламя больно схватило за ногу. Костер на секунду затих и вдруг обнял все тело ведьмы. Она закричала. Пламя разлилось по жилам, кровь закипела, сердце сдавили боль и страх. Протяжный стон вырвался из уст ведьмы, голова поникла и больше не пошевельнулась. Пламя бушевало. Потянуло горелым мясом. Лошади беспокойно зафыркали. Толпа удовлетворенно зашумела.

— Ага, припекло!

— Фу, ну и вонь! Чувствуете?

— Сгорела ведьма!

— Я бы на вашем месте не был так уверен. Вот и в прошлый раз…

— Гори, ведьма!

— Слава Святому Ордену!

— Да, святые отцы сегодня постарались.

— Если б не они, просто и не знаю, во что бы страна превратилась…

— Еще одной ведьмой меньше.

— Однако здесь становится душно. Пойти домой?

— Все! Сгорела! — Вот и в прошлый раз…

— Да, тяжелые нынче времена пошли. Что ни неделя, то костер. Да еще в торговый день!

— И не говорите! Народ, вместо того, чтобы на рынок сходить, на костры глазеть бегает.

— Зачем вообще все это нужно? Все эти костры? Ну, поймали ведьму, четвертовали тихонько, и — в землю!

— Тут я с вами не согласен. Только публичная казнь! Другой вот так посмотрит, посмотрит, да и задумается, прежде чем чернокнижием заниматься!

А костер пылал. Длинные красные языки взвивались, казалось, к самому небу. Не видно уже было ни ведьмы, ни даже столба. Стоявшие возле эшафота монахи попятились от невыносимого жара. Седой священник закончил читать экзорцизмы. Он устал и хотел есть. Гвардейцы хмуро поглядывали на костер. Видимо, им тоже надоела затянувшаяся Церемония. Правда, и давление со стороны толпы уменьшилось. Народ начинал потихоньку расходиться. Кто-то шел домой обедать, кто-то вспоминал, что сегодня торговый день, и направлялся на рынок, а кто-то топал на Цветочную площадь в надежде застать экзекуцию над бунтовщиком. Погода не менялась. Все так же светило солнце, все так же синело небо и дремал ветер. Но уже не все на площади могли увидеть солнце. Небо — возможно. Хотя, вряд ли. Когда пламя спустилось с высоты столба, ведьмы не было. Был нагретый уже не солнцем, а огнем столб, были раскаленные цепи. И что-то обугленное. Толпа не желала всматриваться, что именно, она зашевелилась и принялась таять.

Петр смотрел на угасающий костер. Зола еще тлела, еще мелькали кое-где маленькие язычки пламени, вился голубоватый дымок, но жара уже не было. И не было вони. Жареным мясом, ненавистью, страхом. Остатки толпы расходились, оставались лишь самые дотошные, желающие дознаться, что же осталось от ведьмы: козлиные копыта? Или, быть, может, Костяной пентакль? Были, были, несмотря на все старания Ордена, тайные охотники за ведьмачьими сувенирами, ухищрявшиеся непостижимым образом собирать целые коллекции подобного добра. Один из таких «коллекционеров» недавно попал в Резиденцию… Чего только не было найдено в «черной» комнате, которую он умудрился организовать прямо под капеллой! И вампирьи зубы, и Злые Камни, и Третий Глаз, и волосы оборотня, даже копию Некрономикона, неважную, правда. А уж о всяких там «мелочах» и разговору нет: ведьмачьи метлы, котлы разной величины, волчья ягода, руки младенцев, лягушачий пергамент и прочая мерзость колдовская. Воистину не без помощи Врага такие «коллекции» собираются, доставать всю эту пакость, не попав Ордену в поле зрения обычному смертному не под силу — тут попробуй только мессу пропустить, так первый же сосед к Святым Отцам побежит, все как на духу выложит. Да, много что-то в последнее время развелось отродий бесовских. Слишком много. Тяжелым выдался этот год: по всему Королевству полыхали костры и кострища, кругом летели куски разрываемых при четвертовании еретиков, а виселицам не давали времени для дозревания их страшных плодов. Даже Орден, при всем его могуществе, не успевал следить за порядком, приходилось привлекать к Процессам городскую и даже королевскую гвардию. В народе зрело беспокойство, ходили упорные слухи о Красной Напасти, якобы наводимой чернокнижниками. За слухи такие можно было запросто угодить на виселицу или лишиться головы, и многие действительно лишились, но беспокойство не исчезало — как тут не беспокоиться, коли уже в двух городах появилась Красная Напасть. Целые кварталы были беспощадно выжжены и заброшены, но опасность оставалась. Она висела в воздухе, давила на грудь, колотилась в сердце страхом, лишая разума. Один раз увидев труп пораженного Красной Напастью человека, про нее уже нельзя было забыть, она приходила во сне леденящим кошмаром. Выхода не было. Оставалось только молиться, уповая на милость Господню. Но еще страшнее было то, что некоторые начинали молиться, уповая уже не на Господню милость, да и молиться-то вовсе не господу, а Врагу рода человеческого — Сатане. За чернокнижниками и колдунами шла теперь самая настоящая охота, и страшно было представить даже, что ожидало обвиненных в такой ереси…