Мироходец

По сравнению со всем остальным в этом механическом мире тритоны выглядели жалкими и беззащитными. Их несовершенные тела страдали от болезней и ран. В отличие от механизмов их нельзя было починить, и, хотя раны иногда заживали сами, не всегда тритон выздоравливал полностью. Таких обычно отправляли назад, в Четвертую Сферу: всему в Фирексии находилось применение. Даже мертвое мясо снова использовали для нужд тех, кто уже прошел посвящение маслом.

Почти все тритоны из группы Ксанчи по тем или иным причинам оказались в Четвертой Сфере, и ее место изменилось. Другой тритон должен был стать Ксанчей, а она становилась Д'жикзи или Крацин, Но с тех пор как жрецы создали ее группу, прошло уже очень много времени, и осознание себя стало таким же отчетливым, как и привязанность к собственному измученному телу. Ксанчей она однажды стала, ею же и останется навсегда, даже если ее переведут в другую группу.

Вскоре так и случилось. Ксанча столкнулась лицом к лицу с другой Ксанчей, и обе растерялись. Как полагалось в затруднительных случаях, а этот случай был именно таким, они вместе пошли к наставникам. Те решили, что ни одна из них это место занимать не может, и велели найти новые места в группе, иначе их выпорют плетью.

Но их место стало их именем, и отказаться от него было невозможно даже под страхом наказания. Обе Ксанчи провели бессонную ночь, а на утро сбежали от наставников и поговорили с глазу на глаз. На такой разговор не осмеливался еще ни один тритон. И хотя в Фирексии не существовало подходящих для этого слов, обсудив сложившуюся ситуацию, они все же нашли выход, договорившись стать непохожими. Одна Ксанча нарвала острой осоки и обрила левую половину головы, а другая пропитала волосы кислотой, сделав их ярко-рыжими.

Тритоны отказались повиноваться – невиданное в Фирексии дело. Только наставники имели право изменять внешность подопечных, и то согласно плану Всевышнего. Когда Ксанчи вернулись на свое место, другие тритоны лишь позевали и отвернулись, а жрец-наставник стал нервно расхаживать из угла в угол, громыхая металлическими конечностями.

Ксанча взяла тезку за руку. Потом, уже в Доминарии, Ксанча узнала, что само прикосновение было языком – тем, который Фирексия давно забыла. Тогда этот жест чрезвычайно смутил жреца-наставника.

Хмурое серое небо вдруг озарилось нестерпимо ярким светом.

Ксанча вспомнила о своем сердце и угрозе жрецов – слишком много ошибок приведут к гибели. Пока другая Ксанча не вторглась в ее жизнь, она единственная в группе не допускала ошибок. Но даже одной – настолько серьезной – было достаточно, чтобы пробудить Всевышнего.

Она подумала, что существо, спустившееся с неба, и есть Всевышний. Он не был похож ни на жрецов, ни на наставников, ни на тритонов. Первое, что увидела Ксанча, – это светящиеся красным глаза и выдающаяся вперед челюсть с огромным количеством острых зубов.

– Можешь звать меня Джикс, – представилось существо, произнеся первое настоящее имя, которое слышала в своей жизни Ксанча.

Джикс был демоном, то есть истинным фирексийцем. Он видел Всевышнего своими собственными глазами и управлял Фирексией, пока тот спал. С точки зрения тритона, имя демона точно так же не могло произноситься вслух.

Джикс протянул к ней руку. В полной тишине Ксанча услышала тихое жужжание и поняла, что оно исходит из суставов демона. Его рука вытягивалась до тех пор, пока не сделалась вдвое длиннее, а затем ладонь раскрылась, демонстрируя замершим в ужасе тритонам четыре длинных черных металлических когтя.

Он дотронулся до подбородка второй Ксанчи, чем поверг ее в трепет, и с его пальца скатилась маленькая сине-зеленая искра. Казалось, демон с легкостью может проткнуть когтем доспехи наставника, а еще легче – насадить на него голову тритона.

На первую Ксанчу упал луч холодного зеленоватого света, но Джикс не стал прикасаться к ней. Механическая рука начала складываться все с тем же тихим жужжанием, усилившимся, когда его губы растянулись в улыбке.

– Ксанча.

Все сомнения относительно ее имени и места в группе исчезли. Ксанча стала Ксанчей навсегда. В ее сознание вошли понятия о различии между мужчиной и женщиной, о господстве и подчинении – все это содержалось в ее имени.

– Совсем скоро ты будешь готова, – произнес демон. – Я сотворил тебя для того, чтобы ты отправилась в мир, где есть свежее мясо и свежая кровь. Я был там, куда тебе предстоит пойти и победить. У тебя есть хитрость, смелость и непредсказуемость, Ксанча. Но сердце твое навеки принадлежит мне. Ты моя навсегда.

Демон хотел напугать ее, сбить с толку – между металлических пластин у него во лбу сияла сине-зеленая искра, – и это ему почти удалось. Замерев от страха, Ксанча увидела, как искра приближается к ней, и почувствовала, что она коснулась переносицы и проникла прямо в кость. Демон вошел в ее сознание, и сначала Ксанча испытала сильное желание преклонить перед ним колени в благоговейном трепете и повиновении. Джикс обещал Ксанче многое – привилегии, власть, страсть. Он знал, что перед этим мало кто способен устоять, но она устояла. Она нашла выход, разделив свое сознание, что оказалось, впрочем, не так уж и сложно. Если смогли существовать две Ксанчи в одной группе, то в ее голове и подавно.

Ту часть себя, которая принадлежала Джиксу, она заполнила картинками из своих снов – синее небо, зеленая трава, нежный ветерок. Демон проглотил их, а потом выплюнул. Его глаза засветились, и он отвернулся к другим тритонам. Она больше не интересовала его.

Ксанча тихонько стояла в стороне и понимала, что отказала демону, отвергла его раньше, чем он успел отвергнуть ее. Теперь она ожидала мгновенного уничтожения, но Всевышний не обращал на нее ни малейшего внимания. Что бы она ни сделала отныне, большей ошибки допустить было невозможно. А меньшая не была способна разрушить ее сердце.

Насытившись мыслями и страстями других тритонов, демон исчез. Наставники попытались восстановить свою власть в группах, но после явления могущественного и вселяющего истинный ужас Джикса их почти перестали бояться. Потом они и вовсе начали отдаляться от своих подопечных, а те общались между собой все свободнее, обсуждая будущее в других мирах.

Ксанча по-прежнему жила на своем месте, ела, спала, трудилась и участвовала в общих разговорах, но уже не была такой, как остальные тритоны. То мгновение, когда она разделила свое сознание, изменило ее раз и навсегда. Теперь Ксанча осознавала себя – никто, кроме Джикса, не мог этого сделать. В ее душе поселилось одиночество, и в поисках избавления от этой необычной боли, она разыскала ту Ксанчу, до чьей руки однажды дотронулась.

– Я без… – Это были самые лучшие слова, какие она тогда знала. – Мне надо прикоснуться к тебе.

Она протянула руки, но вторая Ксанча отпрянула, вскрикнув, словно от боли. Остальные тритоны кинулись на нее, и тогда она чудом осталась в живых.

Нет, она не хотела умирать, она хотела лишь избавиться от одиночества. Тогда Ксанча впервые задумалась о побеге. Первая Сфера была огромной, тритон легко мог затеряться за мерцающим горизонтом. Но покинув свою группу и наставников, она обречет себя на медленную голодную смерть, потому что, несмотря на бесконечную возню с вилами, серпами и граблями, на земле Первой Сферы не росло ничего съедобного. Единственной едой тритонов была густая отвратительно пахнущая похлебка, которую привозили из Храма Плоти.

Тритоны окружили чан с похлебкой, не давая Ксанче возможности даже приблизиться к еде. За всем этим спокойно наблюдал наставник. Отвергнутая и одинокая, она повернулась и пошла сквозь острую осоку к своему ящику, уверенная, что завтра уже не проснется. Но ни Джикс, ни Всевышний не пришли за ней. Оказалось, что и на этот раз она не допустила ошибки.

А те, кто их допускал, исчезали во время сна. Ксанча ухитрилась проделать дырочку в своем ящике и, когда все спали, наблюдала за наставниками. Вскоре обнаружилось, что вовсе не Всевышний забирает тритонов. Это наставники приносили и уносили ящики. Они умели подбирать нужные слова намного быстрее, чем тритоны, но иногда забывали, что подопечные могут их услышать. Каждую ночь Ксанча забивалась в уголок своего ящика и слушала разговоры. Как-то раз она разобрала среди металлического скрежета фирексийской речи слова о том, что ее группу куда-то переводят.