Пять имен. Часть 2

Зрители уже не могли выбрать, куда смотреть, когда раздвинулись занавеси, скрывавшие комнату Пречистой и словно снежная горлица в небесах явлена была прелестная Мадоннина, прядущая серебряную пряжу, и поющая «Magnificat». [17] Была она столь хороша, что земные царства могли бы склониться перед колесом ее простой прялки.

Вот сквозь вьющиеся гирлянды светочей и все круги рая стала тихо опускаться медная мандорла [18] — ореол, в форме миндального зерна, и мандорла была подобна колыбели полной предначального пламени, и в сем необжигающем огне, в развевающихся на неведомом ветру белоснежных ризах, стоял архангел Гавриил с пылающей лилией в руках.

Когда зазвучал чарующий голос Орландо Иннаморато, он стал так прекрасен, что женщины, бывшие в церкви царапали себе горло и груди, а иные теряли сознание от жестокого желания. То же происходило со многими мужчинами. И когда Орландо пропел: «Ангел Господень возвестил Марии…» за спиной отрока крестообразно распахнулись два пламенных крыла. И во всем храме разом вспыхнуло множество огней, так что стало светло, как днем. Вот-вот руки Пречистой протянутые ввысь должны были коснуться лилии Благовещения.

— Я все же осушу слезы Мадоннины, любезный брат — злорадно сказал мессер Лоренцо. В этот миг, подкупленный им негодяй из работников маэстро Иннаморато дернул вверх бечевку с крючком, прицепленным к серебряной застежке архангельской ризы, так, что она разошлась, одеяние упало и Орландо предстал перед зрителями мистерии голым, как в час рождения, лишь крылья, укрепленные ремнями на плечах полыхали по-прежнему, рассыпая искры, обжигая нагого отрока. Огненная лилия выпала из рук Орландо и разбилась вдребезги у сандалий Мадоннины.

Зрители умолкли, было, как мертвецы, а потом принялись свистеть, хохотать и хрюкать по свиному и лаять, как бешеные собаки, и богохульствовать. Орландо Иннаморато не имел яичек, и всякий теперь потешался над его изуродованной мужской снастью.

— Так вот почему Мария засиделась в девках! Господь послал благовестить каплуна! — крикнул со смехом мессер Лоренцо и шутку его подхватили зрители.

Смешалась музыка, и остановилось вращение колес. Но зрителям пришлось умолкнуть, потому что Орландо, бледный как слоновая кость, заливаясь слезами, снова запел столь отчаянно и грозно, что шутники были объяты ужасом так, словно им явился дьявол.

Все видели, что он не сводил ужасных глаз своих, подобных глазам сокола, с Мадоннины.

Так он пел:

— Радуйся, Мария! Зачнешь Ты от Святого Духа и Слово станет Плотью и поселится с нами.

Но Мадоннина вместо того, чтобы петь в ответ вдруг стала корчиться, и закричала, как роженица в муках. Так невыносим и безумен был ее вопль, что зрители в великом страхе бросились вон из церкви. И так она кричала без конца:

— Да будет мне по слову твоему, да будет мне по слову твоему! Да будет мне по слову твоему! — пока не упала, как мертвая.

Тут мессер Козимо подбежал к опозоренному отроку, разорвал полу пророческого одеяния и передал ему лоскут, чтобы прикрыть срам, ибо усовестился своей причастности к злому делу.

— Будет день, Медичи, когда ты благословишь ткача, который сработал эту жалкую ткань, — молвил Орландо и удалился, унося потухшие и безобразные крыла свои.

День спустя, разгневанный тяжким богохульством мессер Джованни Медичи призвал к себе сыновей и маэстро Лодовико Иннаморато, устроителя злосчастного действа.

— Что означает столь бессердечная выходка и увечье юноши? — спросил мессер Джованни.

Маэстро Иннаморато ответил на это:

— Не подумайте, мессер, что мой сын наказан за прелюбодеяние или иной похотный грех, он выращен в совершенной чистоте, как духа, так и плоти. Нож палача никогда не касался его тела. Я сам оскопил Орландо год назад, чтобы сохранить навечно все оттенки его божественного голоса, не стану лгать, его пришлось связать, он кричал и плакал, потому что по молодости не понимал своей выгоды. Но так часто поступают с мальчиками-хористами в Риме, обычно римляне говорят, что мальчиков покалечили свиньи, но все знают правду о капелле Папы. Что до его прилюдного позора и осмеяния — в том нет моей вины, среди моих людей нет предателей, виноват кто-то из завистников флорентийцев, решивший сорвать столь дорогое и великолепное действо.

При этом мессер Лоренцо усмехнулся, ибо знал, что его причастность к злой проделке нельзя доказать, ведь мессеру Козимо, пожелай он выдать брата отцу, пришлось бы рассказать и о своем участии в нечестивом споре.

Мессер Козимо же стоял молча, опустив глаза. Теперь он уразумел, что, сокрытая правда хуже изреченной лжи.

Мессер Джованни сказал:

— Раньше я жалел о том, что никогда не был в Риме, теперь же я счастлив этому, потому что не может быть благим город, в котором есть обычаи, позволяющие отцу безнаказанно выложить, как жеребца, собственное дитя. Во Флоренции такого жестокого обычая нет и не будет, потому потрудитесь как можно скорее покинуть пределы Тосканы. Орландо же, если пожелает, может остаться во Флоренции, я сделаю его своим музыкантом, и никто не посмеет обидеть его.

Маэстро Иннаморато возразил:

— Но, мессере, я прогнал его с глаз долой в тот же день, потому что с дурной славой он к нашему ремеслу непригоден. Мне неведомо, где он теперь.

— Вы обрекли свое искалеченное дитя на изгнание, нищету, на поношение людям? — нахмурившись, спросил мессер Да Биччи.

— Я сказал ему: уходи. И он тотчас ушел. Он был послушным. — отвечал маэстро Иннаморато, так, словно речь шла не о его единственном сыне, а о нашкодившем псе.

— Все подите прочь. — сказал мессер да Биччи. — Кончено.

В тот же день маэстро Иннаморато покинул город, потерпев большие убытки.

Спустя несколько дней слуги мессера Медичи доставили несчастную Мадоннину обратно в селение Виккьо, девушке вернули старое платье и заплатили 45 сольди за участие в мистерии. Оправившись от обморока, девушка потеряла разум, не узнавала односельчан и опекуна, горько плакала, запустив пальцы в волосы, качаясь из стороны в сторону, забывала есть и пить и все твердила: Да будет мне по слову твоему…". И ни священник, ни лекарь, ни знающие бабенки не в силах были ей помочь.

Вскоре капитан скьопетти [19] из прихода Сан-Феличе ин Пьяцца донес мессеру Джованни, что в саду при храме найден удавленник, в чертах которого опознали кантора Орландо.

Мессер Джованни послал для разъяснения мессера Лоренцо, потому что мессер Козимо отказался пойти, представившись больным, и вправду жестоко страдая от содеянного грязного спора, от скрытой от отца правды. Мессер Лоренцо также узнал в покойном Орландо, злосчастного сына маэстро Иннаморато. Еще до прихода мессера Лоренцо тело грешника снял дьячок, он сказал также, что кто-то из любопытных похитил расшитый пояс, на котором и повесился отрок, быть может вора, прельстило ломбардское золотое шитье, а может быть и то, что по мнению суеверных баб и кликуш веревка повешенного сулит удачу во всяком денежном деле.

Мертвеца, признав самотратчиком, [20] снесли в общую покойницкую при лазарете церкви Санта-Мария делла Мизерикордия что на Виа Барди, где и оставили вместе с прочими самоубийцами, опойцами и попрошайками, которых ожидало погребение в неосвященной земле.