Шардик

Немного выше, где пастбищные угодья заканчивались и начинался неровный каменистый склон, воздух стал прозрачнее. Оборачиваясь, Кельдерек видел внизу плотную белую пелену, заволакивающую весь город, за исключением башен, там и сям торчащих над ней. Из непроглядного тумана доносились многоголосые тревожные крики, и Кельдерек сообразил, что медведь поднимается на гору, пытаясь убежать подальше от пугающего шума.

На высоте восьмисот локтей над Беклой от вершины Крэндора к востоку отходил мощный отрог. Городская стена, с умом проложенная по-над крутыми скалистыми обрывами, тянулась по восточному склону кряжа, а потом поворачивала на запад, к Красным воротам крепости. Гора здесь поросла густым лесом, в глубине которого с опушки ничего не рассмотреть, как ни старайся. Весь в поту, несмотря на холод, Кельдерек откинул назад тяжелую мантию, затруднявшую движения, и остановился у подножия отрога, навострив слух и напряженно вглядываясь в чащу, где скрылся Шардик. Чуть поодаль от него, слева, темнела пятнадцатилокотная стена, в бойницах которой виднелось облачное небо. А справа в скалистом овражке журчал ручей, вытекающий из леса. Ни один здравомыслящий человек не решился бы выслеживать раненого медведя в такой местности.

Кельдерек не слышал ничего, кроме обычных звуков природы. Парящий над ним сарыч издал свой резкий мяукающий крик и устремился прочь. Легкий ветер прошелестел в листве и стих. Потом наступила тишина, нарушаемая лишь тихим плеском воды рядом — и шумом, слабо доносившимся из города внизу. Где же Шардик? Далеко уйти он не мог: стена не позволит. Медведь либо уже перевалил через кряж и сейчас направляется на запад, к Красным воротам, либо (что вероятнее) прячется в лесу. Но двигаться бесшумно среди густых зарослей у него вряд ли получится. Значит, остается только ждать. Рано или поздно кто-нибудь из солдат, занятых поисками, окажется в пределах слышимости, и тогда Кельдерек отправит его обратно в город с сообщением.

Внезапно в зарослях наверху раздался треск ломаемой древесины и стук падающих камней. Кельдерек вздрогнул и насторожил слух. Еще через несколько секунд из леса донесся тот же самый звук, что недавней памятной ночью долетел в кипарисовый сад из Королевского дома: хриплый рев боли, испущенный не кем иным, как Шардиком. Дрожа от страха, двигаясь как во сне, Кельдерек прошел вверх по следу, проложенному медведем среди перевитых лианами кустов, и всмотрелся в сумрак между деревьями.

В лесу, похоже, никого не было. На восточной его границе, где деревья и кусты росли вплотную к городской стене, он различил какой-то просвет и осторожно приблизился к нему. К великому изумлению Кельдерека это оказался арочный дверной проем — на земле около него валялось несколько вывороченных боковых камней. Толстую дощатую дверь, открывавшуюся наружу, судя по всему, оставил незапертой человек, вышедший за нее ранее: пружинной защелки на ней нет, а засовы отодвинуты. Свод арки лишь слегка поврежден, но выступающий замковый камень испачкан кровью, точно извлеченный из раны клинок.

Перед самым проемом — там, где встал бы человек, чтоб отомкнуть засовы, — Кельдерек заметил маленький блестящий предмет, втоптанный в землю. Он нагнулся и поднял его. Это была золотая подвеска в виде оленя — эмблема Сантиль-ке-Эркетлиса — на порванной цепочке.

Кельдерек прошел сквозь проем в стене. Внизу, подернутая тающей пеленой тумана, лежала обширная Бекланская равнина, над которой там и сям поднимался дым деревень: полудикая степная местность, простиравшаяся на юг до Лапана, на восток до Тонильды, на север до Кебина и Гельтских гор. На расстоянии трети лиги, у самого подножия отрога, Кельдерек ясно различал караванный тракт из Беклы в Икет. Шардик, чью спину и плечи обагряла кровь из раны, вновь разодранной замковым камнем арки, спускался по склону шагах в пятидесяти от него.

Кельдерек двинулся за ним следом, петляя между валунами и хватаясь за них, чтоб не упасть, но уже в следующую минуту осознал, что у него не хватит сил для долгого преследования. Молло перед смертью успел истыкать, исполосовать его кинжалом, и сейчас с полдюжины ран, которые не особо тревожили, пока он лежал в постели, начали мучительно пульсировать, отдаваясь острой болью во всем теле. Пару раз он споткнулся и едва не упал. Однако, даже когда из-под неверных ног Кельдерека сыпались вниз по склону камни, Шардик ни разу не оглянулся и вообще не обратил никакого внимания, а достигнув восточного подножия Крэндора, двинулся дальше, в восточном же направлении. Во избежание разбойничьих нападений заросли по сторонам караванного пути были вырублены на расстоянии полета стрелы в обе стороны. Это открытое пространство медведь пересек без малейшего колебания и скрылся в частом кустарнике.

Спустившись к дороге, Кельдерек остановился и оглянулся на склон горы. Почему же он и слыхом не слыхивал о двери в восточной стене города, хотя здесь проходили и проезжали тысячи людей? Стена, теперь увидел он, шла не по прямой, но по ломаной линии, и от наблюдателя снизу ее там и сям загораживали скалы. Дверь находилась (и, несомненно, такое местоположение было выбрано умышленно) за одним из углов стены, ибо даже сейчас он не видел проема, хотя знал, куда смотреть. Размышляя, кто и для какой тайной цели сделал здесь дверь, и проклиная несчастливый поворот событий, ставший возможным из-за нее, Кельдерек повернулся, чтобы последовать за медведем, но в следующий миг заметил вдали человека, приближающегося по дороге с юга. Он стал ждать и вскоре разглядел, что путник вооружен и в руке у него красный посох армейского курьера. Ну слава богу, наконец-то представился случай передать в город известие.

Теперь Кельдерек узнал в мужчине ортельгийца преклонных лет, некоего стрелодела, прежде служившего семейству Та-Коминиона. Удивительно, что в таком возрасте он по-прежнему состоит на военной службе, хотя, по всей вероятности, он сам пожелал остаться в строю. В былые дни, на Ортельге, мальчишки приделали к его имени, Кавас, обидное прозвище В-Зад-Целует-Вас — в насмешку над трепетным почтением, которое он неизменно выказывал особам высшего звания. Искусный мастер своего дела, человек простой и честный, но до раздражения наивный, он всегда с детским восторгом утверждал, что люди, старшие по положению (независимо от происхождения), во всем разбираются лучше его и что главнейший долг любого смертного — хранить верность и преданность своим господам. Сейчас, при виде короля, взопрелого, растрепанного и без всякого сопровождения, Кавас мигом поднес ладонь ко лбу и опустился на одно колено, не обнаруживая ни малейшего удивления. Несомненно, он поступил бы точно так же, даже если бы Кельдерек стоял тут на голове, весь увитый гирляндами из трепсиса.

Кельдерек взял мужчину за руку, веля подняться:

— Староват ты для курьера, Кавас. Неужели не нашлось никого помоложе?

— О, я сам вызвался, владыка, — ответил Кавас. — Человек в летах всяко будет понадежнее нынешних юнцов, а когда я пускался в путь, никто не знал наперед, удастся ли вообще курьеру добраться до Беклы.

— Откуда же ты идешь?

— Из Лапана, владыка. Нас отрядили на правый фланг армии генерала Гед-ла-Дана, но он в спешке выступил походным маршем и не сообщил, куда направляется. Ну вот капитан и говорит мне: «Кавас, — говорит, — поскольку мы потеряли сообщение с генералом Гед-ла-Даном и, сдается мне, левый фланг у нас остался открытым, надо бы тебе сгонять в Беклу и узнать, какие будут приказы. Спроси, что нам делать: оставаться на месте, отступать или как».

— Передашь от меня капитану, чтобы выдвигался к Теттит-Тонильде. Пускай незамедлительно пошлет туда другого курьера — выяснить, где сейчас генерал Гед-ла-Дан, и получить от него дальнейшие приказы. Возможно, генералу срочно требуется подкрепление.

— К Теттит-Тонильде. Хорошо, владыка.

— А теперь слушай внимательно, Кавас. — В самых простых словах Кельдерек объяснил, что и Шардик, и скрывшийся от возмездия враг Беклы сейчас находятся где-то на равнине и необходимо срочно послать поисковые отряды, чтобы, во-первых, поймать беглого преступника, а во-вторых, продолжить преследование медведя вместо него, Кельдерека.