Зверь Лютый. Книга 21. Понаехальцы (СИ)

Похлопываю его по плечу, подмигиваю, улыбаюсь.

– Да не трясись ты так. Не боись — тайну твою сохраню. Про позорище твоё — люди не узнают. Но твоих гридней надо отсюда спешно убирать. На всякий случай. Во избежание.

Он неуверенно улыбается мне в ответ. И снова мрачнеет.

Для меня сохранение конфиденциальности инфы — достаточно. Для него… он же истинно верующий! А Господь-то — всё знает, всё ведает! И про него, про Изяслава, про исчадие сатанинское, про природу его, изначально богопротивную, диавольскую.

«Пробу ставить негде».

Ну и ладно. Это дела богословские, теологические. А у меня — просто логические. Что-то ещё надо?

Надо дать Андрею чего-нибудь в руки. Для понятного любимого занятия. Тем более — подготовили. Что часть показаний из пыточных застенков интересны Боголюбскому — было понятно с самого начала. Сильно мы не копали в ту сторону, но пару десятков листов выжимки сделали.

– Ещё дам тебе кое-что из расспросных листов. Что люди епископские болтали. Андрею пригодится.

Никаких просьб присовокуплять… не следует. Железа там, полотна… не своевременно. Нефиг перегружать «верблюда взаимоотношений» всякой… «мелкой соломинкой».

– Вставай, пошли.

Протрезвевшие полуодетые телохранители с обнажёнными мечами метались по двору, хватали моих людей… Наше появление привело их в видимый восторг. И — тревогу:

– А что с княжичем?! Почему бледный?!

– Не рассчитал малость. Лишнего принял.

Несло от нас обоих хорошо, признаки «птичьей болезни» были очевидны. Телохранители, перепуганные предположениями о собственном упущении, об исчезновении объекта («не досмотрели, ироды!»), сдували с княжича пылинки, вились вокруг него, как заботливые мамки-няньки вокруг единственного дитяти. Даже команда отправиться назад, ночью, за 12 вёрст на Окский двор — не вызвала у них противодействия.

А вот уже там, когда Изяслав, протрезвевший, но не осмелевший, пряча глаза от моего требовательного взора, скомандовал:

– Гридней разбудить, грузиться в лодии, выступаем немедля.

Началась буза:

– Не… куда?! В ночь да в холод?! С чего это?! У нас и припасов нету… добры молодцы — загуляли, ни поднять, ни собрать…

Рявкнуть по-командирски — у Изяслава не было сил. Пришлось вмешаться:

– Надо. Надо господа дружина. Дело спешное. За задержку — князь Андрей неудовольствие выкажет. Вот пакет. С доносами на… на разных людей. Так что, аллюр — три креста… Э… В смысле — во весь дух.

Я сунул в руки Изяславу пакет с избранными местами из показаний епископских людей. Вопиющие случаи грабежа, пыток, обмана… Доносители и споспешествователи, убийцы и насильники, вымогатели и выгодополучатели… оставшиеся в Ростове, в Суздальской земле. Ярые сторонники Феди. И — вероятные противники Андрея.

И ему, и Манохе — будет что почитать на сон грядущий.

Быстренько выдали суздальским припасов разных, столь полюбившейся «клюковки», лоцмана с лодочкой и факелами…

Наконец, лодейки одна за другой отвалили от берега. На передней на носу сидел нахохлившийся, скукожившийся Изяслав, завернувшийся в чьё-то одеяло. Совсем не таким — гордым, энергичным, властным — пришёл он сюда несколько часов назад. Так я его и запомнил: измученным, растерянным, жалким.

Бодигарды сберегли тело охраняемой особы. А вот душу… Славно я по ней потоптался! Даже новость о казни Ростовского епископа пошла так, довеском.

Понятно, что «презентация» — не сама собой образовалась. С актриской… ещё расплачиваться придётся. Но — дело сделано.

Эпизод выигран — «шемаханская царица» исполнена. «Дадон» схлопотал такую эмоцию, такой силы, что все остальные новости стали не интересными.

«Его за руку я взял

Порно-сценку показал

И потом, в полночи ровно,

Приневолил безусловно».

И что характерно: никакого насилия. Ни только без войны — даже без кулачной драки! Даже без ссоры матерной! Тихонько, словами, стаканами, парилочкой… На кой чёрт армию содержать? Лучше — баню.

Ай да Ванька, ай да сукин сын! Гений, итить меня ять! Гроссмейстер мозго-промывки и лауреат душе-распялки!

Ну-ну. «Головокружение от успехов» нам не надо. Есть ряд проколов. Например, так и не вызнал: какие Андрей давал инструкции сыну. С одной стороны — интерес уже чисто исторический. С другой — помогло бы при прогнозировании.

Факел лоцмана скрылся в наползающем на реку тумане. Ночь уже хорошо перевалила за половину, но до рассвета далеко.

– Вроде всё. Людям отбой?

– Да, Чарджи. Водомеркам — сохранять готовность до света. По вышкам — доклад мне каждый час. Остальным спать.

История с Изяславом обеспокоила меня чрезвычайно. Явной системной моей ошибкой.

Бег по граблям — русский национальный вид спорта. Мне — не нравится.

Бывают ситуации непредсказуемые. Как Андрей меня вдруг в Ростов послал. И что потом получилось. «Стипль-чез по минному полю». Тут уж — «аллах акбар» и «милость Богородицы». Но — не радует. Сколь можно было, стремился я предвидеть, подготовится, «соломки подстелить».

Столкнувшись с Пичаем, уловив его «генеральную линию» я, несколько истерично после медвежатины, кинулся импровизировать. Повезло — попался Куджа. Чисто — редкая удача. А вот дальше операция уже заблаговременно планировалась, обеспечивалась.

С Калаузом уровень нашей подготовленности, продуманности вырос почти изначально. Уже было чуть времени на подготовку. Но — чуть! Снова — не моя инициатива, не упреждение, а вынужденная реакция на уже совершённую гадость.

В истории с Феодором неожиданностью было его появление. Дальше пошла равномерная, наперёд продуманная работа. Хотя и спешка была чрезвычайная.

К встрече Изяслава мы начали готовиться за два дня до его появления. Успели. Но два дня — простояли «на ушах»!

Такой режим внезапных… «медвежьих праздников» — выматывал, мешал жить.

Уровень неопределённости, случайности в наших делах необходимо было снижать. Как в делах технологических, типа варки железа или хрусталя, так и в делах… специальных. Всё больше зная о мире, мы всё лучше могли предвидеть и подготовиться. Это требовало людей, вещей, денег. Большая часть трат выглядела ненужной — «не стрельнуло».

Отнюдь — «стрельнуло». Хотя бы тем, что заставляло моих людей думать иначе. Не надеяться «на милость господню», а делать, знать — заранее.

Взамен традиционного русского «авось», распространялось иное. «Узнай — где упадёшь. И подстели соломки». «Русская душа» во Всеволжске — мутировала. Немалая часть её, обыкновенно называемая разгильдяйством, отмирала.

О дальнейшей судьбе Изяслава Андреевича я знаю с чужих слов.

Княжич молчал всю дорогу. Так и сидел на носу лодии, неотрывно глядя на реку, часами не меняя положения. С людьми не разговаривал, не шутил, не командовал. Не пел песен с гребцами. Такое молчание, при обычной его живости, было непривычно. Расспросы старших слуг — ситуацию не прояснили. Он или не отвечал вовсе, или — на самые простые вопросы — односложно.

Кормщики подгоняли гребцов, слуги пытались расшевелить господина. Наконец, им это отчасти удалось. Придя в Гороховец — самую нижнюю, ещё только строящуюся крепость суздальцев на Клязьме, Изяслав был вынужден принять участие в пиршестве, устроенном местным владетелем по случаю прибытия «высокого гостя».

Обязалово: хозяин должен «почествовать» гостя, гость обязан «честь принять».

Мой знакомец, Горох Пребычестович расстарался. Увы, посиделки получились мрачные. Отсутствие веселья компенсировали выпивкой, благо припас мы им дали. Разошлись… набравшись. А с утра пораньше над Гороховцом понёсся крик:

– А-а-а! Княжича зарезали!

Изяслава нашли полу-сидящим в постели, насквозь пропитанной кровью. Его кровью.