Вошь на гребешке (СИ)

   - Шеффер, если я верно разобрал, - нехотя признал монах. - Страшный человек. Говорят, он предпринял странствие на восток, к диким язычникам, и там погряз в ереси. Горестно мне, что наш монастырь осквернен, что ступал он на плиты двора и попирал гору спящего дракона.

   - Что сказал настоятель по поводу того камня? Грааля, да?

   - Ты снова думаешь о сиюминутном и не слышишь меня, - огорчился старик. - Он сказал - не грааль сие, а мерзостная ересь, и пусть гостья делает, что сочтет нужным. Еще сказал - хорошо, брат Андреу встретит гостя, он говорит на немецком. Сам настоятель не выйдет и тем выкажет наше подлинное отношение. Но дозволит посещение святынь при одном условии: пусть пришлый поклонится черной деве. - Игнатий нахмурился. - Он поклонится и без препон посетит пещеры.

   - Даже ступить в храм не осмелится, - прищурилась Черна с презрением. - Вот увидишь, так будет. Он явится не один. И те, кого вам без моего присутствия не рассмотреть, не пойдут к ней и рабов своих близко не подпустят. Они ж знают, что я здесь. И что их увидят.

   - А ну как осмелится?

   - Тогда я во всем не права и он милый человек, ваш гость, - усмехнулась Черна, выглаживая ладонями копьецо. - Камень прибран в нижние пещеры?

   - Да. У нас припрятан кольт, - без надежды в голосе сообщил старик. - Исправный кольт и много патронов. Пока тут гремела война, мы лечили раненых. Хорошие люди, кольт оставил один веселый француз. Он верил в бога и поклялся после выздоровления жить в мире, совсем как святой Игнатий.

   - У меня есть оружие.

   - Палка, - еще горше вздохнул старик. Перекрестился и сокрушенно сложил ладони на груди. - Я припрятал в дальнем схроне снайперскую винтовку, да простят меня святые угодники. Её оставил тот сумасшедший русский, совсем был плох, да... Он бредил и смеялся. Он был безбожник, но ему пожалуй, простится, я за него молюсь. И за тебя тоже.

   - Спасибо.

   Старик покряхтел, поднимаясь, и побрел прочь по тропе, спустился в главный двор и зашаркал к храму. Черна осталась сидеть, свесив ноги со стены и рассматривая долину, простертую ниже уступа с монастырем. Утро и туман мешали примечать детали, но пока дорога определенно оставалась пуста. Гость был еще далеко. Копьецо в руке лежало удобно, отзывалось на всякую мысль о себе и слегка грелось, чуя по настрою своего человека скорый бой.

   Звук моторов обозначился за зримым горизонтом. Черна кивнула, потянулась. Она все так же сидела, болтала ногами и рассматривала мир- да леко, за редкими облаками, льнущими к скалам. Там, внизу, крошечные домики, игрушечные храмы, редкие букашки-люди копошатся, вряд ли заметные менее острому зрению. Чужой мир. Для анга мало отличимый от своего, поскольку в представлении Черны мир делится на тех, кто заслуживает защиты - и на врагов. Первых за спину, вторых - не подпускать, даже если совсем плохо и силы на исходе... Анги не ломаются, вот и весь сказ.

   Резко, ударом, вспомнилось то важное, что Тэра однажды просила запомнить. А оно не желало запоминаться, непонятное и совсем не совместимое с личным пониманием места в мире.

   - Если бы ты сломалась, ты стала бы настоящей собою, - тихо и грустно молвила Тэра в тот день рождения, не поздравляя и без улыбки принимая укрощенного белопуха. - Если бы ты могла найти в себе слабость, понимаешь? Нет? Конечно, нет, ты ведь - Черна... я сама выбрала имя. И не только имя. Ты всегда стоишь на стене и ждешь врага, ты самый надежный человек в замке. Но ты не умеешь сойти со стены, это ужасно. Ты серебро, покрытое слишком уж толстой и крепкой коркой. Ты не будешь плакать, утратив самого близкого человека, просто взвалишь на спину его ношу и пойдешь дальше... Ведь так надо. Ты - цельная броня и ничего более. Я разочарована.

   Это были самые обидные слова из всех, сказанных хозяйкой замка. Несправедливые слова. Их маленькая Черна стряхнула, как капли холодного дождя - и пошла ужинать. Но, оказывается, ничто не забылось.

   - Сплошная броня, - буркнула взрослая Черна и встряхнулась совсем как тогда, в детстве, прогоняя воспоминания. - Анги таковы. Чего ей было надо? Сама меня сюда... послала. Здесь требуется анг, я делаю то, что должна. Вот стена, вон лезет враг. Все просто.

   Машины приближались, надсадно гудя и взбираясь все выше. Утро расправлялось в средненький, несколько ветреный осенний день.

   Знакомый монах Андреу, тот самый, что взял на себя разговор с врагом в допросной, подошел и встал за плечом, неодобрительно посматривая за стену. Ему хотелось спросить, зачем взрослому человеку и тем более бойцу сидеть над бездной и болтать ногами. Еще хотелось посоветовать встать за невысокое ограждение. Но монах был человеком воспитанным, даже излишне деликатным, он предпочитал не лезть с советами без крайней нужды.

   - Делаю глупость, - ответила Черна на молчание. - Скажи хоть что. Стоишь тихо, и маета донимает тебя.

   - К нам пожаловал мясник, - тихо молвил монах. - Я слышал, он делит людей на избранных - и остальных, достойных лишь рабства и смерти. Он жаждет убивать, хотя полагает себя ревнителем веры... молится тому же Богу, что все мы тут. Бог попускает. Испытывает нас, грешных, лишенных кротости и смирения, обделенных милосердием. Три года мы убивали своих единокровных братьев, богатые делили власть, а нищие уже не могли найти и подаяния. И вот правит нами чудовище, а впереди разверста огненная пасть ада.

   - Живописно, - похвалила Черна описание бытия. - Ему не повторяй. Добавишь мне работы, и многовато.

   Монах кивнул и вздохнул с отчетливым облегчением, когда Черна все же поднялась, сделала два шага по гребню ограждения и спрыгнула на дорожку.

   - Подай знак, если он согласится войти в храм.

   - Я помню.

   - От подъемника уклоняйся сразу вправо и держись за камнями.

   - Да. Иди, и да поможет нам матерь божья.

   - Во-во, мало тут меня, еще одну втравливаешь в дело, придуманное не для женщин. - Черна покосилась на монаха, сознавая новый молчаливый вопрос. - Не выбирала я бой. Я такая от рождения. Это во мне. Исходно. Сила, холодный покой рассудка и звериный азарт в довесок к нему. Всегда было. Не пришлось ничего менять и ломать, выбирать и улучшать.

   Она крутанула копье свистящим веером и пошла прочь, уложив оружие на плечо. Монах смотрел в спину. Взгляд был жалостливо-теплый, смешивающий серебро и грусть.

   Миновав постройки, Черна скользнула в заросли и помчалась вверх, двигаясь вдоль дороги слабых - так она мысленно назвала подъемник, созданный людьми плоскости и предназначенный возить больных, а равно и здоровых, на вершину. Тут привыкли облегчать себе жизнь, и Черна даже не стала намекать монахам, что, по её мнению, усталость есть важная часть восхождения на гору, которую считают святыней. Без труда и боли серебро не копится.

   Наверху Черна немного постояла, огляделась, прислушалась. Никто не крался тайком, чтобы из укрытий следить, а то и стрелять. Возможности здешнего оружия Черна начала изучать и полагала, что знает неполно, но достаточно, чтобы оценить общий фон угрозы. В ней довольно звериного чутья, данного каждому толковому ангу.

   Завершив осмотр, воительница уселась у обрыва и стала глядеть на монастырь, на игрушечные машинки, вползающие в игрушечный двор. Маленькие солдатики высыпали из машинок и встали оцеплением - не воевать, а нарочито важно бездействовать в охранении. Видом и присутствием создавать статус гостя, вес его дела.

   Личная охрана. Немного, и в целом не напряжены. А вот уже интереснее: женщины. Все светловолосые, рослые, вальяжные. Монахи - отсюда по позам видать - аж остолбенели от наглости гостя. Привезти в святое место девиц, как тут говорят, легкого поведения.

   - Ведьмы, - зевнула Черна, щурясь с отвращением. - Прогибают плоскость. Может и прав Игнатий, жечь таких не грех. Прямая польза.

   Отец Андреу ходил рядом с гостем, что-то говорил и водил рукой в одну сторону, в другую. То есть старательно выказывал вежливость. Вот двинулись к храму... остановились. Провожатый махнул рукой, вроде бы отогнав несуществующую муху, а заодно показав Черне: ты права, войти отказался... Значит, время ожидания на исходе. Воительница поднялась, отошла от края обрыва и принялась греть и гнуть тело, чуть расслабившееся, не вполне готовое к бою. Пока гость что-то требовал и выяснял, пока его охрана суетилась у подъемника и первой ехала вверх, как раз удалось управиться. Прибывших Черна не стала беспокоить, укрывшись от их внимания на склоне. Уже снова гудел подъемник. Гость подбирался все ближе к вершине горы.